Страница 9 из 20
– Кто такой?
– Да председатель.
– Фамилия Щипаный?
Обе вяло засмеялись.
– Прозвали так – защипал. Солодов Михаил – из района прислали…
С тоской смотрела Анна на землячек, она помнила их молодыми – теперь же эти рано увядшие лица были усталы и тяжелы, как осенние влажные листья.
Анна потеряла канву разговора, потому неожиданно спросила:
– Как там дядя Саша Шмаков?
– Шмаков? Ай ты не знаешь? Он еще летось тронулся, в Ляхово возили, теперь дома – все песни по деревне поет.
– Блаженный…
– Как это?! – Анна и ушам своим не верила. – А мне ничего не писали.
– А что писать – одно расстройство.
– Добрый мужик был.
– Чай, всё таскали, судом грозили – что-то не так сделал. Крепился, а как Ольгуха-то скончалась…
– Крестная! – Анна вскрикнула. – Скончалась?
– Не разродилась сердешная… Так вот он тогда и вовсе того… свихнулся. Хоть и не шумливый, а одно – дурак.
Долго молчали, тишину нарушила Кирганиха.
– Хоть бы браги, что ли, со встречей, – сказала она, досадно отодвигая пресный чай. Анну осенило: набросив на плечи платок, побежала к соседке – к сельповской продавщице.
После рюмки исподволь, точно сговорившись, бабы затянули:
Анна слушала, и песня эта с бурлацким «э-э-эх» отзывалась в душе похоронным плачем по её деревне.
В бывшем колхозном саду строили энергохозяйство, подстанцию. В глубь леса через болота уводили просеку для опор высоковольтной линии. Из Палкина к Правде вели насыпи для шоссейной и железной дорог. А в конце Пестова уже срубили из бруса пекарню и столовую.
Местный говор обреченно терялся: и «оканье», и «аканье», и другие вариации русского языка – все перемешивалось в нечто однообразное и безликое.
День ото дня становилось голоднее; Городок уже не мог снабдить немалую армию строителей, а строительный ОРС в бездорожье бездействовал. В магазине из-за килограмма хлеба буквально давились, а местные жители взвинчивали цены на молоко и картофель.
5
– Анна Петровна, – как-то необыкновенно доверительно обратилась Людмила Станиславовна, – давайте вместе отметим Восьмое марта. У нас в коллективчике «старушки» все домовитые, с ними не сговоришься… ну, да и мы по-семейному, а?
– Можно, – как под гипнозом согласилась Анна. Потом и сама удивлялась – с какой бы стати?
…Гостями были двое – Анна да приятель Виктора Василий Аксенов, девятнадцатилетний сын начальника строительства, остальные – хозяева, Фарфаровские: Людмила Станиславовна, Виктор и Римма.
– Ну, племя младое, – объявила Людмила Станиславовна, когда пришла запоздавшая Анна, – все в сборе, главное – Анна Петровна здесь. К столу, иначе и от голода умереть можно.
– Людмила Станиславовна, не надо меня по отчеству, – тихонько шепнула она, – просто Анной…
– Отлично! – неожиданно громко сказал Виктор. – Анна, прошу, пане, к столу. – И он склонил голову набок по-петушиному, отведя руку-крыло на сторону.
– Э, Виктор, без фокусов, – с одобряющей улыбкой заметила мать.
– Ма-ма? Восьмое марта…
Анне же почему-то подумалось, что над ней потешаются. Она горько смутилась, даже губы дрогнули.
Но и Василий, приглашая Римму к столу, тоже проявил нескладную учтивость.
– Ха-ха-ха-а! – громко засмеялась Римма. – Анечка, Аня, мальчики-то тренируются в пижоны! Ну, голуби! – Она трясла Анну, тянула за руку к столу, щурила по-кошачьи глазки, запрокидывала рыжую головку, и ее стрекотанье развеселило всех.
Засмеялась и Анна.
– Анечка, да не садись ты с ними рядом! – И новый взрыв смеха.
– Римма, – без нажима произнесла мать – и дочь тотчас успокоилась.
Разлили коньяк. Анна не только не пила коньяк, но до этого и не видела его в рюмках.
– Ну, мужчины, что же вы молчите – ваше слово. – Людмила Станиславовна, как бы недоумевая, вскинула брови.
Поднялся Виктор, взял рюмку – он смотрел поверх стола и сидящих и говорил, точно обращаясь к кому-то за стеной.
– Я, – начал он, – я пролил десять потов, прежде чем в здешних провинциях достал этот коньяк. Но я достал его потому, что знал, что это – ради женщин. От меня и Василия – с праздником. Пить до дна. – И он аккуратно выпил.
– Как самогонка, – удивленно оценила Анна и причмокнула губами. Все добродушно засмеялись.
Потом завели патефон…
Анна знала, что в компаниях по праздникам поют, пляшут, играют в «бутылочку», словом – веселятся. Здесь же было не так. Украдкой она наблюдала за Фарфоровскими и Василием, и ей казалось, что все-то заняты разыгрыванием заранее известных ролей, что каждый занят собой и выставляет напоказ себя, что… впрочем, в голову лезли выдумки. Виктор говорил отрывисто и мало. Василий негромко ворковал с Риммой, а та, как заводная игрушка, щурилась да смеялась. Людмила Станиславовна точно дремала, улыбаясь, как мать, которая чрезмерно счастлива около своих детей.
Когда же зазвучала музыка, Василий с Риммой тотчас пошли танцевать, и получалось у них складно. Приплясывая «Линду», они точно наскакивали друг на друга. Анна с интересом наблюдала за ними, так что и не заметила, как подошёл Виктор.
– Анна, танцевать будем? – обратился он и норовисто вскинул голову.
– Я плохо… танцую, вовсе не умею, не приходилось.
– Ну, это не главное. Было бы желание. – Усмехнувшись, Виктор нарочито резко привлек ее к себе – Анна вздрогнула.
Она действительно танцевать не умела, кружилась с прискоком, сбивалась, но под сильной рукой скоро уловила и ритм музыки, и шаг ведущего.
– А вы, Виктор, здесь работать будете?
– Давай-ка, барышня, без «вы»… Мы ведь все-таки сидим за одним столом и, как говорят у нас на Востоке, рубаем, – он выделил это слово, – рубаем из одного котелка… А работать здесь я не буду – летом мы с Василием поступим в университет.
– Виктор, а вы откуда приехали? – (Он промолчал.) – А я из Перелетихи, километров триста будет.
– Это что, столица?
– Нет, – Анна засмеялась, – это деревня… Виктор, а ты дружил с кем-нибудь? – запросто наседала Анна.
– Нет. – Он поморщился и, оставив Анну, выключил патефон. – Не довольно ли скачек?.. Давайте еще по коньяку…
После десяти вечера решили расходиться. Виктор надел кожаный на меху шлем, снял с крючка пальто Анны, чтобы помочь ей одеться.
– Нет, нет, не надо, я сама. – Наивная, она испугалась, что Виктор увидит избитую подкладку, и ухватилась за пальто.
Лицо опахнуло морозцем, но морозцем уже предвесенним. Было тихо и чисто, звезды струились белым. Анна улыбнулась и облегченно вздохнула: от вина и танцев приятно кружилась голова. И на душе у нее было хорошо: никакой досады, никаких обид.
Неподалеку вдруг хлестко запели частушки, пели только мужчины, пели вперемешку с матерщиной, пели не так, как в Перелетихе, – отрывисто, резко, на местный лад, на «ё».
– Ну, залаяли, – с усмешкой заметил Виктор.
Анна промолчала, подумав: «Действительно, как лают. То ли дело у нас».
Виктор хотя и вышел без пальто, но Анна рассчитывала, что они пройдут вдоль деревни, как заведено, однако он прямиком шел к дому Мурашкиных.
«Как быть? – подумала она беспокойно. – А если он решит войти в избу?» И торопливо завспоминала, а все ли у неё там в порядке.
– Ну, вот и кончилось Восьмое марта. – Виктор остановился.
– Что делать? Хорошего понемножку… Все кончается. – Помолчали. Анна, потупившись, перебирала варежку, Виктор беспокойно переступал с ноги на ногу. – Виктор, а ты на вопрос еще не ответил… Ты дружил с кем-нибудь?
– Я и теперь дружу – с Василием.
– Нет, нет, не то! – весело засмеявшись, возразила Анна. – А с девушками.
– Я женоненавистник.
– А при чем тут жёны, я о девушках говорю.
– Не «жёно», – проговорил он по буквам, – а «жено», то есть я вообще женщин ненавижу. Спокойной ночи.