Мартовские истории

Девушка продолжала: «…И никакой надежды. Я скандалила, просила, умоляла, врала, что беременна от него, но в администрации отеля мне не дали ни телефона, ни адреса. Все, что у меня было – его фотография, ее то я и поливала денно и нощно горючими слезами. Одна сердобольная тетушка прониклась моим горем и взялась лечить меня от тоски вином и зрелищами. «Тебе нужно встряхнуться!»: сказала она и записала нас на экскурсию в какой-то древний городок-крепость. Я не помню ни названия городка, ни как мы туда ехали: у тетушки была с собой двухлитровая бутылка вина, предусмотрительно набранная в лобби отеля. Помню узкие улочки, по которым ходила, как в бреду, и носила рядом с собой мятую замызганную фотографию моего красавца. Мне казалось, он рядом, где-то здесь, в этом полуразрушенном лабиринте. Вот-вот он завернет за угол, куда повернула я, и мы встретимся. Вот счастье то будет! Любовь, слезы, поцелуи! Тут-то меня и сцапала та старуха. Вся черная высохшая, согнутая пополам, но удивительно сильная, она взяла меня за руку и потащила по каким-то тесным переулкам, где пахло помоями. В конце концов, мы подошли к низкой арке, в которой были высечены каменные ступени, ведущие вниз к морю. Согнувшись в три погибели, я безропотно спускалась вслед за старухой …». Девушка поймала себя на мысли, что ее история уже живет собственной жизнью, Мила понимала, что пора заканчивать, но еще не совсем понимала, чем все это закончить. Как это часто бывало, рассказ бежал впереди нее: «… Мы очутились перед старой деревянной дверью. Каморка старухи была устроена в самом основании крепости, словно какой-то великан выдернул оттуда несколько крупных камней. Снаружи нещадно палило солнце, и воздух был таким горячим, что трудно было дышать, а внутри старухиного жилища царили кромешная тьма и холод с запахом тлена и сырой плесени. Она выцарапала у меня из рук фото и, шепча что-то себе под нос, проткнула мне кривой иглой палец, а потом всадила окровавленное острие прямо в сердце на фото Иванко. После бабка Кушка, так она назвала себя, подожгла фотографию, собрала пепел и заставила меня съесть его…Очнулась я в автобусе: мне сказали, что со мной случился удар, потому что я слишком много выпила на такой жаре. Бодрая тетя Даша тормошила меня за плечо, желая показать мне сувенирный хлам, приобретенный для многочисленных замшелых родственников. Пока я приходила в себя, перед моими глазами пестрой вереницей проносились цветастые футболки с кричащими надписями, тарелки с весьма приблизительными копиями местных красот природы, и, под занавес «триумф» – резиновые тапки всех размеров с глупыми кошачьими мордами на носках. Пару «кисок» сердобольная тетенька Маша оторвала от себя и отдала мне: пока я валялась без сознания, меня ободрали как липку – ни денег, ни украшений, даже туфли с ног сняли. Я бы поверила в солнечный удар, бабка Кушка и впрямь была похожа на кошмарную галлюцинацию, но вечером в отеле меня ждал мой кумир…

Десять дней дикой всепоглощающей страсти – мы даже из номера почти не выходили: только поесть. Когда я улетала, он, чуть ли не за самолетом бежал. Приехала, а у меня в электронном ящике сто тридцать пять писем от него: «Люблю, не могу; приезжай или я приеду; выходи за меня замуж и т.д. и т.п.». Дня два я в эйфории прибывала: «Свершилось!», а потом мне все это надоело, как будто отпустило, и я поняла: «Не любовь это, не нужен он мне». Даже брезгливость какая-то появилась, вспомнила, с какими табунами престарелых динозаврих он перепасся. Я ему и написала: «Прости, мол, наша связь была ошибкой, забудь меня, не звони и не пиши, я полюбила другого!». Ну а потом узнала, что он повесился, получив мое письмо. От него же самого и узнала. Ты, говорит, меня привязала, теперь не отвяжешься! Страшный такой – синий весь, глаза выпучены, язык до шеи болтается: «Иди, говорит, поцелую». Спать вообще не могу – просыпаюсь ночью, а он или лежит рядом, меня обнимает или того хуже: сверху наваливается».

Злата с невозмутимым видом допила свой кофе: – Я не могу тебе помочь, – протянула она с ударение на первое «о». Ты сделала грех, ты должна платить, должна искупить.

– Но я была такой глупой, я не понимала. Помогите! – великая актриса и рассказчица Мила Мартова жалобно всхлипнула.

– Поможем, – бодро сказал узнаваемый низкий голос за спиной девушки. – Мама сама не без греха, – «ребенок» на вид лет двадцати пяти опустился на стул рядом с Милой и весело подмигнул панночке: – Мам, закажи пожрать! Потом он повернулся к девушке: – Давайте знакомиться. Вас как зовут?

–Людмила Михайловна, – от растерянности Мила перешла на официальный тон.

– Ух, ты! – ехидно восхитился «ребенок», – И отчество есть. А меня зовут Данила, Даниэль, или просто Даник, потому что моя мама отчества точно не знает. Но, думаю, мама уже начинает догадываться. Мне временами кажется, что я ей кого-то напоминаю, кого-то очень страшного. Да, мам? – Войцеховская сидела, опустив голову, и молчала.

– Зовите меня просто Мила, – девушка улыбнулась. В его показной иронии, в угрюмом взгляде глубоко посаженных серых глаз из-под высокого выпуклого лба, она распознала интерес к себе. Его внешность была притягивающей и отталкивающей одновременно. Эта противоречивость зацепила ее, такого с ней еще не было. «Панычи попались. Это будет совсем несложно»: подумала она, но тут в ресторан в сопровождении двух сотрудников охраны ввалился черный шиньон с красным бантиком.

– Это она! – завопила тетушка Лолита, указывая охранникам на Милу. Она привезла сюда бомбу и попытается взорвать конференц-зал отеля, прямо во время международного семинара. Задержите ее!

Глава 3

From<MilaMartova>to<PavelS.Steyger>

Тема: Отчет о работе с 20 по 25.08.

Добрый день! Мне, кажется, удалось войти в доверие к госпоже Войцеховской, не буду пока рассказывать как – у меня свои методы, и уже есть результаты, но Лолита Львовна развернула против меня настоящий «Крестовый поход». За прошедшие несколько дней с ее легкой руки меня задерживали по подозрению в международном терроризме, в покушении на убийство и торговле наркотиками. Поначалу меня забавляло ее поведение, но вся эта беготня по различным учреждениям отнимает много времени и денег. Павел Сергеевич, не знаю, как Вы это сделаете, но уймите вашу тетушку!

Мы вынуждены были переехать из отеля, так как пани Злата очень удручена назойливостью тети. Не пишу свой новый адрес, потому что опасаюсь, что эта информация может каким-то образом попасть в ее руки. Не то что бы я Вам не доверяла, но очень уж длинные они – эти руки. Прошу пополнить баланс командировочной карты, так как не могу пока определить срок окончания работы. Как я уже говорила ранее, благодаря стараниям Лолиты Львовны почти все средства с карты ушли на взятки «лицам при исполнении». И теперь мне приходится из собственных денег оплачивать жилье и ежедневные потребности панночки. Так надо для дела! Пани Злата самоотверженно ищет способ избавить меня от навязчивой «серой субстанции». Она пытается войти с ней в контакт, и узнать: Чего надо? Но пока безрезультатно, ведь «субстанция» всего лишь плод моей фантазии.

Теперь о самом деле: у пани Войцеховской есть взрослый сын. Рассказывает он о себе исключительно в высоком жалобном стиле. Но если перефразировать весь этот «непередаваемый трагизм жестокой судьбы», то рос он в детдоме Ленинградской области, и не знал и не ведал, кто его родители. В семнадцать лет уехал в Питер, работал, снимал квартиру на пару с девушкой из детдома. Девушка нашла себе приятеля музыканта, шатался с ними по разным сомнительным мероприятиям, заводил «друзей», курил, пил, развлекался – так незаметно и прожил в городе семь лет. Мечтал о любви и о выгодной женитьбе на красивой и порядочной девице с квартирой, но среди его знакомых дам такого редкого сочетания не наблюдалось: либо красивая, либо порядочная, а уж если с квартирой то и некрасивая, и непорядочная. От всего этого он впал в глубокий душевный кризис, проводил время в дурмане и горьких раздумьях: то ли ему стать таким, как все и согласиться на меньшее, то ли покинуть этот жестокий мир, где его не поняли. В тоске проявилась музыкальная наследственность, стал писать слезливые и мрачные песни обо всех своих страданиях. Сколотил из своих знакомых группу «Черный День», и они начал выступать со своим «оригинальным» репертуаром, у них даже появились сотни две суицидально-настроенных фанатов. Он уже грезил о мировой славе, а тут, откуда ни возьмись, появилась блудная мамочка и говорит: «Даник, не играй с огнем. Это очень опасно!» Почему не объяснила, но впечатлительный сынуля сразу поверил, оставил группу и переехал к маме в отель. То ли пани Злата была так убедительна, то ли внезапная повестка в военкомат. Его, конечно, интересует мамино прошлое, сотканное из загадок и тайн, но больше всего в данный момент его волнует, кто его отец. То, что это кто-то из музыкантов, он не сомневается: его с детства тянуло к подобным людям, да и мамочка вроде бы это не отрицает, но и не называет конкретных имен, переводит разговор на «субстанции». Ругаются сынуля с мамой почти что ежечасно, точнее, он упрекает ее, а она все больше молчит. Но ему все же удалось узнать, что его мама в молодости училась в Ленинградском Музыкальном Училище. Наверное, там и познакомилась с папой, а плод этого знакомства, сдала в детдом, дабы не обременять дальнейшую жизнь ошибкой юности. Может быть, гипотетический папа тоже имеет отношении к таинственной группе? Завтра мы с сынулей собираемся наведаться в «историческое» место, втайне от мамочки.