Евангелие от режиссёра

Прославление Льва Оптинского весьма показательно – так сочиняются мифы о святости, придумываются чудеса, потом пишутся иконы и молитвы небожителям, и христианство перерождается в язычество.

Оптинцы, познав силу духовной литературы, серьёзно принялись за перевод её на русский язык и стали популяризаторами этого древнего знания в России. Получив его, они завладели умами почти всех богоискателей в стране и получили в этой среде огромный авторитет. Толпы паломников отправлялись в Оптину для духовных бесед. Кто только ни увлекался тогда иисусовой молитвой, анализом своих внутренних движений, ощущений, переживаний и духовной бранью. Почерпнутое из чтения духовной литературы знание для большинства мирян и священства стало неотделимым от христианства вообще и даже его сутью. Ничего для перемены жизни и преображения человека оно не давало, но увлекало весьма, особенно знатных женщин и интеллигенцию. Это было своего рода духовным самоистязанием вперемежку с самоудовлетворением дореволюционной элиты. Так возник в России популярный до последнего времени институт старчества.

Повторение этого явления произошло в девяностые годы XX века, спустя более ста лет. Интересно, что увлечение духовными практиками в обоих случаях совпало со смутой в государстве. Кстати, на Западе из духовных практик получила широкое распространение только медитация. Она была недостаточно таинственна и глубока, поэтому в XX веке на Западе роль оптинцев сыграли тибетские буддийские монастыри и индийские йоги.

Александр был одним из многих, кто попал в эти «духовные» сети. Он пережил то же, что и Игнатий в отношении своего духовного отца, только в ещё более контрастной форме. Его старец оказался очень речист и глубоко понимал Писание и труды отцов, но личного благочестия не имел вовсе. Он был сребролюбив и похотлив.

Выйдя из секты, Александр примкнул к зарубежникам, не присоединившимся к Московской Патриархии вместе с митрополитом Лавром, затем вернулся в патриархию. Сделав круг, он оказался в исходной точке, но так и не нашёл того, что искал – истинного братолюбия и церкви. Вопрос о церкви, где она и что из себя представляет, стал для него главным.

Примерно в это же время Страхов во второй раз отправился на Афон. В один из дней он прибыл в Богородичный скит Ксилургу, древнейший скит русских на Святой Горе. Здесь и подвизался в своё время Паисий Величковский. Теперь Ксилургу была заросшей, давно заброшенной обителью, так и не поднявшейся после известной истории начала XX века с имяславцами, когда с Афона были удалены почти все русские монахи.

Монахи под руководством эконома расчищали заросли и жгли ветки. Постепенно открывались великолепные древние камни, террасы, стены. Там Александр познакомился с отцом Вонифатием, который стал его другом, правда, ненадолго. Он выглядел крепким, но умер через две недели. Монах успел сказать Александру всё самое важное и указал ему направление поиска. До этого Страхов два года искал ответы в книгах. «Письма к друзьям» Михаила Новоселова (еп. Марка) и Хомяковская «Церковь Одна» были, пожалуй, лучшими размышлениями о церкви, которые он встретил. Но проще и понятней об этом в немногих словах поведал именно отец Вонифатий.

– Представь, – говорил он, – что семья решила временно приютить мальчишку, бездомного попрошайку с вокзала. Просто встретили его там и позвали к себе. Он недоверчивый, привык к обману. Дома то одно стащит, то другое по привычке. Взрослые замечают, но не наказывают сильно. И в семье правила – совсем другие, чем в мире, на вокзале. Там всё берётся силой и хитростью. А здесь слабый имеет больше всех, ему все помогают, будь то ребенок или бабушка с дедушкой. Никто не отвечает злом на зло и прощают, если осознал ошибку. Дают всё даром, не ожидая возврата. Мальчишка не верит пока, ищет подвоха – что это за царство с такими странными законами? День идёт за днём, и он постепенно понимает, что никакого обмана нет, и меняется сам. А потом говорит: пожалуйста, возьмите меня в семью, я хочу быть с вами всегда, быть одно с вами. Эта семья и есть единство Божьей благодати, то есть церковь. И образ будущего века, будущей вселенной.

Отец Вонифатий не считал монашество верным путем. Но, как и любой образ жизни, оно может помочь прийти к Богу. Не лучше и не хуже иных.

Прошли годы. Интернет дал мгновенный доступ миллионам к ранее скрытой от глаз в библиотеках и архивах информации, книгам, документам. Страхов и я были погружены в это с головой. Мы узнали, что чётки, короткая повторяющаяся молитва, умное делание и внутренняя борьба – это не открытия христианских подвижников, как казалось Игнатию Брянчанинову или оптинским старцам, да и самому Александру. К Нагорной проповеди труды и практика монахов не имели отношения. Напротив, аскетизм и отшельничество в немалой степени противоречили благой вести и указанному в ней пути спасения. Христос и апостолы были всегда в гуще людей и не призывали никого замыкаться на себе. Тем не менее многие пытались найти основания для монашества в писаниях Нового завета. На самом деле вся аскетика и молитвенный подвиг монашества – это плоды поиска и тысячелетних трудов подвижников от Индии до Египта, веривших и служивших разным богам. Это те средства, которыми язычники, не имевшие завета с Богом, пытались приблизиться к Нему. Услышав благую весть, некоторые из них её приняли, а некоторые вступили в ожесточённую борьбу с ней. В те далекие времена учение Христа принимали и понимали каждый по-своему: крестьяне, ремесленники, философы, анахореты. В той или иной мере их жизненный опыт и знания были использованы для осмысления христианства, а их практика привнесена в христианские общины и христианскую жизнь. В том числе и опыт умной молитвы, и аскетические подвиги, так же как поклонение изображениям, возжигание ладана, мистерии и прочее. Каждый находил в Евангелиях подтверждения своему пути, толкуя слова Христа на свой лад. Некоторое сочиняли подложные писания, искажали евангельские тексты, придумывали жития и истории чудес. Но, так или иначе, весь мир перевернулся и преобразился под влиянием благой вести. Знание о Боге наполнило мир, христианская этика стала общечеловеческой, жизнь по совести и вере воспринимается теперь как общий для всех идеал. Что ещё? Ряд сообществ присвоил себе статус представительств царства Божия на земле. Богословские теории, ритуалы, аскетика, сталкиваясь между собой, сопровождали распространение благой вести по всему миру, а потом мы увидели то, что было предначертано изначально словами Иисуса: отступление.

Это понимание нисколько не ослабило уважения и любви Александра к почившему Вонифатию. Напротив, он был уверен, что именно Вонифатий дал ему толчок в нужном направлении.

На этом заканчивается длинное отступление от общего повествования, построенное на основе рассказов и записок Сергея Афанасьевича о своем друге Александре Страхове и его поисках царства Божия.

Глава 9

Пчёлы и мёд

Материалы сценария.

Эпизод 1. Арест Иоанна.

Надпись карандашом: Иоанн крестил одновременно с Иисусом в Иудее (Евангелие от Иоанна) или был схвачен до начала служения Иисуса в Галилее (рыбаки)? Вопрос принципиальный: в чём заключалось служение Крестителя?

Площадь в маленьком городке. Суббота. Возле синагоги, как обычно, после субботнего чтения и молитвы что-то обсуждают. Из синагоги вышел Иаков, скорняк, который переехал недавно из Капернаума с молодой женой. Он подошёл к группе, громко обсуждавшей новости:

– Шалом. Слышали?

– Да, все об этом говорят. Иисус-назорей исцелил дочь Иаира. Прикоснулся к ней, и она встала. А она была то ли при смерти, то ли уже умерла. Когда Иисус пришёл исцелять её, плакальщики смеялись – им никогда не платят, если вопрос ещё не решён на небесах.

– Назорей в дом с мёртвым не должен входить. А уж прикасаться? Это против закона.

– Он сказал, что она спит, а не умерла.

– A-а, если так… Тогда что за чудо?

Иаков не мог вставить ни слова, пока не вскипел: