Догхантер

Виктория – победоносная. Она любила побеждать во всём: в учёбе; в соревнованиях по лыжным гонкам и на олимпиадах по математике. Сейчас она лучшая среди сокурсников. Вика – само совершенство, слишком красива, и её легко полюбить. И я, разумеется, знал, что она никогда не будет принадлежать мне. По крайней мере, добровольно.

Я догнал девушку у поворота. Она улыбнулась, однако посмотрев на меня, помрачнела. В её зрачках я заметил своё маленькое отражение. Она словно видела насквозь мою душу.

А ведь я любил Вику. Любовь похожа на взрыв сверхновой звезды. Она ослепительно вспыхивает и светит долго, сгорая дотла. И я горел, хотя свет надежды на взаимное чувство уже почти погас.

– Вика, Вика, Виктория, – пропел я мотив старой песни.

– Здравствуй, Никита! – произнесла она и улыбнулась.

Показалось, даже хотела обнять, однако радость встречи быстро сменилась недоумением на красивом лице.

– Что это? Кровь? – нахмурив тонкие брови, спросила Вика.

– Я убил пару врагов по дороге домой, – пожав плечами, отвечал я.

– Ничего другого я и не ожидала услышать, – она окинула меня презрительным взглядом.

– Не бойся, я резал салат. Помидорка лопнула прямо в руках.

– Ты плохой лгун. Что вы сделали? Опять собаки? А кто дальше – бомжи? – она поглядела на меня с неприязнью.

– Мы – санитары города, – высокомерно заявил я.

– Вы – живодёры, – процедила она сквозь зубы.

– Возможно, я изменю свою жизнь, если ты согласишься пойти со мной на свидание.

– Вряд ли. У меня на этой неделе важный семинар и мне нужно к нему подготовиться, – она бросила эти слова, обернувшись через плечо, и ускорила шаг. Я схватил её запястье и рывком развернул к себе.

– Не торопись, – я прижал Викторию к стене и провёл пальцем по нежной щеке, затем ладонь скользнула ниже и остановилась на груди. На секунду в её глазах промелькнул страх, и она резко оттолкнула меня.

– Так ты согласна сходить со мной на премьеру "Мстителей"? – спросил я, приблизившись.

Ничего не ответив, она ушла. Молчание слишком пренебрежительный ответ.

– Разберусь с тобой позже, – прошипел я и долго смотрел ей вслед, ощущая запах духов. Она всегда приятно пахла ванилью и клубникой. А от меня за километр несло смертью и жестокостью.

Говорят, что в человеке сосуществуют тёмное и светлое начало. Два зверя – добрый и злой. Я плохо кормил доброго, и обильного питал злого. И с каждым днём злой зверь во мне всё свирепее и скоро он возьмёт верх. И кто станет его очередной жертвой?

Домой я пришёл в скверном расположении духа. Сбросил куртку, перепачканную в крови, и положил на маленькую лавочку, стоявшую в прихожей. Квартира была неприбранной, чувствовалось отсутствие женской руки. Небольшая двухкомнатная квартирка походила на берлогу одиноких медведей, которые оказались излишне неповоротливыми, чтобы убираться чаще раза в месяц. Старая мебель и не стиранные тяжёлые шторы, покрытые пылью, придавали комнатам унылый вид. Вещи из шкафов жили непонятной жизнью и оказывались в самых неожиданных местах, в самый неподходящий момент. Пожалуй, если кто-то назовёт меня неряшливым, я охотно соглашусь с этим определением.

Папа, Николай Сергеевич Баринов, ещё не вернулся с завода, что чрезвычайно порадовало меня. В последние месяцы, да что там годы мы с натугой находили общий язык. Отец много трудился, чтобы обеспечить нам сносное существование. Я же в свои двадцать сменил множество мест работы и нигде не задерживался дольше месяца. Вот и сейчас настал один из тех безработных периодов моей биографии, который медленно погружал меня в пучину тоски.

Я посмотрел в зеркало. Лицо испещрено кровавыми крапинками. Карие глаза хищно блестели из-под широких чёрных бровей. Тонкие губы, выдавали жёсткий нрав. Мужественный греческий профиль делал меня практически Богом. Я высок, статен и хорош собой. Моя внешность обычно привлекала девушек. Разных. Но только не Викторию. Мне иногда казалось, что она игнорирует меня. Я не понимал, почему могу кому-то не нравиться, ведь я идеален.

Скинув испорченные собачьей кровью джинсы и пропахшую потом футболку, я встал под душ. Холодная вода остудила взбудораженные чувства. После, завернувшись в полотенце, я пил кофе и думал. Сколько же власти заключено в прекрасных голубых глазах Виктории. Раньше она видела нечто хорошее во мне, а теперь… Должно быть, разочаровалась. Или же ищет себе принца, чтобы он исполнял любое её желание. Я ничего не мог дать ей, кроме собственного сердца.

Вика всегда дарила мне вдохновение, поэтому перекусив, я прошёлся по комнатам, в которых царил кавардак и отправился в свою "берлогу". Моя комната действительно напоминала логово ленивого медведя. Одежда, вывернутая из ящиков, валялась в беспорядке на полу, который я не пылесосил, наверное, месяц. Напротив шкафа, на стене, окрашенной в спокойный синий цвет, пылилась гитара. Пыль смело обосновалась на гардинах. На дряхлой тумбочке телевизор устаревшей модели, давно сломанный, стал привычной деталью интерьера и надёжным прибежищем всё той же вездесущей пыли.

Я снял гитару со стены и сел на разобранную кровать. На смятой простыне крошки и пятна от чая – я люблю завтракать в постели. В такой "замок" Виктория точно не придёт.

Размышляя о возлюбленной, я сонно перебирал струны гитары. Ни одна мелодия не приходила на ум. Как пусто было на душе после встречи с Викой. Она доверяет тем слухам, что ходят обо мне. В сущности, она права. Ведь реальность хуже домыслов.

Напишу песню и посвящу её Виктории. Я сыграл несколько аккордов, но и они не смогли вдохновить меня на сочинение баллады. Вой зверя внутри, заглушал музыку сердца. Хотелось взять силой Викторию, сделать ей больно, чтобы она рыдала от беспомощности. Когда-нибудь она будет моей.

Часы текли быстро. В комнату вошёл отец и раздосадовано посмотрел на бардак, учинённый мной. Я не терпел порядка вокруг себя. Хаос успокаивал, будто в нём я прятал свои пороки.

– Чересчур много времени проводишь с гитарой! – папа очевидно недоволен мной. – Хоть бы убрал что ли. Почему не приготовил ужин?

Оставив меня на попечение отца, мама покинула этот мир, когда я был ещё ребёнком. Отец не женился повторно. И часть хозяйственных хлопот легла на мои плечи.

– Хочу сочинить песню, – мечтательно произнёс я.

Мой отец – физик по образованию, вынужденный служить на электроприборостроительном заводе простым токарем. Он никогда не ценил творческие порывы моей души.

– Что ты делаешь целыми днями? Тебе двадцать, а ты до сих пор не определился, чем будешь заниматься. Матери было бы стыдно за тебя.

– Мне плевать на это, – я равнодушно пожал плечами. – А маме уже всё фиолетово.

Отец пристально поглядел на меня, терпеливо вздохнул и сказал:

– Я слышал, что вы с друзьями отстреливаете собак.

– Это сплетни. Меньше верь тому, что говорят люди, и больше слушай сына.

– Ты вспоминаешь о том, что ты мой сын лишь тогда, когда пустеют карманы.

Я ничего другого и не ожидал от него. Упрёки, упрёки и ещё раз упрёки. Он никогда не замечал моих достижений. Отложив гитару, я поднялся, заглянул отцу в глаза и не увидел в них ничего кроме пренебрежения. Я стал на голову выше своего старика, поэтому окатил его презрением. Я был сильнее него, и это добавляло уверенности.

– Пойду к друзьям, – объявил я и громко хлопнул дверью.

Кажется, он послал мне в спину: "Чёртов ублюдок!". Отец, если бы ты знал, каких чудовищ иногда порождает мир.

2

Наше любимое занятие – уличное сафари. На старом уазике, принадлежавшем отцу Женьки Тухлого, мы выехали за окраины С., туда, где обычно собираются в своры и влачат жалкое существование дворняги.

Фары выхватили смутный силуэт. Это был пёс, отбивший от стаи. Или изгнанный. Пёс хромал, видно зимой обморозил правую лапу. Шерсть облазила и клоками свисала с тощих боков. Он едва передвигался. Догнать его не составило труда. Он устало привалился к стене, словно бы его уже не пугала гибель. Измождённый пёс дожидался завершения своей грустной жизни. Ему опостылел жестокий мир, который не давал ничего кроме тумаков.