Страница 20 из 30
– Эйч! Хорошо! – орали им в ответ внутренние стражники.
– Инш-Аллах! Слава Богу! – кричали они уже все вместе и затем обходные продолжали свой прерванный путь вдоль тюремных стен.
Спустя некоторое время положение офицеров «Флоры» случайно облегчил мичман Иван Сафонов, сам того не ведая. Любя живопись, он однажды жестами попросил одного из стражников принести ему бумаги и красок. Стражник просьбу выполнил, и мичман в один день нарисовал морской пейзаж, который стража тут же преподнесла начальнику тюрьмы Мехмеду. Рисунок тому очень понравился и Мехмед сразу же велел мичману нарисовать для него морской бой.
– Баталия, так баталия! – пожал плечами Ваня Сафонов и тут же нарисовал несколько картин, где турецкий корабль топит сразу целую кучу французских.
Успех новых произведений был поистине потрясающ. Не искушенные в тонкостях большой политики, кто и против кого ныне воюет, турки собирались толпами у сафоновских картин, радовались нарисованным победам и цокали языками. В награду за эти картины по настоянию автора офицеров прекратили выводить на изнурительные адмиралтейские работы, а с самим автором заказчики отныне расплачивались хлебом и бараниной, которые тут же делили поровну на всю команду. Теперь Сафонов рисовал еще более жуткие полотна, на которых храбрый турецкий корабль топил одновременно уже не менее полутора десятков врагов. Спрос на его произведения был небывалый.
Однажды где-то в конце апреля команду «Флоры» неожиданно вывели на тюремный двор. Какой-то толстый и хмурый турок долго и придирчиво осматривал пленников, а затем стал топать ногами и кричать на оробевшего и что-то невнятно бормотавшего Мехмеда. Как оказалось, прибывшего привел в ярость изнуренный вид русских моряков. Однако причина неудовольствия вовсе не крылась в заботе о пленных. Покричав, турок отобрал из всей команды «Флоры» одиннадцать более-менее здоровых матросов. Отобранных тут же отделили от остальных и, окружив охранниками, куда-то увели.
– Не поминайте лихом! – кричали, уходящие в неизвестность. – Авось еще когда-нибудь да свидимся!
– Прощайте, братцы! – отвечали им, остававшиеся.
Куда и зачем они были забраны матросы «Флоры», стало известным лишь многим позднее.
Многим позднее стало известно и то, что Сенявин окольными путями, но все же нашел возможность как-то помочь своим попавшим в беду подчиненным. Через датского посла в Порте барона Гипша он добился выдачи пленникам ежемесячного жалования в 32 копейки офицерам и 16 копеек матросам. Однако моряки этих денег так и не увидели. Все присвоил себе уже известный нам Мехмед. Так же поступал начальник тюрьмы и с той провизией, которую регулярно передавал в тюрьму греческий патриарх. Единственный раз смилостивился Мехмед, когда на Пасху за изрядную взятку разрешил передать пленникам корзину пасхальных яиц.
А голод и болезни давали себя знать все больше и больше. В одну из ночей умер матрос Сергей Сухинин. Лишь спустя сутки турки расковали покойника от еще живого товарища.
Освидетельствование же смерти вообще выглядело ужасно. Вначале стражники долго били умершего в живот ногами, прислушиваясь, не застонет ли? Затем вбили кувалдой в рот палку и только после этого, удостоверившись в том, что никакого обмана нет, выбросили покойника в Босфор.
Кологривов, как мог, поддерживал дух своих сотоварищей. Верные корабельному братству офицеры и матросы старались держаться вместе. Давным-давно ушли в прошлое все различия: какая разница, кто ты в тюрьме дворянин, мещанин или бывший крепостной? Перед страданиями и лишениями равны все! И теперь не редкостью были картины, когда вконец отчаявшиеся молоденькие мичмана плакали на плече у старых видавших виды матросов и те успокаивали их, словно малых детей. К сплоченной команде «Флоры» постепенно прибились пленные драгуны и казаки, а за ними и все бывшие в тюрьме христиане. Неофициальным командиром над всеми стал опять же Всеволод Кологривов, решавший теперь не только свои внутрикомандные вопросы, но выступавший судьей во всех возникающих спорах. Постепенно к словам командира корвета начал прислушиваться даже злобный Мехмед. Поутихли сами собой, пребывавшие в тюрьме местные бандиты и разбойники, норовившие первое время вырвать у русских пленников лишний кусок хлеба и горсть риса. С помощью своих матросов, Кологривов установил в Банье относительный внутренний порядок, и справедливое распределение пищи, чего никогда не было за долгие столетия существования тюремного двора. Но, как бы, то ни было, а тюрьма все же оставалась тюрьмой, а плен пленом…
После смены с дозора у входа в Дарданеллы «Венусу» особо расслабиться не дали. Нужда в мощном и быстроходном фрегате у Сенявина всегда была велика. На этот раз Развозову было поручено «пощупать» залив Сарос, что располагался севернее Дарданельского полуострова. По сведениям лазутчиков, после начала блокады пролива, отныне именно туда турки направляли свои торговые суда с египетским зерном. Где-то на берегу залива располагался огромный хлебный магазин.
– Задача ваша важна чрезвычайно! – объявил Развозову Сенявин. – Если диверсия получится, то возможен бунт в Константинополе, последствия которого предсказать сегодня не возьмется никто!
В помощь Развозову был дан греческий капер с многозначительным названием «Курьер Архипелажский» капитана Кириако Скурти.
Едва добрались до залива – сразу удача два тяжело груженных судна. Обоих взяли без выстрела. С берега пытались палить, но ядра бухались в воду, не пролетая и половины дистанции до «Венуса». Оглядев Сарос, повернули было обратно, как раздался срывающийся крик впередсмотрящего с салинга:
– Слева под берегом две соколевы!
Глянули. Точно! Еще два груженых судна ошвартованы у берега. Подле них толпа турок размахивает ятаганами, грозятся защищать свое добро. Развозов прикинул ситуацию. К берегу «Венусу» соваться опасно. Карты нет и можно вылезть на камни. Крикнул на капер капитану Кириако:
– Атакуй, а я прикрою!
Два раза греческим мореходам повторять было не надо. «Курьер Архипелажский» тотчас подвернул на ветер и на всех парусах устремился прямо к берегу. Наши закрестились, куда его несет! Но капитан Кириако Скурти дело свое знал. У самого берега он лихо развернулся и, проходя вплотную к стоящим соколевам, дал по ним полновесный залп картечью, часть ядер перелетело суда, и накрыла беснующуюся толпу. Этого хватило вполне, и турки бросились врассыпную. Уменьшив ход, греки спустили шлюпку с призовой партией и та, пристав к ближней соколеве, взяла ее на абордаж. Спустя какие-то полчаса захваченное судно было уже в открытом море.
– Браво, Кириако! – кричали с фрегата капитану капера наши офицеры.
Тот важно раскланивался, довольный таким почетом на глазах у своей команды. Пленные, взятые на соколеве, подтвердили, что на берегу находится главный магазин султана, где пекут хлеб для армии, а затем показали, где тот находится.
– Теперь приступаем к самому главному! – тут же решил Развозов. – Если есть хлеба, то остаемся отобедать! Ко мне Броневского!
– Прибыл по приказанию! – приоткрыл дверь командирской каюты лейтенант.
Развозов в общих чертах объяснил суть дела. Проинструктировал, как лучше действовать. Особо отметил, чтобы лейтенант берег людей и не лез в большую драку. Представил грека – проводника, знающего берег и местоположение магазина.
На палубе уже строили команду и выкликали охотников. С кормы спускали шлюпку.
Рядом с лейтенантом на банке примостился пожилой канонир. В руках он бережно держал большой сверток. В свертке кремень и кресало, трут, пропитанные маслом тряпки, быстрый и медленный фитиль, синие ракеты-шутихи – все, что необходимо для поджога. Броневский мельком глянул в лицо канонира, и ему сразу же стало спокойно. От канонира веяло спокойствием и надежностью. Перехватив взгляд лейтенанта, канонир улыбнулся:
– Справимся, ваше благородие, не впервой!
Рядом и любимец Броневского молодой боцманмат Егор Трофимов, преданный и отчаянный.