Страница 3 из 83
– Ну, чтобы богам стало жарко…
– Дурень, – бросил Боромир в сердцах. – Чем больше земли осветится, тем больше и освятится. Свет свят, понял? Боги радуются, удачу пошлют! Иди, остолоп.
Мужики и бабы, закрываясь руками от жара, подбегали к огню, швыряли хлам, очищая жилища от нечисти. За зиму накопилось подстилок из коры и трав, перепрело, кишат гадкие белые черви, вот-вот обернутся толстыми зелеными мухами, оводами, слепнями… Слава же, слава Агни, все горит, уносится дымом.
Боромир с натугой взгромоздился на пень, властно захлопал в ладоши:
– Добро, добро!.. Боги зрят благосклонно. Мир очищается от скверны. Светлым богам любо, темным богам горько… А теперь очистимся и мы сами!
Олег по его знаку широко размахнулся, угодив локтем в лицо стоявшего сзади мужика, швырнул в костер связку сухого хвороста. Парни, не дожидаясь, пока разгорится, начали сигать через огонь, по-заячьи поджимая ноги. Девки запоздали, пламя вздувало подолы, жгло ноги. Поднялся визг, вопли, посыпались шуточки, советы.
Кто хитрил, прыгал сбоку, где огонь поменьше, тех Боромир отправлял сквозь огонь снова. Пусть очищаются, выжигая из себя лесную сырь. Смех угоден богам. Смеются – значит, сыты, довольны, воздают хвалу. Потом парни начнут растаскивать девок по кустам, что уже оперились зелеными листочками. Тоже угодно богам. Самые угодные из всех зверей – люди.
В сторонке от требища, почти у самой Реки, ждали тесной стайкой парнишки. Их прогнали через костер первыми, теперь они чесали обожженные места, перешептывались. Таргитай стыдливо держался позади. Он уже шестой раз смотрит отсюда на пляски, на праздник Огня! Есть парни, что стали охотниками на двенадцатую весну, даже на десятую, а он встречает весну девятнадцатый раз…
Громобой, Старший Охотник, угрюмый и неповоротливый от избытка чудовищной силы, придирчиво осматривал молодняк, хмурился. Мельчают! Раньше на снегу спали, как тетерева, сырое мясо ели, лося хватали в буреломе, беров давили голыми руками! А теперь чистенькие, шкуры носят выделанные, норовят рыбу ловить – та сдачи не даст, птиц заманивают в силки, ягоду-малину ищут, ровно козы… Тьфу!
Медленно подошел, кривясь от болей в пояснице, Боромир. Громобой кивнул, продолжая рассматривать парней. Волхвов не жаловал, но Боромир не родился волхвом. Громобой был мальчишкой, запомнил могучего охотника, что в грозу попал под упавшее дерево. Другого бы в лепешку, но Боромир дерево стряхнул, до ближайшей землянки дополз. Не помер, не дался подземным силам, хотя те забрали его звериную мощь. Стал младшим волхвом у мудрого деда Огневита, а когда тот ушел в вирий, встал вместо него, охраняя деревню от Темных Сил Врага. Дело знал, обычаи блюл, к тому же изо всех обрядов больше всего любил Посвящение в Охотники.
Толкаясь, мешая друг другу, парни с натугой поволокли на пригорок огромный круг, обвязанный пучками сухой травы, обмазанный дегтем. Олег поднес горящую головню, сено вспыхнуло. Оранжевое пламя осторожно лизнуло подтеки дегтя, радостно взревело, набирая силу, – полыхнуло черным дымом, затрещало.
– Толкай! – заорал кто-то.
– Эй, поберегись!
– Дорогу ясному солнцу!
Пылающий круг покатился с берега. На камне подскочил, завихлял, но кто-то из смельчаков бросился наперерез, толкнул, и круг помчался к воде, набирая скорость. Искры летели во все стороны, и даже Боромиру, который сам увязывал солому, показалось, что в самом деле солнце покатилось с небес в Реку.
Уже вся деревня собралась к освященному месту. Даже самые дряхлые и немощные выползли, доковыляли до капища. На краю утоптанной площадки уже высился новый столб с грубо вытесанным ликом Велеса, бога охотников. Его ставили каждую весну заново: земля сырая, столб сгнивает через пару лет. Промедли чуть – ворона сядет на макушку – столб с грохотом падает. Однажды зашиб ребенка. В деревне поняли – Велес требует жертву. С той поры каждый год отдавали по младенцу, потом с охотой пошло на лад, и Боромир рискнул вместо ребенка своей сестры, которому выпал жребий, сжечь убитого лося. Вся деревня следила с трепетом, старики предрекали жестокие кары, но зверь шел на рогатины, рыба ловилась, и в деревне с облегчением перевели дух. Постепенно привыкли весной отдавать Велесу крупного зверя, первую рыбу после рекоплава и первое лукошко ягод.
Парней, которым предстоял обряд, поставили под столбом Велеса. Двое охотников, помощники Громобоя, оттеснили народ, прочертили круг, пригрозили, что ежели кто переступит, пусть пеняет на себя. Если Велес и промолчит, он уже не раз выказывал зряшную доброту, то Громобой нечестивцу переломает кости.
Охотники прикатили огромное сухое бревно, с почетом усадили четверых старцев. Боромир зорко оглядел притихших парней. Его совсем не старческие глаза недобро блеснули:
– Даже Таргитай не проспал… Добро! Посмотрим, на что годны.
В толпе, разорвав напряженное молчание, громко заплакал ребенок. Со всех сторон зашикали, глупую бабу вытолкали, велели убираться. Боромир рявкнул свирепо:
– Кремень!
Из группы подростков, расталкивая друзей без нужды, выступил крепкий мальчишка. Он был в душегрейке из невыделанной медвежьей шкуры. Солнце блестело на крутых плечах. Голые руки были в сизых шрамах. Он напряг плечи, гордо выпятил грудь:
– Я готов, Старший Волхв!
– Стань вправо, – велел Боромир потеплевшим голосом. – Деревня у нас большая, шесть жилищ, но всяк человек на виду. Все знают, что ты сам добыл этого медведя… Старики тебя первым нарекли для Посвящения.
Кремень, едва удерживая расползающиеся губы, быстро перешел вправо от волхва. Боромир с удовлетворением проследил за уверенным шагом парня, сказал громко:
– Вышеслав!
– Я здесь, Старший Волхв! – торопливо выкрикнул мальчишка, что стоял рядом с Таргитаем. Голос его от волнения сорвался на щенячий визг. Отпихнув Таргитая, хотя тот вовсе не загораживал дорогу, Вышеславка, Славка, а теперь уже Вышеслав быстро шагнул к Боромиру.
Старый волхв молвил медленно, косясь на застывшую в благоговейном молчании толпу родителей и соплеменников:
– Силой уступаешь Кремню, но вынослив, умеешь выследить зверя, знаешь повадки. Рыбу бьешь острогой почище иного взрослого. Говорят, научился бортничать. Завтра, Вышеслав, начнется твое испытание.
Вышеслав гордо отошел к Кремню, стал рядом. В толпе счастливо всхлипнула женщина. За ее подол цеплялись дети, с завистью смотрели на старшего брата.
Боромир повернулся к подпарубкам:
– Горята! Третьяк! Неустрой!
Парни выступили вперед, напыжились, раздвигая плечи, стараясь выглядеть могучими и злыми. Боромир сказал веско:
– Вас троих назвал Старший Охотник. Станьте справа.
Таргитай обхватил себя руками за плечи, унимая дрожь. Парни уходили, группка редела. Постепенно ушли почти все, с ним остались только Назарко и Тилак. Оба намного моложе, зато умелые рыбаки. Про Тилака поговаривали, что умеет перекидываться волком. Враки, скорее всего, но все равно Тилак не по годам дороден, силен, оправдывая имя. Еще в детстве его звали Телесиком, ибо тело было крупное, дородное. Сейчас у него пробиваются волосы на груди, хотя Тилаку всего десять весен. Неразговорчив, в отличие от веселого Назарки, часто пропадает в Лесу. Когда возвращается, пахнет потом и кровью.
Боромир повернулся к оставшимся, проговорил медленно:
– Назар, ты еще не вошел в возраст… Но я видел, рыбу бьешь умело. Ты можешь стать вправо… если хочешь.
– Конечно, хочу! – воскликнул Назарко с негодованием. Его глаза загорелись. К отобранным он кинулся с такой прытью, что споткнулся и под гогот собравшихся растянулся во весь рост.
Дурак, подумал Таргитай. Набитый дурень. Чем худо оставаться подпарубком? У парубка обязанности, заботы. «Парубок» означает, что надо пароваться, брать пару, вить гнездо, кормить, охранять…
Боромир глядел острыми, как у коршуна, глазами. Лицо его искривилось, будто понял мысли Таргитая. Пронзив его взглядом, он сказал Назарке:
– Сейчас ты еще растешь… Хочешь – ловишь рыбу, хочешь – нет. А охотник ловить обязан. Подумай еще! У тебя три года в запасе.