Страница 9 из 21
Началось это так:
БУМ! БУМ! БУМ!
Потом по-другому:
БАМ! БАМ! БАМ!
Потом:
ТРАХ! БУМ! БАХ!
Потом:
БИМ! БИМ! БИМ!
Потом деликатно:
ТИК! ТИК! ТИК!
Потом громко и долго:
БУМ! БУМ! БУМ! БАМ! БАМ! БАМ! БУМ! БУМ!
Потом удивительно резко:
ТРРРАХ! ТРРРРРАХ! ТРРРАХ!
Потом несравненно, ни с чем несравненно:
УУУУХ! УУУУУУУУХ!!
Потом выразительно:
БАЦ! БАЦ! БАЦ!
Потом витиевато:
ТРАМБАЛАМБЫМ! ТРЫМБАЛАМБЫМ!!!
Потом сумбурно:
БУМ! БАМ! ТРАМ! БУМ! БИМ! ТИК! ТРРАХ! УУУХ! БАЦ! БАЦ! ТРЫМБАЛАМБЫМ!!!
Через год починили всю крышу. А я к этому времени уже оглох окончательно.
Флажки, кругом флажки
Флажки, кругом флажки, все небо в флажках, и флажками насыщен воздух. Сидит маленький мальчик среди флажков и ест флажок.
Симпатичный человек
– Приветствую вас, – сказал он, входя и снимая шапку.
– Привет! – сказал я.
– Привет! – сказал он, надел шапку и вышел. Только его и видели. Он очень понравился мне. Какой-то он был симпатичный и странный. Приятный он был человек.
Человек идет по рельсам
Человек идет по рельсам.
Блестят бликами рельсы.
Шпалы, шпалы под ногами. Рельсы идут в перспективу.
Человек идет в перспективу.
Так, так – отбивают шаги.
Пыль под ногами, пыль.
Насыпи по бокам, по бокам насыпи.
Человек идет по рельсам.
«Где конец рельсам, – думает он, – где конец рельсам?»
Там, где они сходятся, там, где они сходятся. Дождь идет на рельсы, снег идет на рельсы. Человек идет по рельсам.
И так хорошо, и так хорошо
Когда я в жаре под солнцем, я хочу на дождь и туман.
Вот дождь барабанит мне по макушке, туман окутывает меня. В тумане мои мечты – о солнце.
На солнце мне жарко.
Пусть лучше дождь барабанит мне по макушке.
Окно против окна
Весело мне, очень весело – я смотрю из окна в окно напротив и опять вижу ее.
Я вижу ее каждый день в окно, и она меня тоже.
Утром расчесывает она волосы у окна, а я ей машу из окна рукой. Днем она улыбается мне из окна, и я улыбаюсь ей из окна.
Вечером она поет у окна, подперев рукой щеку, я смотрю на нее, подперев рукой щеку.
Между нашими окнами целая улица. Но словно нет между нами улицы – так мне кажется.
Прохожий
Прохожий идет по улице с непокрытой головой.
Мороз и снег на улице. Локти на пиджаке протерты, а воротник пиджака поднят кверху.
Взрывы бомб, плач детей, облака и любовь, цветы и солнце, горе и радость, мосты через реки, моря и горы несет в себе прохожий.
Почему я иду ать-два?
Правой ногой, левой, ать-два, ать-два!
Музыка где-то играет марш.
Ать-два! – я иду. Ать-два!
А кто знает, я и сам не знаю, я независимо от себя иду ать-два. Как я ни противлюсь, все равно иду ать-два.
Что же мне делать, раз я не могу не идти ать-два, когда рядом играет марш.
Кваканье
(Мой сосед)
Мой сосед квакал. Он квакал самым естественным образом в радиопостановках. Я часто слышал его дивный голос в различных детских сказках. Квакал он прямо-таки виртуозно: «Ква-ква, ква-ква, ква-ква!» Я всегда удивлялся, как человек навострился так ладно квакать.
Он говорил мне за чаем сотни раз: «Жаль, не умею я хрюкать и лаять, а то б зарабатывал втрое больше».
Ничего тут странного не было
Ничего тут странного не было. Вася сел с пилой возле дерева на проспекте и стал пилить ствол. Люди прогуливались по проспекту. На Васю не обращали внимания. А когда дерево рухнуло, все смылись. А Вася пошел домой.
Одна старушка догнала его и спросила, к чему все это. Он сказал:
– О, здрасте, Первое мая, очень приятно вас видеть!
А потом сказал:
– Пьезонаушники пристроить к скрипке, ка-ак жмыкнешь – о, красота!
Пятно на стене
Мне показалось, я вижу пятно на стене. И в то же время я не был уверен, что пятно там действительно есть. То есть я его видел и мог бы поспорить с кем угодно, но было сомнение в какой-то малой доле. Я встал и потрогал стену в том месте, где, как мне казалось, было пятно, дабы проверить, не сыро ли здесь.
Но это место не было сырым, и я стал сомневаться гораздо больше в существовании пятна, чем до того, как потрогал стену. Я уже готов был отойти от стены, как вдруг что-то треснуло, поднялась пыль столбом, и зеленая тень легла вдоль стены. Потом тень стала розовой. На месте пятна образовалась дыра. Я разломал края этой дыры, чтобы заглянуть внутрь. Просунув голову в дыру, я понял, что обратно мне ее не вытащить.
В дыру я видел собак и кошек. Кошки вскорости побежали, а за ними также и все собаки.
Видимо, начиналось землетрясение.
Молодцы
Вот где молодцы работнички! Вот где да! Вот где! Вот это да! Молодцы! Вот это они сделали! Здорово сделали! Ох, и поработали! Молодцы молодчики, молодые молодцы! Не просил их никто, никто не просил. Все сами, инициатива все, взялись сами, все сами! Вот бы все так! Вот все бы! Эх, а не все так. Не сделают это. А эти, эх и! Ну и! Ох, молодцы, ох молодчики, честные, любят работу, трудятся, эх, что там, ох и молодцы, ох и, ух ты… Так они ведь не то сделали…
Веселое настроение
– Веники продаем! Веники продаем! – кричит женщина на углу.
Полная корзина веников. Почему бы мне не купить веник?
– Дайте веник.
Я иду по улице, машу веником.
– Простите, где вы купили веник? – интересуется милая девушка.
– Как где купил, на углу купил…
Я провожаю девушку.
Она тоже купила веник, и мы вдвоем с ней машем вениками и смеемся.
Это было вчера
Нас разделяла перегородка с обоями с двух сторон. За перегородкой я слышал, как Кошкин кашлял и как смеялся, когда вычитывал в книжках смешное. Он всегда громко смеялся, читая забавные книжки. Иногда он смеялся по целым дням, с перерывами на обед. Это значит, что книжка попалась очень забавная. Он стучал мне в перегородку, приглашая с ним посмеяться. Мы сидели вдвоем на его диване и грохотали что было мочи. Мы смеялись так, что графин на столе выплескивал воду. Я не мог очень много смеяться, я тотчас чувствовал спазмы в горле и уходил к себе. Каждый раз зарекался я смеяться так сильно. Вот и сейчас, я только что лег и улеглись мои спазмы, как вдруг он опять стал звать меня, заливаясь смехом. Но я больше не мог смеяться. Он позвал меня еще раза два. Я притворился спящим.
И вдруг… Он прошел сквозь перегородку, прошел надо мной по воздуху, сотрясаясь от смеха, вошел в другую стенку, вышел из нее, нырнул в потолок и все продолжал смеяться, смеяться, потом он вошел преспокойно в пол, вышел из пола, нырнул в окно, вынырнул из окна, затем пропал на моих глазах, очутился на улице, и оттуда я слышал его непрерывный смех.
Я накрыл голову одеялом. Это все показалось мне слишком странным. Я накрыл голову одеялом и так сидел без движения, но чувствовал, что у меня дрожат коленки. Кошкин звал меня за перегородку.
Я молчал.
Он снова позвал меня.
Я молчал.
– Сережа, – спросил он, – ты спишь?
– Я не пойду, – сказал я глухо.
– Ну и дурак, – сказал он.
– Ну и ладно, – сказал я глухо.
Кошкина хоронили на другой день. Он лежал в гробу с улыбкой. Его провожали с музыкой. На кладбище выступали ораторы. Хвалили Кошкина. Говорили, что зря он умер. Плакала мать его, приехавшая из Пензы. Печально смотрел в одну точку брат его из Мытищ.