Владимир Красное Солнышко

Кудесник замолчал. Новгородскому князю Владимиру показалось, что по лицу старца бегут слезы.

– Только плата высока, – неожиданно тихим голосом сказал кудесник. – Своими богами славянские племена оплатят свет этого красного солнышка… – и горько вздохнул.

Исчез свет в песчаной пещере, но Владимир сразу понял, что ему следует выйти наружу, и точно знал, как это сделать, ни разу не наткнувшись на песчаные стены при частых поворотах.

– Хвала и слава великому киевскому князю Владимиру! – крикнул смоленский князь Преслав и преклонил колени перед вышедшим из пещеры Владимиром.

2

Пока смоленский князь угощал обедом гостей и водил Владимира к кудеснику, насаду их осмолили и подготовили к волокам. К рассвету она впитает смолу, и можно продолжить плавание. Поэтому они простились с гостеприимным смоленским князем, объяснив, что с рассветом направятся к первым волокам.

– Ступайте. А ты, воевода, задержись.

Яромир остался. Все уже разошлись, но смоленский князь задумчиво молчал.

– Сказать мне что хотел, князь Преслав?

– Что?

– Сказать…

– Да.

Князь Преслав вздохнул, сокрушенно покачал головой.

– Ламский волок – самое удобное место для внезапного нападения. Он длинный и извилистый. Работы там тяжелые, медленные, вязкие, потому как каждое судно по-иному перетаскивать приходится. Даже охрана этим тяжким трудом занимается. А готовность воина жарким потом истекает, и сам это знаешь, и враги это знают.

– Знаю, князь Преслав.

– Я к волокам своих дружинников направил – вроде как рабочую ватагу. Велел им мечи да стрелы до времени припрятать. Если там какой перехват намечен, так на их помощь можешь без опаски положиться.

– Прими мою благодарность, князь Преслав.

– Ступай, воевода, – вздохнул князь кривичей. – И помни, что я сказал.

Яромир молча поклонился и вышел.

Гридни и стража, вернувшись после княжеского пира на насаду, сразу же завалились спать. Добрыня прилег на верхней палубе. Он не спал, искоса наблюдая за молчаливым Владимиром. Заметил вдруг, что его питомец улыбнулся и приветливо замахал рукой.

– Кому машешь, княжич?

– Князю смоленскому Преславу. Он провожать пришел и почему-то стоит на коленях.

– Почему-то… – усмехнулся Добрыня. – А как ему еще стоять, прощаясь с великим князем?

Владимир помолчал. Потом сказал нехотя:

– Нагадал мне этот кудесник, что будто бы стану великим князем.

– А мне ты, стало быть, не веришь, – с обидой вздохнул дядька. – Тебе кудесник нужен.

– А я верю кудеснику, – подхватил Ладимир.

– Не хочу, – объявил вдруг Владимир.

– Чего ты не хочешь?

– Знаю, что буду великим киевским князем, мне еще бабка моя, великая княгиня Ольга, об этом говорила. Потом – ты, дядька мой. Потом – этот кудесник в пещере.

– Будешь, будешь ты великим князем, – очень серьезно сказал Ладимир.

– Будет, – снова усмехнулся Добрыня.

– Через кровь шагать? Это ж сколько прольется крови безвинной ради великокняжеского престола!.. Стоит ли он того, дядька мой?

– Стоит, княжич, стоит.

– А мне мнится, что нет, не стоит. Кровь куда больше важит, чем спесь княжеская, дядька ты мой дорогой. Куда больше…

– Ладно, спи, – с неудовольствием проворчал Добрыня. – Без крови на Руси ничего не случается.

– А почему?

– А потому… – начал было Ладимир.

– Спать!.. – рявкнул Добрыня.

Все примолкли.

И снова медленно тащилась тяжелая насада против течения. Привыкшие к мечам и сражениям дружинники Яромира изнемогали на веслах, и кормчий своей волей распорядился об их отдыхе через каждые три часа. Неугомонный Поток-богатырь был этим очень недоволен, почему и обратился сразу к княжичу:

– Так мы до заморозков тащиться будем!

– Надо же гребцам отдохнуть, Поток.

– Надо.

– А твои богатыри на что тут? Добрыня, поднимай всех – и на весла, пока гребцы дух переводят!

– А что? Разомнем силушку!.. – сказал Добрыня, поведя мощными плечами. – Не скучай, княжич.

Насада сразу пошла быстрее, не отстаиваясь через каждые три часа. Богатыри легко управлялись с веслами, на всю округу распевая песни.

– Время богатырей, – заметил Ладимир.

Владимир улыбнулся:

– Порою ты говоришь верно.

Это время и впрямь оказалось временем богатырей. Богатырская сила и отвага стали примером для всей Киевской Руси, и во многом благодаря его отцу великому князю Святославу, сокрушившему Хазарский каганат. О нем слагали песни и былины, его мужеством и мужеством его сподвижников восхищались киевские отроки, мечтавшие когда-нибудь пополнить ряды его не знающих поражений дружин. Мечтали о мече, битвах и славе…

Дни были длинны, а короткие ночи светлы и таинственно тихи. Все спали по три-четыре часа, и этого хватало, чтобы грести без отдыха. Просто богатыри меняли гребцов, а гребцы – богатырей, и эти дружеские подмены тоже были для Владимира чем-то новым и необычным. Он обладал не только удивительной памятью, но и способностью подмечать даже крохотные изменения в общем потоке жизни.

Так догреблись до реки Ламы, притока Днепра. От ее волоков начинался сложный и извилистый путь через волоки в иные реки и озера, за которыми лежали земли самого Господина Великого Новгорода, а за ними путь пролегал и далее, к холодному Балтийскому морю. На волоках трудились рабочие артели под руководством опытных мастеров, получавшие от соседних княжеств еду, а с проходящих по волокам судов – плату, за которую и работали. Экипажи судов при этом обязаны были помогать мастерам волока без всякой оплаты.

В устье Ламы неожиданно остановились под крутым песчаным обрывом.

– Чего это вдруг весла сушить вздумали? – удивился нетерпеливый Поток.

Никто не успел ему ответить, как в пристройку кормчего вошел Яромир.

– На порогах ожидаю боевой встречи с неприятелем, – сказал он. Дозоры князя кривичей Преслава донесли ему о тайных передвижениях воинов князя Святослава. – Добрыня Никитич спрячется с княжичем Владимиром и Ладимиром под второй палубой. Остальные богатыри будут помогать на самом волоке. Мечи припрятать, чтоб под рукой были.

– А я, значит, там, на мокрых досках, – с глубокой обидой проворчал Добрыня. – Я – там, в сырости, а моя дружина – тут, на ветерке. А я один…

– С мечом уже не один, – Яромиру очень нравился Добрыня, и он всегда говорил с ним, припрятав улыбку. – А если кто из воинов князя Святослава в насаду заглянет? Тогда биться будешь насмерть, хоть лежа, хоть на карачках. Тебе, Добрыня Никитич, великая княгиня Ольга защищать его поручила, а мне – решать, кто, где, когда исполнять это будет.

В первом в своей жизни сражении, которых оказалось впоследствии предостаточно, княжич Владимир не только не участвовал, но даже и не видел его. Он его слышал. Слышал звонкие удары мечей, последние всхлипы умирающих, стоны раненых и дикие крики. Он лежал под двумя палубами, и сердце его замирало не столько от страха, сколько от собственного бессилия.

«А у меня вокруг Днепровских порогов сперва рабов с поклажей в цепях переводят, – подумал вдруг Владимир и в думах своих впервые сказал о Киевской Руси «у меня», не обратив никакого внимания на собственную оговорку. – А уж потом волокут и сами суда…»

В трюм насады заглянул Путята:

– Ты живой там, Добрыня?

– Жив покуда.

– Ну так на солнышко вылезайте. Отбились мы.

Подошел и Яромир.

– Большие потери? – спросил его Владимир.

Спросил первым, хотя по возрасту был младше всех. Странно, но он все больше и больше ощущал себя хозяином всей этой огромной земли. От пенистых Днепровских порогов до свинцовых вод озера Нево. С каждым взмахом весел насады он, всегда такой светлый, приветливый, любивший шутку, острое словцо, шумные пиры, становился все угрюмее. Что-то менялось в нем, словно старая тетива лопнула и судьба неторопливо натягивала на его открытую всем душу новую, тугую тетиву.