Страница 18 из 23
Меня осенила такая идея: я тоже наполню свою ванну и залезу в нее. Лежа в теплой воде, зная, что за стеной – совсем близко от меня – человек, я прочитаю самое страшное место в книге, а потом смогу читать «Тома Сойера» хоть целую ночь.
Я отвернул краны как можно сильнее, чтобы моя ванна успела наполниться, пока в соседней квартире шумит вода, и стал раздеваться.
Удивительная вещь – теплая вода! Погрузившись в нее, я почувствовал, как из меня выгнало весь мой страх. Я даже стал «назло» думать о черепе и нисколечко не боялся. Я встал, вытер о полотенце руки, взял книгу, раскрыл ее на самой страшной странице и снова погрузился в воду. Я прочел всю историю с гробокопателями и тоже ничуть не испугался.
Человек за стеной плескался, то снова пускал воду, то закрывал ее и с кем-то громко переговаривался:
– А? Что? Да не похоже. Он, наверное, в кино пошел. Чего? В кино, говорю, пошел.
И вдруг я услышал другой голос. Он звучал уже не за стеной, а за дверью ванной. Это был густой спокойный бас.
– Я думаю, тут метеоспутники свою роль сыграли в прогнозировании: за это лето было очень мало ошибок. – Человек за дверью помолчал, потом заметил: – Интересно, какой дурак оставил свет в ванной?
Я замер. Дверь дернули снаружи. Тот же бас произнес:
– Черт! Почему-то она еще и заперта.
Женский голос сказал:
– Что заперто?
– Да дверь вот заперта. По-видимому, кто-то хлопнул ею и задвижка сама собой закрылась.
Я встал в ванне, вода с меня полилась, и это услышали.
– Кто там? – тревожно крикнул бас, и дверь снова дернули, на этот раз очень сильно.
Я понял, что надо заговорить.
– Одну минутку… Я сейчас… За дверью воцарилось такое молчание, словно там никого и не было. Потом женский голос произнес, на этот раз совсем тихо:
– Ираклий!.. Что все это значит?
– Шут его знает! – так же тихо произнес Ираклий и снова повысил голос: – Кто там?!
Я открыл дверь. Перед ней, сунув руки в карманы брюк, стоял гражданин лет шестидесяти, в светлом костюме. Он был весь какой-то квадратный: невысокого роста, но очень широкий в плечах. И голова его мне показалась квадратной: широкий угловатый подбородок и седые волосы, стриженные бобриком… И стекла очков у него были не круглые, а прямоугольной формы.
За спиной профессора (я, конечно, понял, что это он) стояла дородная пожилая женщина. Она попятилась, сцепив руки на груди, и тихо произнесла:
– Господи ты боже мой!
– М-да! – промычал профессор. Он дал мне застегнуть последнюю пуговицу и спросил: – Каким образом ты очутился в нашей квартире?
Я ничего не ответил.
– Ну что ж!.. Пойдемте в комнату, – сказал профессор.
Все трое мы пошли в большую комнату. Профессор включил свет, уселся в низкое кресло, закурил. Я стал напротив него. Его жена тоже не села. Она стояла рядом со мной и все время смотрела на меня.
– Что ты здесь делаешь? – спокойно спросил профессор.
– Живу, – ответил я.
– А почему именно здесь?
– Так… – сказал я.
– Господи! Ираклий! – воскликнула жена профессора. – Да это же из двадцать второй квартиры. Ну, помнишь, он козла к себе в дом пустил?
– А-а! – сказал профессор и затянулся сигаретой, продолжая смотреть на меня. – Так кто же тебя сюда поселил? Зинаида? Или Василий?
– Никто не поселил… Я сам…
– Что – сам?
– Поселился… – с трудом выдавил я.
– Так! Значит, сам. А каким образом ты попал в квартиру, кто тебе открыл дверь?
Я хотел было сказать, что случайно увидел дверь открытой и вошел, но тут же подумал, что Зинке с Васькой и за это может попасть.
– Я… Я сам дверь открыл…
– Сам, значит. Отмычкой? Или подобрал ключи?
– Подобрал, – сказал я чуть слышно.
– Господи ты боже мой! – снова прошептала жена профессора, но сам он остался невозмутимым.
– Так! Подобрал сразу два ключа. И где же они?
Я огляделся по сторонам.
– Тут где-то… Я, кажется… кажется, я их где-то потерял.
– Так! Потерял. – Профессор придвинулся вместе с креслом поближе ко мне. – Слушай! Но что все-таки тебя заставило обосноваться в нашей квартире да еще принимать ванну?
Тут я заплакал.
– Ну довольно тебе его мучить! – вскрикнула профессорша. – Не видишь – он весь трясется! Ему валерьянки надо дать!
Она ушла из комнаты. Профессор побарабанил пальцами по ручке кресла.
– Так-так, старый взломщик! Ну, а дома у тебя кто-нибудь есть?
– Есть… – ответил я.
Профессорша принесла мне рюмку с валерьяновыми каплями, заставила подобрать рассыпанные по коридору сухари, и мы все трое пошли ко мне домой. Я сразу юркнул к себе в комнату и не слышал толком, о чем разговаривали взрослые.
Тетя Соня говорила приглушенно, но очень взволнованно, а профессор и его жена то и дело смеялись, причем профессор смеялся не басом, а, наоборот, тоненьким голоском.
…И ночью (я вернулся в одиннадцать), и на следующее утро тетя Соня со мной не разговаривала. Но в конце завтрака она все-таки обратилась ко мне:
– Алексей! Так уж и быть, я о твоих художествах отцу с матерью не скажу, но в таком случае и ты не проговорись. А то получится, будто я тебя покрываю.
Я кивнул, а сам понял: тете Соне не хочется, чтобы родители узнали о ее педагогических «успехах».
Дождь на некоторое время перестал. Выглянув в окно, я увидел, что возле мокрой скамейки стоят Аглая, Дудкин и оба Брыкины. Они взволнованно о чем-то говорили, указывая то на окна профессорской квартиры, то на мои. Я решил выйти и объяснить им, что я никого не выдал.
Когда я появился во дворе, все они повернулись в одну сторону и уставились на меня. У Аглаи было примерно такое выражение: «Ой! Что-то он сейчас скажет?!» У Дудкина – такое: «Сейчас я ему морду набью!» Лица Брыкиных ничего не выражали: рты у них были полуоткрытые, а глаза мутные.
Я не чувствовал за собой никакой вины, но все-таки приближался к ним с опаской, не торопясь. Но прежде чем я к ним подошел, все они стали смотреть куда-то в другую сторону. Посмотрел туда же и я.
Из своего подъезда вышел профессор. Он был в плаще и в берете, с сумкой для продуктов в руке. Он собирался пройти мимо, но вдруг увидел меня, увидел ребят и направился к нам.
– Василий и Зинаида! – сказал он строгим голосом. – За то, что вы добросовестно поливали цветы, вам полагается по плитке шоколада. Если подождете с полчаса, я их принесу.
Он подмигнул мне и пошел к воротам.
Вот и все!
Тетя Соня перестала меня воспитывать, зато и утратила ко мне всякий интерес. Наскоро приготовив обед, она исчезала до вечера, а раза два и ночевать не пришла, сказав по телефону, что плохо себя чувствует. В такие вечера Аглая, Брыкины, Дудкин и Юра собирались у меня и пили чай.
Дождь теперь лил почти не переставая, и папа с мамой вернулись из своей поездки на четыре дня раньше срока.
На этот раз в квартире у меня был полный порядок.
Внучка артиллериста
Кончился урок. Зоя Галкина первой выскочила из-за парты и закричала:
– Второе звено, никуда не уходить! Обсуждаем вопрос о Леше Тучкове!
Затем она стала спиной к двери и приготовилась отпихивать от нее тех из нашего звена, кто попытается улизнуть. Впрочем, никто и не пытался: Зоя была маленькая, худющая, но очень сильная.
Меня еще никогда не обсуждали, и с непривычки у меня было довольно скверно на душе.
Когда посторонние ушли, звеньевая стала за учительский стол и обратилась ко мне:
– Ну, вот объясни теперь, почему ты до такого дошел? Третьего дня арифметику не приготовил, вчера тоже столбом стоял, и сегодня… Вот объясни: какие у тебя причины?