Страница 5 из 15
Далее, по слухам, у неё развился любовный роман. Разумеется, с пришлым офицером. С ребёночком от него, которого, естественно, пришлось утопить. Со слезами горести, с криком на луну… Пережитое малость образумило Аглаю. Точнее, внешнюю часть её эпатажности задвинуло внутрь, а то, что скопилось к тому времени внутри – изожгло. Аглая превратилась в злобную, отчаянную шавку, способную профессионально бороться со скукой. За то и ценили.
Следующий женский член компании звался Ссизой. Имя довольно неудобоваримое, поэтому компаньоны называли её просто Сифой – так оно душевней выходило. Сказать что-либо определённое о ней представляется делом затруднительным, поскольку она числилась «серым кардиналом», то отдавала предпочтение тайнам, ехидству и сокрушительным ударам исподтишка. Умеренно молодая баба, мешковато сложенная, с лицом холодной и какой-то выщербленной конфигурации, Сифа любила тень и выходила из неё редко, будто опасаясь растранжирить влияние. Поговаривали, что её якобы сторонится даже Ипат, хотя ни глубинная оседлость ипатьевого характера, ни конспиративная сокрытость сифиной личины не давали наблюдателю повода для прений. Этот дуэт существовал, как две звезды, соседство которых продиктовано лишь наличием Вселенной. Гораздо больше странностей заключалось в отношениях Сифы и Аглаи. Между ними словно протянули некую струну. Из попыток кого-либо сыграть на этой струне наверняка получился бы похоронный марш, причём, обогащённый отзвуками взаимного торжества. Драк, впрочем, они не затевали, разве что любили друг над другом подшутить. Если, допустим, одна прикуривала, другая колола её шилом в зад.
Наконец, последний участник ночной сходки – паранормальное существо без пола и возраста, известное под обозначением Коля Андрей. Оно предположительно тоже являлось как бы женщиной. Во всяком случае, некоторые особые приметы подтверждали данный тезис. Среди примет наиболее выделялись спутанные русалочьи волосы (лицо в них постоянно скрывалось), впалая грудь и голос, который Коля Андрей никогда не подавала. Не выкинули её из этических соображений. Ипат безмолвно решил затыкать Колей Андреем возможные бреши в осуществляемом проекте, а сердобольный Федорушка, стараясь избегать взглядов Сифы, участливо поддакнул решению лидера команды. Колю Андрея приняли.
Таким образом, складывался безусловный вывод, что всех пятерых объединяло единое стремление, собрались они не просто так, и готовность их приближалась к полной боевой. Не хватало только средства для оперативного движения, каковое и ждали.
Пока суть да дело, Ипат досмолил цыбарку и сплющил её ладонями – затушил. Аглая вытянула из-за пазухи герметичную лохань, открыла её, булькнула три раза, закрыла. Услышав бульканье, Сифа угрожающе съёжилась. Федорушка тоненько хихикал, при свете звёзд он читал потрёпанную брошюрку «Как выжить в тюрьме». Коля Андрей замыркала, робко приваливаясь к Аглае. Та брезгливо отпрянула… Общество ждало своего часа.
Ровно в установленный срок напротив них затормозил крытый деревянный фургон. Водила подкрался к Ипату.
– Едем, стало быть…
Ипат вполголоса прогудел:
– Знамо.
Квинтет встал с приступочки, и тут выяснилось примечательное: за спиной каждого из них что-нибудь да таилось. Аглая закрывала собой гарпун, Ипат – прибор ночного видения, Сифа – чудной треугольный чемоданчик, а Федорушка – дудочку и гусли. Что приготовила Коля Андрей, никто не понял. Привстав, она быстро обернулась, схватила заначку и сунула её под волосы – видимо, проглотила.
Братия, ухватывая припасённое, стала грузиться в фургон. Атмосфера творящегося заключала в себе ответственность и традиционный комплекс навыков, свойственных перманентным революционерам. Дело затеивалось нешуточное. Исполнители его, пребывая в одержимости, действовали чётко, согласно, даже слегка рутинно. Водила же напротив – суетился, шёпотом вскрикивал, изморозно трясся. Он чувствовал себя в положении безгрешного человека, заранее осуждённого пострадать за всех. После того как группа погрузилась в кузов, водила его запер и вместе с Ипатом уселся в кабину. Конспиративно рявкнув, фургон покатился от города прочь.
Дорога предстояла трудная. Сначала ехали по сравнительно укатанному шоссе. С его окончанием открылась пересечённая местность. Колёса у фургона пришлось сменить на широкие полозья, сзади пристроили газовую турбину, она толкала всю конструкцию за счёт противоотдачи.
Вскоре обнаружилась инженерная промашка, допущенная в предварительных расчётах. Через лес на газу ехать было нельзя. Огонь из турбины мог попалить деревья, и группа рисковала в прямом смысле засветиться. Водила, к счастью, оказался смекалистым – сменил турбину на вертолётный винт. Правда, крутить его приходилось вручную, к тому же лопасти без разбору валили окружающую растительность. Но этот вариант представлялся более удачным, потому что побочные эффекты от него ночью из города не заметишь.
Так удалились они примерно километров на сто. И к пяти утра прибыли на берег легендарного пруда. Пруда Шестнадцати Аутсайдеров, названного так в честь команды гоп-туристов, впервые увидевших в окрестных местах Рыбу.
Много воды с тех пор утекло, разное говаривали. Дескать, Рыба та не простая, а из мяса. Мол, интеллигенции она в руки не даётся, и любые попытки изловить её холёными руками неизбежно заканчиваются моральным крахом. Видеть Рыбу толком никто не видел. Кажется, никогда. Показания гоп-туристов, в силу явно ощущаемой ненормальности, всем быстро приелись. Наскальные и литографические изображения трактовали рыбий образ всевозможно: то с пёсьей головой, то без неё. Рыболовы сами не знали, чего хотели от животного. Одни двусмысленно высказывались о здоровом образе жизни, другие предпочитали отмалчиваться и раздражённо сматывали удочки. Утверждалось, будто Рыба может исполнять желания. Хотя вопрос сей – сомнительный до крайности – состоял вовсе не в том, может ли она действительно исполнять их или нет. А в том, какие руки впервые обхватят скользкое рыбье тело. Проблема носила чётко выраженный философский характер, невзирая на обилие в нём мелкособственнических спекуляций.
Среди изловителей Рыбы различали профессионалов и дилетантов. Выживали, обычно, последние. Они же, в свою очередь, делились ещё на две категории: отчаянных поборников и планомерных воплотителей. Прототипами у первых значились вышеупомянутые шестнадцать аутсайдеров – разудалые хлопцы с ветром в голове и турпринадлежностями в руках. Их антиподы – «планомерки» – отличались разумом, вооружённым идейностью. Они не охотились за Рыбой, они её ловили – вдумчиво, тщательно, из поколения в поколение. Путём селекции ловцов были сформированы два культурно-первопроходческих лагеря: выдвиженцев и пареньнепромахов. Выдвиженцы разрабатывали Теорию рыболовли, пареньнепромахи – её Практику. Согласно преданию, основополагающий лозунг первого из выдвиженцев звучал так: «От Рыбы – к рыбе! От плавников – к окорочкам!» Современные его последователи продвинулись куда дальше и говорили уже на квазирыбьем языке. Переспорить их удавалось только пиявкам и некоторым другим помешанным на воде организмам. Впрочем, научная работа, осуществляемая выдвиженцами, приносила серьёзные плоды: количество пареньнепромахов, гибнущих во имя идеи, увеличивалось с каждым годом. Независимые эксперты, которые могли наблюдать работу практиков рыбной ловли, указывали на излишнюю гротескность смертей, приходившихся на долю типичных пареньнепромахов. Так, один из добытчиков Рыбы, упав с воздушного шара, разбился об водную гладь, другого завалило обломками старинного подводного замка, третий вообще скоропостижно умер, не успев даже выйти из дома и отправиться на рыбалку. Помимо безразличия к жизни, духовной неотёсанности и автоматической филигранности телодвижений, для пареньнепромаха требовалась ещё фортуна. А она, как известно, выбирает наилучшее. С этой точки зрения кандидатура Ипата являлась для Рыбы роковой. Подозревала ли она об этом там, у себя, на дне пруда? Трепетала ли всеми своими жабрами от безысходной участи? Сказать однозначно нельзя. Некоторые учёные, кстати, настаивали на том, что дышит Рыба с помощью насосов, периодически теряемых велосипедистами в окрестных лесах.