Горячий контакт

– Я борт 27, произвожу посадку.

Простенькое сообщение вызвало новую бурю возмущений. Но я уже не обращал внимания на вопли командиров, понимая, что это только начало длительной головомойки. Сейчас меня увидят визуально и вот тогда пойдут, как говорится, ягодки. "Работа" офицеров со мной после поединка с Ладыгиным покажется ласковой похвалой.

Когда я вылез из сушки – вручную, лифт машины не работал, смертельно контуженый снарядами, – меня уже ожидала комиссия по встрече: Оладьин, Сидоров, незнакомые и полузнакомые офицеры.

Сидоров поздоровался со мной матом, посмотрел на измазанное кровью лицо. Видимо, видок у меня был соответствующий, поскольку подполковник помолчал и уже спокойным голосом потребовал к сушке медика.

Горячка боя спадала, стало очевидно, что действительно пора показаться фельдшеру. Голова вдруг закружилась и я шлепнулся в банальный обморок…

Остро защипало в носу. Я дернул головой и удостоился сентенции:

– Не вздрагивай, курсант, не невеста в брачной постели.

Открыл глаза. Рядом родимая сушка нависла своей тушкой. Подумал и закашлялся от смеха. Стихами заговорил. Это от раны или от ожидания трепки? Надо мной стоял человек со змеей на мундире и протирал мое лицо от крови. Медик появился.

Слышались голоса техников, рассуждавших об объемах ремонта.

– Да нет, какой два дня, смотри, автоматику надо всю перебирать, пластик менять, броню опять же перебрать, вдруг силовую сетку дестабилизировало, – рассуждал уверенный голос. – Хорошо попало. Пилот был опытный, прости господи, несколькими снарядами машину из строя вывел.

– Но кибер пишет…

– Вот-вот, еще кибер-пилота надо промодулировать на предмет повреждений. Бортовому компу тоже могло достаться. Так шкарябнуло, он тебе сейчас покажет день рождения бабушки английского короля, а не состояние машины.

– Очнулся, курсант? – Надо мной навис незнакомый полковник, недобро щурясь.

Я понял – надо вставать. Медик залил рану на голове лечебным клеем, шлепнул лейкопластырь. Констатировал:

– Рана не серьезная, но крови вытекло много, суток на пять освободить от всех занятий и физподготовки.

– Я его сейчас освобожу! – взревел полковник, глядя на поднимающегося меня, – ты почему приказы старших по званию игнорируешь?

Мне удалось кое-как встать на ноги, голова закружилась, но второй раз в обморок я не бухнулся.

Неловко козырнул, забыв, что на голове ничего нет.

– Разрешите доложить, товарищ полковник, действовал согласно инструкции Д-34 ОГВ пункт 2 прим.

Белобородов покраснел от перегрузки отрицательными эмоциями.

– Какой еще инструкции? – заорал он.

Оладьин кашлянул, привлекая к себе внимание полковника и пояснил:

– Согласно этой инструкции, если приблизившееся воздушное судно в районе важных объектов открыло прицельный огонь в результате чего наблюдаются потери, пилот имеет полное право открывать огонь на поражение.

– То есть как, – растерялся Белобородов, – его еще оправдают?

– Не будем забегать вперед, – не определился с будущим Оладьин, – ты, курсант, под присмотром медика иди на губу, пусть он более предметно определит, сколько там тебе отлеживаться. Для начала получай, как уже говорилось, пять суток и лечись, благо медпункт у нас рядом с губой.

Я посмотрел на сушку, медленно увозимую в ремонтные боксы ремонтным катером, чертыхнулся и отправился на гауптвахту – лечиться, да простится мне подобный каламбур.

Глава 10

На случай, если я в боевой горячке решусь удрать на пути на гауптвахту, а официально – для помощи раненому, меня сопроводили два сержанта – техника и медик. Технари, впечатленные боем, – курсант сбил целых две сушки, – мне действительно помогали. Ноги были как ватные, голова кружилась и на губу я явился полубессознательном состоянии. Персонал – старший сержант и два контрактника – ознакомились с приказом и поприветствовали меня снятием ремня и изъятием комбинезона. Впрочем, медик, носящий три звездочки старшего лейтенанта, строго прописал мне постельный режим без всяких шуточек, используемых на губе для воспитания провинившихся.

Старший сержант сообщил, что у него уже есть подобный приказ от Оладьина, переданный по связи. Они сноровисто уволокли меня в камеру, уложили на кровать и, сняв ботинки, приказали спать.

Я сладко вытянулся. Последний час оказался слишком напряженным – бой, ранение, Белобородов с его обещанием расстрелять без трибунала. Мозги раскалились от напряжения и требовали передышки.

Но пришедший медик прогнал сон. Он содрал наспех наклеенный лейкопластырь, долго разглядывал рану на голове, что-то она ему не понравилась. Раскрыл свой медицинский чемоданчик, вытащил пачку одноразовых шприцов, помог снять нательную рубашку, всадил в вену шприц, а потом влил три ампулы с разной гадостью. Ожог на груди благодаря противоперегрузочному комбинезону почти не болел. Медик едва уделил ему внимание, походя налепив лейкопластырь.

– Рану на голове закрывать не буду, пусть дышит, – предупредил он, – клея достаточно, но ты ее во сне не потревожь, кровотечение может возникнуть снова.

Медик ушел, а меня потянуло в сон. Наверняка снотворное всадил, любят они под это дело усыплять народ…

Кто-то энергично тряс за плечо. Я открыл глаза. Служитель гауптвахтной фемиды в звании рядового будил меня на ужин. Хорошо же я вырубился на семь часов. Привели меня сюда в порядке одиннадцати, а ужин начинался в восемнадцать. Ничего, крепкий сон – признак крепнущего здоровья.

Резко сел и тут же остро выстрелило в голове. От черт, забыл про рану. Я со стоном опустился обратно в постель. Поторопился с выздоровлением.

– Ну ты попрыгунчик, – ошалело сказал служитель. – Не дергайся, медицина прописала тебе постельный режим. На хрен тебя сюда вообще доставили, лежал бы в медпункте. А то мучайся с задохликом.

Он вытащил стоявшую у входа табуретку, поставил около кровати, взгромоздил на нее поднос с нехитрой арестантской пищей. Еда на гауптвахте была не самого высшего сорта. Чтобы не забывался, где находишься. Но у меня после нервного напряжения и пропущенного обеда от запахов пробился аппетит. Осторожно сел, выждал, пока голова перестанет кружится, опустил ноги на пол и, вожделенно уставившись на пищу, непроизвольно сглотнул.

Служитель засмеялся, показал на комплект моего обмундирования, притащенного из казармы ребятами взамен спортивной формы, и вышел, а я принялся за остывающие щи и гречневую кашу с кусочками требухи.

После ужина произошло событие менее приятное. Пришел военный следователь в чине капитана, представился, разложил свои бумаги на принесенный рядовым небольшой стол – а мне, гады, табуретку выделили для ужина – и принялся за допрос. Для верности суждений прикрепил полицейский фиксатор, учитывающий все мои реакции. Формальности были разрешены быстро. ФИО, год рождения, место проживания до службы, холост, русский, б/п и т. д. Затем наступило самое главное.

– Сегодняшняя наша встреча первая, ознакомительная. Я представлю вам уровень обвинений. Савельев Дмитрий Николаевич, вы обвиняетесь в осознанном убийстве двух и более людей с использованием оружия, нанесение государству большого материального вреда. По статьям 375-2, 431-6 вам грозит высшая мера наказания – расстрел с конфискацией всего имущества, в случае помилования командующим военно-воздушными и космическими силами Российской Федерации – пожизненное заключение.

– Вот значит к чему свелось, – я не заметил, как заговорил вслух. – И долго мне осталось?

– Работа трибунала ограничивается десятью сутками. Впрочем, бывают и исключения в случае чрезмерной сложности или по указанию свыше.

Он передал мне несколько официальных бумаг об аресте, ознакомлении с обвинением и временной конфискации имущества. Ну, с последним все было просто – имущества у меня кот наплакал – два комплекта обмундирования помимо находящегося на мне повседневного.

Капитан закончил официальную часть, отключил камеру фиксатора, посоветовал мне: