Страница 19 из 24
- фу! - произнес губернатор, отирая лоб. - Ну, ребята, что вы на это скажете? Ни словечка об Орнандо! Их занимает только Морель.
- Газеты и в самом деле не пишут ни о чем другом, - через силу признал Фруассар. - Публику очень увлекают рассказы о животных. А тут столько романтики!
- Ну что ж, я не намерен дурачить изменников. Кстати, это наводит меня на мысль... Так как мне, несомненно, придется принимать у себя газетчиков, будьте любезны убрать со стен слоновьи бивни. Не то, сами понимаете, что выйдет, если их сфотографируют.
Шелшер улыбнулся.
- Можете сколько угодно улыбаться, друг мой, но по их вопросам видно, кому люди сочувствуют. Я не ищу популярности у публики, это не в моем характере, но я не хочу прослыть кем-то вроде бесчувственного жандарма. Вот увидите, если мы скоро не поймаем этого негодяя, он станет чуть ли не национальным героем. А что говорят в Париже?
- Пока сказали все, что могли, господин губернатор. Зато...
Они проезжали мимо Медицинского центра вакцинации. Губернатор окинул здания хозяйским взглядом: с тех пор как его сюда назначили, детская смертность упала на двадцать процентов. Когда он проезжал мимо этого учреждения, на душе у него становилось веселее и теплее, как у доброго папаши. Лицо губернатора прояснялось. Фруассар, поймав эту улыбку, преподнес ему пилюлю.
- Зато есть новости о Мореле.
Губернатор подскочил; быть может, это просто тряхнуло машину.
- Ну? Ну? Что там еще?
- Он напал на плантацию. Плантацию Саркиса. Сирийца там не было, но дом сожгли. Видно, он теперь не один: с ним целая шайка.
Странно, однако у губернатора даже отлегло от сердца и он словно успокоился. Шелшер наблюдал за ним с любопытством. Ему вспомнилось, что говорят о настоящих творцах: великие произведения - те, которые в конце концов ускользают от их понимания.
- Что ж, это мне нравится больше, - медленно произнес губернатор. Теперь, по крайней мере, все ясно как день. Мы имеем дело с обыкновенным бандитом, который дошел до того, что стал грабить фермы. Да, это мне больше нравится. Если бы речь и правда шла о слонах, с ним ничего нельзя было бы поделать... С легендами бороться очень трудно. Ну, а так колебаться нечего. Это просто разбойник, может быть, последний белый авантюрист в Африке...
Нельзя было равнодушно смотреть, с какой страстью человек защищал свое достояние.
- Да, все это так, господин губернатор, - внушительно произнес Фруассар. - Он напал и на лавку слоновой кости Банерджи в Бангассе. Привязал индийца к дереву и прочел ему свою петицию...
Шелшер не мог сдержать улыбку при мысли о том, как Банерджи, - самого изнеженного и безмятежно-жирного человека, каких ему приходилось видеть, стащили посреди ночи с постели, привязали к дереву и заставили слушать невероятный текст при свете пожара, уничтожавшего собственный магазин индийца...
- Морель приговорил его потом, именем "Всемирного Комитета защиты слонов", или чего-то вроде этого, к шести ударам плеткой и конфискации имущества. И объявил, что намерен когда-нибудь поехать в Индию, чтобы и там вести свою кампанию, "потому что и азиатским слонам угрожает то же самое". Банерджи в больнице с нервным расстройством; он убежден, что это сумасшедший, который действительно верит в свою "миссию", но действует по чьей-то указке. А магазин сгорел дотла. Взяли все деньги, какие нашли, оружие и боеприпасы. Одну из женщин племени сэра изнасиловали. Черные, бывшие с Морелем, - все из племени уле, и слуги опознали среди них двух или трех уголовников, в том числе знаменитого Короторо, сбежавшего три месяца назад из тюрьмы Банги. Но Банерджи клянется, что там было еще и несколько европейцев, и в том числе, судя по его весьма похожему описанию, датский естествоиспытатель Пер Квист, - он как раз находится в тех краях по поручению Музея естественной истории Копенгагена.
- В общем, никакой политики? - медленно спросил губернатор.
- Кажется, нет. Во всяком случае, впрямую...
Шелшер смотрел на двух чиновников, которые пытались мужественно сражаться с кошмарным призраком, обрушившимся им на плечи. Волей-неволей они находили в этом событии все свои навязчивые страхи, все причины бессонных ночей и даже суеверия. Они слишком гордились своим положением, чтобы не чувствовать, какую угрозу им оно теперь представляет. Впрочем, их успех, быть может, не был столь полным, как они опасались, а деяния - не такими уж великими и прекрасными, чтобы вдруг зажить у них перед глазами независимой жизнью.
Они забегали вперед, все преувеличивали и слишком далеко заглядывали. Но он вдруг ощутил к ним благодарность вместе с приливом теплого, почтя братского чувства.
- Думаю, что не надо искать так далеко, господин губернатор. У нас должен быть более скромный взгляд, если можно так выразиться. Может, тут и мы виноваты, но пока что такая точка зрения на Чад еще преждевременна. Думаю, что все гораздо проще - и гораздо фантастичнее. Саркис - самый крупный охотник на слонов во всей округе. На него не раз накладывали штраф за организацию "карательных" экспедиций против стад, вытаптывающих поля, и за то, что он проводил их без контроля инспектора по делам охоты. Банерджи торгует слоновой костью... Думаю, что искать дальше нечего. Мы имеем дело с немыслимой затеей, а может статься, и с самым прекрасным происшествием в мире.
Фруассар бросил на него неодобрительный взгляд.
- Да, а уле - самое первобытное племя в Африке, - сказал губернатор. Я с вами согласен, Шелшер. Мы становимся чересчур впечатлительными. Глупо припутывать сюда политику. Впрочем... Он улыбнулся не без горечи. Впрочем, ведь в Кении началось не иначе...
"Вот чего я никак не пойму, - загремел отец Фарг, угощая в тот вечер иезуита обедом, - почему все вели себя; так, будто каждый лично был оскорблен или ему персонально что-то грозило. У всех у них был такой вид, словно этот злосчастный Морель плюнул им в лицо. Вы хоть что-нибудь понимаете?" Иезуит не мог удержаться, чтобы не поддразнить хозяина.
"Гордыня, гордыня!" - сказал он.
Отец Фарг забеспокоился: если что его и ужасало, так это профессиональный жаргон. "Ну да, правда, - поспешно согласился он, горько сожалея, что натолкнул собеседника на такую утомительную тему. - Съешьте еще курицы". Отец Тассен улыбнулся. Они отлично понимали друг друга. "Ведь это хороший признак. Люди начинают смутно понимать, что у человечества есть душа, совесть, то, что они зовут честью, независимо от каждого человека в отдельности. Гордость, но гордость всего человеческого рода, что уже похвально. Жаль, что орден относится... ну, скажем, с такой осторожностью к моим взглядам на этот счет. Что ж, надеюсь, что, когда я умру, мои рукописи все же опубликуют. Было бы интересно поглядеть, как человечество однажды вылупится из своих двух миллиардов коконов как единое живое существо". Фаргу такой поворот в разговоре совсем не нравился, - он знал, что иезуит повсюду ездит с внушительным ящиком, набитым рукописями. Не хватало еще, чтобы ему дали что-нибудь из них прочесть. Одному Богу известно, что за непристойности там найдешь. "Мне достаточно молитвы!" - заявил он угрюмо с присущим ему тактом и принялся жевать курицу с такой яростью, которая исключала всякое другое занятие.