Крах

Валя обернулся и увидел, что Луговой с Макеевым о чем-то полушепотом переговаривались, глядя на него.

– Ладно, проехали, – остановил его Валя, жалея о своей необоснованной наглости, – затупил, бывает.

Продолжать развитие позорной темы ему не хотелось.

– Третья смена, на огневой рубеж бегом марш! Приготовиться четвертой смене: Копылов, Семенов, Матвеев, Каляев, – услышали они свои фамилии.

Друзья переглянулись.

– Похоже, не совсем осел, – улыбнувшись, сказал Валя.

– Значит так, перехватил инициативу Вовка, – по «пулемету» совсем не стреляй. Все патроны на «ростовые», с твоим косоглазием с ними бы не облажаться. Я твой «пулемет» положу сам, а ты остальные постарайся. Патроны не жалей, двенадцать штук на две мишени за уши хватит, – скороговоркой давал указания Каляев.

– Четвертая смена, на огневой рубеж бегом марш! Приготовиться, пятая!

Расположившись за упором, Валентин начал искать глазами хоть какой-нибудь ориентир справа от того места, где должна была подняться первая мишень. Ни кустов, ни бугорков в том районе не было. «Будь что будет», – отчаянно подумал он и, увидев первую мишень, прицелился на полметра правее нее. «Двадцать два», – мысленно проговорил Валентин, удерживая спусковой крючок. Первая очередь из двух патронов, не долетев до мишени, взбила два фонтанчика земли прямо у ее основания. Значит, прицелился он правильно, только надо чуть-чуть выше. Вторая очередь положила мишень. Посредине поля появился «пулемет». Не успев до конца подняться, мишень «пулемета» начала опускаться обратно. Валя перевел взгляд на «пулемет» Каляева. Его мишень стояла не шелохнувшись. «Получается, что Вовка сначала положил Валину мишень, практически влет, а свою оставил на потом». Короткая очередь Каляевского автомата установила равный счет, положив второю мишень. По третьей мишени, появившейся в самом конце поля, Валентину пришлось стрелять трижды. Первая очередь пролетела далеко справа, второй очередью Валентин взрыхлил землю слева от мишени, только третья очередь достигла цели и то, как показалось Вале, самым краем едва задев ее. Обернувшись, Валентин посмотрел на вышку, где висело табло, на котором загорались лампочки, если цель поражена. Напротив его и Вовкиного направления горели все три лампочки. Валентин устало выдохнул и положил голову на автомат.

Взвод Лугового отстрелялся на «отлично», но это не спасло от шестикилометрового кросса по дальней дороге. Во время «проверки» это было обязательным условием и, мало того, бежали на время. Каляев помог Вале перемотать разболтавшийся бинт на больной ноге. И даже предложил взять у него автомат, чтобы бежать было легче, но друг отказался. Перед самым стартом старший лейтенант отозвал Матвеева в сторону.

– Вбей себе в мозг и запомни раз и навсегда: в армии существует субординация, – медленно и грозно начал он. – Все решения здесь принимают командиры, твое дело – тупо их выполнять! Понял?

– Так точно, – опустив голову, ответил Валентин.

– Еще раз только позволишь себе подобное, – намекая курсанту про авантюру со стрельбой, – вылетишь и из школы и из полка. Тебе понятно?

– Так точно.

– Раз понятно, возвращайся в строй.

Валентин, немного помешкав, произнес:

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

– Не за что, – ответил Луговой, направляясь в голову колоны.

Последние два километра Валентин бежал практически на честном слове. Бинт на ноге или порвался, или разболтался, так что совсем не держал поврежденную лодыжку. Сначала появилась знакомая острая боль при каждом шаге, потом нога просто онемела, и, опускаясь на нее во время бега, Валентин чувствовал тупой удар по всему телу, как будто вместо ноги у него была деревяшка. Каляев несколько раз пытался забрать у друга автомат, но Валентин каждый раз отказывался. Вовка попытался сделать это силой, но друг так отправил его «по матери», что он прекратил свои попытки. Перебежав ворота части, которые символизировали собой финишную черту, Валентин просто упал, вставать на вывернутую ногу он уже не мог.

– Кто-нибудь! Дотащите его до роты и заберите у него автомат наконец-то! – распорядился Луговой. – Остальные в колонну по четыре становись! Заправиться! Шагом! Марш! – повел он свой взвод на плац.

Макеев, подхватив Валин автомат, замкнул уходящую колонну. Помогать Валентину остались Каляев и хитрый Семенов.

– Уф-ф-ф, – выдохнул Семенов. – Наконец-то, – тяжело дыша, проговорил он. – Ты сам-то ковылять можешь? – надеясь, что Валя схитрил про больную ногу, спросил он.

– Если только на руках, – попытался пошутить Валентин.

– И че, прикажешь тебя на себе тащить? – намекая, что он этого делать не собирается, дерзко спросил Виталий.

– А ты че остался? – по обыкновению в лоб задал ему вопрос Каляев.

– Так я думал, косит, он вот и остался, – кивнув на сидящего на траве Валентина, ответил Виталий. – Сейчас все физподготовку сдавать будут, что я, дурак, добровольно на турник лезть?

– Пошел на …! – спокойно и от того очень грозно послал его Каляев. – Сами разберемся, без помощников.

– Ты это кого послал, – подскочил к Вовке Семенов. Вместо ответа одним ударом под дых и вторым в челюсть Каляев уложил Семенова на травку рядом с Валентином. Сев на него сверху и замахнувшись правой рукой, левой он схватил Виталия за горло. Гладя в его красное лицо, Володя медленно, почти по слогам прошептал:

– Завалю, сука. Мышь позорная. Если я сказал, пошел на …, значит, ты пошел на …

Виталий пытался что-то хрипеть, но Каляев только сильнее сдавил его горло.

–Ты понял меня? – Наклонившись к самому носу Семенова, неожиданно громко крикнул Володя. Семенов в ответ дернулся, всем телом пытаясь освободиться. – Ты меня понял, спрашиваю? – снова закричал Вовка и начал на каждое слово бить Виталия затылком об землю. – Не слышу! Ты понял меня? Отвечай тварь!

– Ты его задушишь! – испугался Валентин за друга. – Брось его!

– Не слышу! – продолжал Вова выбивать ответ.

– Горло ему отпусти, говорю, – попытался Валя дотянуться до друга.

Семенов захрипел сильнее, и Каляев слегка разжал пальцы на его горле.

– Понял я. Понял, – закашливаясь, быстро залепетал Виталий.

– Еще хоть раз слово поперек услышу, завалю тебя, суку! – опираясь на грудь Семенова, вставая, сказал Владимир. – Пошел на … – повторил он свою просьбу, отряхаясь. Виталий молча собрал свои вещи, подобрал автомат и, не оглядываясь, пошел в сторону плаца.

– Зря ты так, сейчас Макееву настучит, – хватаясь за протянутую руку друга, сказал Валентин.

– Пусть стучит, – спокойно ответил Вовка. – Я его ночью табуретом по башке грохну, на всю жизнь инвалидом останется, – также спокойно продолжил он.

Валентина передернуло. Тон, каким Каляев произнес эту фразу, был настолько обыденный и от этого угрожающий, что Валя отчетливо представил лежавшего с пробитой головой Семенова.

– С такими по-другому нельзя, они только силу понимают, – продолжил Вова. – Одному–двум голову проломишь, – как бы между делом и совершенно равнодушно продолжал он, – другие сговорчивее будут.

– Кто другие? – спросил Валя, обхватывая друга рукой за плечо.

– Просто другие, и все. Пошли уже, а то мы тут до вечера проторчим, – переменил он тему.

Прыгая на одной ноге и опираясь на плечо друга, Валентин задумался. Как вообще может быть такое? В одной стране, в одинаковых школах и садиках воспитываются одинаково дети. Но из одних вырастают честные и справедливые, готовые помочь ближнему, люди, а из других вырастают такие вот Семеновы. Неужели, все эти разговоры о дружбе и взаимопонимании только лишь разговоры? Получается, что своя рубаха ближе к телу, это правило жизни таких людей. Тогда зачем все это, зачем Вовка тащит его на себе, готовый, если понадобится, взять его на руки. Или он тоже преследует какую-то цель. Как в этом, в принципе, небогатырского телосложения человеке могут уживаться одинаково огромные полностью противоположные чувства дружбы и ненависти? Дружбы к нему, простому сослуживцу, и ненависти к глупости и трусости Виталия. Наверное потому, что оба эти чувства существуют одновременно в обществе, именуемом государством. По сути своей, что такое государство, это группа людей, согласившаяся в силу своих убеждений или по каким-то другим причинам жить на одной территории и подчиняться одним правилам. Если это так, то конфликтов в таком обществе быть не должно. Все другие люди, не согласные с ними, живут в другом месте по своим порядкам. Все эти группы в принципе не должны пересекаться, поэтому их разделяют границы. В какой момент в людях просыпается «Семенов», и они перестают быть добропорядочными и становятся алчными и злыми, теми, кто старается жить за счет других, паразитами, одним словом. Зачем они мешают тем, кто живет не по их правилам, стараясь силой, обманом, хитростью навязать свои гнусные, не свойственные нормальному человеку «ценности»: жадность трусость и подлость. Почему они перестают понимать человеческий язык и нормальное отношение. Зачем сейчас в стране воюют в Нагорном Карабахе и Баку? Рассуждая об этом, Валентин вдруг понял, почему внешне большой и сильный Семенов оказался побит и унижен щуплым Каляевым. Да потому, что на стороне Владимира была правда и за спиной не способный защитить себя друг. А за Семеновым ничего не было, кроме его трусливого желания не сдавать физподготовку. Правда и ответственность за ближнего своего оказались той силой, которая победила мелкое, трухлявое содержимое внешне здорового, но прогнившего насквозь Семенова. В голове у Валентина наконец-то сложилась картинка. Для того чтобы быть сильным, нужно знать свою правду. Именно свою, не соседа, не иностранца, а именно свою. Каляев знал правду, и поэтому был сильный. А правда его была самая простая – нельзя бросать человека в беде. Такие, как он, в годы войны выносили из окружения раненых товарищей, а такие, как Семенов, закапывали оружие, не ломали, чтобы врагу не досталось, а именно закапывали, чтобы при случае выкопать и использовать, убив и ограбив соседа.