Страница 24 из 142
В этот стильный стол – за подобную мебель Эну наверняка пришлось выложить целую уйму денег – был встроен довольно мощный когитатор, модуль вокс-пикт-связи, почтовый архив, два хранилища данных и центральный пульт управления простыми электронными системами замка. Отдельные страницы файлов и писем выводились в виде факсимиле на поверхности писчей доски, а одним прикосновением пальца их можно было перелистывать или убирать. Эн отказался от любых бумажных архивов.
Я немного поиграл с устройством. Самым интересным из того, что я обнаружил, оказались список счетов за услуги, оказанные во время праздника, и список приглашенных. И то и другое я скопировал к себе на инфопланшет.
За этим занятием меня и застали Елизавета с Габоном. До того Биквин опрашивала прислугу, а Фелипп изучал окрестности.
– Здесь было более девяти сотен гостей, сударь, – сказал он, – и, наверное, еще сотен пять музыкантов, актеров и прочего карнавального люда.
– Откуда они прибыли?
– В основном из Менизерра. Местные актеры, несколько трубадуров и уличных акробатов с еженедельного текстильного рынка. Больше всего людей в труппе Каликина – это известные бродячие актеры – и «Выездной ярмарке Сансабля» – эти устраивают игрища, аттракционы и помогают организовать досуг.
Я кивнул. Габон, как обычно, подошел к делу обстоятельно. Этот низкорослый худощавый мужчина с коротко подстриженными черными волосами и кустистыми усами отслужил около семидесяти лет (сейчас ему исполнилось сто пятьдесят) арбитром в Дорсае, а затем уволился и перешел на службу ко мне. Простой, без всяких излишеств темно-синий костюм Фелиппа хитроумно сшили так, чтобы скрывать кобуру под мышкой.
– А что у тебя? – поинтересовался я у Елизаветы.
Она присела на один из диванчиков:
– Ничего примечательного. Вся прислуга пребывает в неподдельном шоке и печали в связи с этой смертью. И все с гневом отбрасывают мысль, что у твоего друга могли быть враги.
– Мне же довольно очевидно, что таковые имелись, – произнес я.
Елизавета сунула руку в складки платья и выудила оттуда небольшой твердый предмет. Она бросила его на столешницу, и тот приземлился со щелчком. Затем из него выдвинулись четыре многосуставные лапки, на которых он и устремился к моей ладони.
Я перевернул вверх ногами подбежавший ко мне ядоискатель и нажал на рычажок, спрятанный в его брюшке. Над проектором, встроенным в головку, возник шарик гололитической энергии, и я стал вчитываться в высветившиеся слова, осторожно поворачивая механизм вокруг оси.
– Следы лхо, обскуры и ряда других наркотиков второго и третьего классов в парковой зоне и комнатах прислуги. В конюшенном блоке обнаружились признаки семян пеншля. Снова лхо, а вместе с ним небольшие количества листерий и кишечных палочек на кухне… кхм-м…
Елизавета пожала плечами:
– Предсказуемо. Типичный набор увеселяющих препаратов. Ничего из этого не обнаружено в больших количествах, да и кухня так же чиста, как любая другая. Ты получишь точно такие же показания и в Спаэтон-Хаус.
– Возможно. Но вот семена пеншля довольно необычны.
– Очень мягкий стимулятор, – сказал Габон. – Не знал, что кто-то его еще употребляет. Когда я еще служил арбитром, они были излюбленным зельем квартала художников в Дорсае. Семена сушат, а затем закатывают в папиросы и курят. Несколько богемное старомодное курево.
– Бóльшая часть следов, найденных на улице, приведет нас к приглашенным артистам, – задумался я, – и к прислуге, наслаждавшейся выпавшим свободным временем, и к не слишком благочестивым гостям. Но что насчет конюшенного блока? Неужели кто-то из конюхов Фрогре курит пеншель?
Елизавета покачала головой.
– Они освободили много помещений в конюшенном блоке, чтобы ярмарочным торговцам хватало места.
Я опустил устройство обратно на стол, и ядоискатель закачался, восстанавливая равновесие.
– Значит, по факту не найдено ничего предосудительного. И конечно же, никаких серьезных ядов.
– Вообще никаких, – уточнила Елизавета.
Проклятие! Описание смерти Эна почти убедило меня, что ее причиной стал яд. Какой-нибудь редкий токсин, использующийся профессиональными убийцами и оставшийся незамеченным при первичном медицинском обследовании. Но ядоискатель Биквин был надежным и высококлассным устройством.
– И что же нам делать? – спросила она.
Я протянул ей свой инфопланшет:
– Отправь его содержимое Эмосу по прямому вокс-включению. Посмотрим, к каким выводам сможет прийти Убер.
Если кто и мог разглядеть причины и проследить связи, так это Убер Эмос, мой давний и верный научный помощник.
Начало смеркаться. Один, в отвратительном настроении, я вышел наружу, чувствуя раздражение и беспомощность. Я прибыл сюда, чтобы помочь вдове друга и предложить ей свои услуги, но дело оказалось мне явно не по зубам. Я был имперским инквизитором, а с этой задачей вполне могли справиться местные арбитры. Предполагалось, что я разрешу все вопросы в течение всего нескольких часов, уладив проблемы за счет быстрого и неофициального расследования, и удалюсь, вознагражденный благодарностью семьи, избавленной от продолжительного и изматывающего дознания.
Но концы с концами не сходились. Мотива преступления не было, как не было и явного врага, агрессора, хотя по-прежнему казалось наиболее вероятным, что Эна Фрогре убили. Я снова заглянул в медицинский отчет, надеясь найти там что-нибудь, что указывало бы на естественные причины смерти.
Но нет. Кто-то или что-то забрало жизнь моего друга, а я не мог сказать – что, кто или почему.
Мрачное темно-лиловое небо испещряли мазки бегущих молочно-белых облаков. В высоте сверкала молодая луна, примерно раз в минуту скрываясь за этими мчащимися пятнами. Поднимался ветер, и деревья рядом с лужайкой раскачивались и поскрипывали. Их листья издавали неприветливое шуршание, напоминающее шелест дождя.
Я догулял до своего флаера, открыл багажное отделение и вынул оттуда Ожесточающую, мягко освободив ее от шелковой обмотки, а длинное мерцающее лезвие – от резных ножен. Когда-то Ожесточающая была фамильным оружием, обладающим ментальной настройкой. Она вышла из кузниц далекого Картая и подчинялась многочисленным поколениям женщин-воительниц. Усилив эту длинную саблю пентаграмматическими знаками, я воспользовался ею в сражении с еретиком Квиксосом. Тогда у нее откололся кончик. Опытные кузнецы восстановили саблю из оставшейся основной части, создав более короткий и прямой клинок за счет того, что скруглили и заточили место скола и значительно укоротили рукоять. Теперь она казалась скорее эспадроном, нежели полуторной саблей, но оставалась могущественным оружием.
Обнаженная Ожесточающая загудела у меня в руке, когда мое сознание наполнило ее и заставило резонировать. Знаки, высеченные на клинке, засветились и выпустили слабые усики дыма. Я пошел по траве под шумящими деревьями, удерживая клинок перед собой, – так держат ивовую лозу, когда ищут воду. Обходя место происшествия, я позволил кончику оружия скользить вдоль невидимых углов. Дважды за время моего блуждания по лужайкам сабля дергалась, точно схваченная невидимыми руками, хотя ничего подозрительного вокруг я не видел.
И все же там кое-что было. Первое указание на источник опасности. Первое указание на то, что это не простое убийство и что леди Фрогре, возможно, не ошибалась.
Даже по столь незначительному следу было отчетливо видно, что здесь поработали инфернальные силы.
Елизавета пришла ко мне в восемь утра, уже одетая и готовая к работе. Она разбудила меня, сев на край кровати, и протянула кружку горячего черного кофеина.
День обещал быть ясным. Я слышал, как оживает дом: на кухне загрохотали кастрюли, а в соседнем коридоре старший дворецкий покрикивал на своих помощников.
– Ночью прошла сильная гроза, – сказала Елизавета. – Несколько деревьев повалило.
– Неужели? – проворчал я, садясь в постели и потягивая сладкий темный кофеин.