Владимир Красное Солнышко

4

Добрыня Никитич уехал сразу же, не стал участвовать ни в грабежах, ни в насилиях. Увез Рогдая, передал мальчонку знакомой вдове, недавно потерявшей мужа, и, только проделав это, нагнал Владимира.

– Не по-божески ты поступил, племянничек. Ох, не по-божески…

– Зато с удовольствием, – угрюмо проворчал новгородский князь.

Он тоже почему-то был недоволен собой. Недовольство это занозой сидело в сердце, он не мог разобраться, откуда оно возникло, и предчувствовал, что не скоро от него избавится.

– А душу собственную заплевал, – негромко сказал Ладимир.

Владимир вздохнул, но промолчал.

– Коли молчишь, значит, и сам понимаешь, сколь заплевал.

– А ты… Ты помолчи.

– Значит, понял. И то хорошо.

Разгромив Рогволода, князь Владимир отозвал дружины в Новгород и опять, с еще большим размахом, вернулся к разгульной жизни. Вновь с гиканьем и свистом помчались его богатыри с вооруженной челядью по ближним и дальним боярским усадьбам. Вновь началась беспробудная гульба с пирами, песнями, плясками и непременным улучшением породы челяди путем азартной охоты на девиц.

Напрасно жаловались бояре посаднику и совету «Золотых поясов» Господина Великого Новгорода. Напрасно гневался посадник, напрасно слал гонцов к Владимиру, умоляя заняться делом и перестать разорять бояр. Богатырская дружина со своим не знающим устали вождем продолжала весело гулять по всей Новгородчине.

– Бражничаете, бояр вконец разоряете, девок портите, страх наводите и пьете больше всех мер! Нельзя же так, князь, нельзя! – пытался вразумить посадник Владимира.

– Веселие Руси есть пити, – смеялся в ответ новгородский князь.

Посадник Радьша на это лишь картинно разводил руками. Уговоры не действовали, бояре жаловались, а княжеская ватага гуляла, как хотела.

Только однажды, на восточной границе Новгородской земли, в бедной усадьбе, в которой даже господский дом был крыт ржаной соломой, веселая и беспутная богатырская ватага была неожиданно и остановлена, и весьма озадачена.

Перемахнув по отработанной привычке на конях через ивовый плетень, богатыри во главе с князем Владимиром карьером пронеслись по грядкам напрямик к тщательно выскобленному старому крыльцу и…

И разом притормозили коней, нещадно разрывая им губы уздечками. Неслись с громким гиканьем – и вдруг все замолчали.

А замолчали потому, что на крыльцо вышел детина ростом повыше полутора сажен. Зевнул, огляделся, почесался с удовольствием. И неспешно сложил на груди две ручищи, столь выпукло перевитые мускулами, что, казалось, будто их выточили из старого доброго дуба.

– Ну? – густым басом спросил детина.

В ответ – молчание.

– Спросил ведь?

– Ты с князем разговариваешь! – выкрикнул До- брыня.

Детина поклонился, не уточнив даже, с каким именно князем. И снова пророкотал:

– Ну?..

– А вот мы сейчас высечем тебя, дубина стоеросовая, за непочтение…

Говорил по-прежнему один Добрыня. Остальные молчали, оглушенные могучим басом.

Детина с ленцой спустился с крыльца. Развалисто, враскачку подошел к Добрыне, огладил коня:

– Добрый конь… – И, внезапно присев, подсунул плечо под круп, выпрямился, и конь вместе с Добрыней с грохотом завалились на землю. Не ожидавший такого Добрыня не успел вынуть ногу из стремени, потому и лежал теперь в совершенной беспомощности.

– Вот, – кратко заметил незнакомец и неторопливо вернулся на крыльцо.

Князь Владимир молчал то ли в растерянности от столь быстрой расправы над родным дядей, то ли от удивления.

– Повели, князь… – негромко начал было Ладимир, но что именно повелеть, не сказал. И все вокруг молчали, озабоченно поглядывая на детинушку.

– С печи слезать не люблю, – почему-то вдруг решил пояснить незнакомый богатырь.

– Может, еда у тебя какая есть? – неожиданно спросил Владимир.

– Сказал ведь, что с печи слезать не люблю, – ответствовал богатырь. – Давайте так. Пока этот под конем валяется, я со всеми вами берусь побороться. Кроме тебя, князь. Зашибу еще ненароком.

– Мы не драться с тобою приехали, – неуверенно возразил новгородский князь.

– Кто победит, тот и решать будет. Как хотите – пешими или на конях? Решайте, мне все едино.

– Покажите невежде этому, кто победит, – сказал Владимир. – Только пешими, он конных переворачивать навострился.

Богатыри покорно спешились и пошли на невежду. Тот опять косолапо и неторопливо спустился с крыльца, сбросил крапивяное рядно, что было на плечах, потер кулачищи.

– И-эх!.. – выкрикнул Будислав, во главе семерки богатырей бросаясь на неизвестного косолапого детину, который так не любил слезать с печи.

Более быстротечной схватки князь Владимир доселе не видывал. Единственный человек, которого они встретили в этом глухом поместье, как-то очень уж сноровисто и быстро уложил всех Владимировых друзей детства на землю, друг на друга. А потом сам уселся сверху.

– Вот, – рассудительно сказал он, ничуть и не запыхавшись.

– Отпусти моих сочашников, – попросил князь. – Ведь задушишь.

– Это чтобы не мешали, – кратко пояснил детина. – Поговорим, князь, и отпущу.

– Скажи сперва, кто такой будешь и откуда. Зачем сюда пришел и где бояре с этого поместья?

– Бояре разбежались, узнав, что ты идешь со своими сочашниками. Я – из Мурома, а имя такое, что ты и не выговоришь. Так что лучше Муромцем зови. Или Ильей, как бояре мои звали. Так проще.

– Говори, какое дело у тебя ко мне, Муромец. И слезь с моих друзей.

– Уместно ли будет великому киевскому князю заниматься им? – предостерег Ладимир.

– Помолчи, Ладимир. Пусть скажет.

– Степняки одолели края наши, князь, – будто не услышав Ладимира, сказал Муромец. – Селища жгут, скотинку угоняют, народец в рабство берут. И мы одни не отобьемся, и вы одни не сладите. Подумал я и с печи слез. Заставу степнякам ставить надобно, князь. У тебя богатыри, у меня силушка, так что богатырскую заставу есть из кого собрать. И оборонить народ русский и племена, его власть признавшие. Дай оружие и коней, и постоим мы.

– Ты сперва с моих богатырей слезь.

– Как с печи, – согласился Муромец.

Слез и впрямь как с печи. Неторопливо. По одному разобрал богатырей, на которых сидел. Поднял коня и Добрыню, поставил их на ноги. Конь, правда, тут же рухнул, но Добрыня на ногах удержался.

– Зачем коня загубил? – упрекнул Добрыня.

– Князь нового даст, когда мы с тобой в степную заставу пойдем.

– Какую еще заставу?

– Богатырскую, – подсказал Ладимир.

– Вот. Главным ты будешь, мне так лучше. Я с печи в детстве грохнулся головой вниз.

– Это как князь скажет.

– Так и скажет, – усмехнулся Владимир. – Силушки Муромцу не занимать, а вот голова в той заставе нужна твоя, дядька.

– И что там делать, в этой заставе?

– В заставе этой Русь беречь, дядька мой Добрыня Никитич. Степняки землю Русскую на куски рвут без пощады. Станьте, братья, грудью, а пировать вместе будем!..

– Славно сказано!.. – отметил Ладимир.

Глава четвертая

1

Владимир всегда поступал осмысленно, все тщательно обдумав и разложив по полочкам. И эта удалая гульба вместе с богатырями по Новгородчине тоже была многократно до мелочей оговорена с Ладимиром, продумана и просчитана. Хотя бы потому, что сила княжеская, о которой и не подозревали в стольном граде, тайно отстаивалась в порубежных лесах – практически нетронутая в боях отборная дружина великой княгини Ольги под командованием опытного и расчетливого воеводы Яромира.

Прадед новгородского князя великий воевода Свенельд служил ныне старшему сыну князя Святослава Ярополку и, держа про запас линию гонцов вплоть до Новгорода, всегда был готов предупредить Владимира, если Ярополк вновь вздумает идти против него вместе с братом Олегом. Поэтому Владимир всячески раздувал легенды о собственной гульбе, беспутстве и любви к бражничанию с любезными ему богатырями. Пусть думают, что он пьяница, бездельник и бабник, каких еще свет не видывал. Пусть жалуются разоренные его налетами бояре, пусть будут слухи, сказки и самые несусветные преувеличения обиженных. Пусть. Пересуды усыпляют настороженность. Сам же Владимир ни до великого княжения, ни после оного не обращал никакого внимания на пересуды, сплетни да разговоры. Только бы не мешали ему действовать так, как он задумал. Ни Киев, ни братья, ни даже сам Господин Великий Новгород.