Страница 47 из 52
Вы можете решить, что рассказ об «августейшем бунте» ряда великокняжеских особ, приведшем, в итоге, к принуждению Вас к отречению в 1917-м году, причем и за себя, и за Алексея, это попытка давления на Вас в вопросе дозволения для ИССП оперативной разработки скомпрометировавших себя членов правящей фамилии.
Наконец, Вы можете посчитать это огульным оговором, попыткой известной группы лиц ограничить Ваше общение с родственниками, в целях усиления влияния на Вас этой самой «группы».
А чему Вы удивлены? Если Вы готовы к предельно откровенному разговору, могу такую постановку вопроса только приветствовать. Ведь впереди страну, и всех нас вместе с ней, ожидают испытания, по сравнению с которыми прошлый «японский» эпизод может показаться со временем невинным пикником на пляже. Тем более, что здесь сегодня по Вашему повелению наконец-то собрались все те, кто действительно необходим Вам для принятия решений по стратегическим направлениям движения на ближайшие годы.
Конечно, немного узнав Вас, Государь, я существенно скорректировал свое прежнее мнение о Ваших личностных качествах, построенное на основе того «портрета», который в нашем времени доступен всем, благодаря мемуарам господ Витте, Милюкова, Родзянко, Гучкова, Керенского и им подобных Ваших недругов. Сейчас я не сомневаюсь в том, что пугливой мелочности и иезуитской подозрительности от Вас ожидать не следует. Тем не менее, я пока не уверен в том, простите, что эти полтора года тяжких испытаний избавили Вас от бациллы фатализма. Или же от способности менять «окончательные» решения на диаметрально противоположные. Причем, по нескольку раз на дню.
Да, бесспорно, очерняли Вас сознательно и талантливо. Однако, проблема в том, что и страстных защитников у Вас почти не оказалось. В ходе гражданской войны ни одна из серьезных сил, противостоявших Красной армии коммунистов, не поставила себе целью Ваше возвращене на трон. Лишь горстка не изменивших присяге офицеров и юнкеров генерала Корнилова и полковника Дроздовского…
Согласитесь, позорный проигрыш Русско-японской войны, а затем два с половиной года регулярных, кровавых поражений на германском фронте Первой мировой, авторитета фигуре державного вождя не способны добавить. Как и общая неустроенность внутренней жизни. Особенно, не решенные жизненно важные проблемы беднейших народных слоев — крестьянства и пролетариата.
Во-вторых, совершенно очевидно, что нынешний ход событий серьезно отличается от того, который в общих чертах известен нам, — Василий выразительно кивнул в сторону Петровича и Вадика, — Из учебников истории последней четверти этого века…
Мир изменился. Так, например, никакой попытки мятежа во главе с вашими дядьями Владимиром Александровичем и Николаем Николаевичем у нас не было. Следовательно, и судьбы остальной Вашей родни сейчас, в иных обстоятельствах, скорее всего, сложатся иначе. Но возможность совершить преступление и собственно преступление — не одно и то же. Как говорится: «Бытие определяет сознание». Поэтому я прошу Вас воспринять всю ту информацию, которую Вы с Государыней узнаете от меня, исключительно лишь как потенциальную угрозу, а не как стимул к немедленному действию из-за неотвратимой беды. Грешно судить за не совершенное.
Примером, кстати, может послужить Ваш любимый брат Михаил Александрович, в жизни которого теперь уж точно не возникнет никакой мадам Вульферт. Надеюсь, сейчас Вы оценили мою настойчивую просьбу, о срочной отправке ее супруга военным агентом зарубеж? Не сомневаюсь, в стокгольмском высшем Свете эта гиперактивная дама сможет найти более подходящие объекты для своего деятельного внимания.
И, наконец, в-третьих. Если откровенность, то откровенность до конца…
Как было сказано, я немного узнал Вас, Ваше величество. Ключевое слово здесь — немного. Поэтому мне удобнее было решать Ваши потенциальные проблемы «в темную», не выводя Вас из душевного равновесия. Серьезные риски необходимо, по возможности, минимизировать, а железобетонной уверенности в Вашей лояльности к нам у меня пока нет. Только не сочтите это за трусость или недоверие. Тем паче, — за неверие…
Кстати, о неверии. Как Вы сами отметили, мы пришли из иного времени. Вопросы Веры в церковном смысле там не были нашей доминантой. Поэтому, несмотря на то, что здесь Вы не только Император, но еще и главная фигура в православной иерархии, в моей душе дополнительного религиозного трепета это обстоятельство не порождает.
Возможно, я скажу ересь, но если Церковь не отделена от госаппарата, превращена в его рядовой административный орган, такое государство проигрывает в эффективности, лишаясь, как сложная, работающая система, важнейшей обратной связи. Для попов на зарплате удобнее лояльность властям, а не донесение до них причин недовольства народа. Такая Церковь тоже проигрывает: насыщается карьеристами в рясах, теряющими у паствы авторитет, колеблющими ее стойкость в Вере. Проигрываете и Вы, как монарх. Властная функция правителя в земных делах для подавляющего большинства подданных важнее того, что Вы — помазанник Божий и глава Церкви. Зато справедливости и помощи от Вас ждут как от наместника Божия. И в любых массовых проблемах у народа виноваты Вы, ибо Бог должен все видеть. Нет, не зря сказано: Богу — божье, а кесарю — кесарево…
Откровенно говоря, я в принципе не понимаю, зачем православному Третьему Риму — России — аж две сотни лет брать пример с англиканского сектанства, анафемствованного даже католическим Папой?
Но я отвлекся, прошу прощения, Государь. Резюмируя сказанное: мое нежелание нагружать Вас фактурой, выставляющей Ваших близких в крайне неблаговидном свете, это объективное следствие того, что Вас, как человека, как личность, я пока недостаточно близко узнал. Уж, не взыщите строго, но восторги Михаила Лаврентьевича на Ваш счет не способны заменить мне моих собственных, личных впечатлений.
Понимаю, это может показаться обидным. Возникает резонный вопрос: какие у меня есть основания для сомнений в стойкости Государя? В его лояльности? Откуда, вообще, способны были родиться подобные пароноидальные настроения, такая неблагодарность? Если, по большому счету, Вы в полном согласии с нами выполнили почти-что все наши рекомендации и просьбы. Почти. Только не все…
Мои сомнения — прямое следствие того, что несмотря на попытку Ваших дядюшек учинить госпереворот, Вы упорно не позволяете ИССП вести оперативную работу по Романовым, по высшим дворянским фамилиям и гвардейскому офицерству. Принцип равенства перед законом на данный момент лишь декларирован. Но это — частные мотивы. Есть опасения иного порядка. Понятно, что обстоятельства и время меняют людей. Мне, во всяком случае, очень хочется на это надеяться. Но вот Вам, Ваше величество, два факта из истории нашего мира.
Идет 1905-й год. Россия разбита Японией. В стране предреволюционная ситуация. Стачки, забастовки, террор. Положение для властей — хуже некуда. И Вы предпринимаете два решительных шага. Во внешней политике — заключаете с кайзером антибританский союз. Во внутренней, — идете на созыв парламента, Думы. Причем в первом случае не посчитавшись с тем, что договор с Вильгельмом вступает в явное противоречие с русско-французским пактом, а во втором, — не придав значения тому факту, что закон о выборах депутатов еще «сырой», ценз занижен, и такая ситуация провоцирует заполнение думских кресел горлопанами, популистами и даже прямыми врагами государства.
Сами по себе, это верные решения. Но при их реализации, из-за спешки, допущены технические ошибки. Над ними нужно было работать, исправлять. Однако, Вы поступили иначе. Подписанный Вами договор с германским Императором отказались выполнять, а Думу, как только острота кризиса спала, разогнали. Закон о выборах был кардинально изменен, и в итоге Вы получили ручной, декоративный парламент, штамповавший все законопроекты правительства без сучка, без задоринки. Лишь вокруг флотских программ ломались копья: слишком больной была память об унижении наших моряков самураями, и слишком дорого стоили новые, громадные линкоры.