Страница 1 из 16

Зачем мы видим сны. Преобразующая сила осознанных сновидений

Робб Элис

Элис Робб

Я понимаю, почему большинство людей не придает значения своим снам. Они для них слишком легкие, а большинство людей связывают важное с тяжестью. Слезы важны; их можно собрать в кувшин. Но сон, как и улыбка, – это чистый воздух. И сны, и улыбки быстро исчезают.

Но что, если лицо исчезло, а улыбка осталась?

Введение

Все лето 2011 г. я копала ямы и обсуждала свои сны. Через две недели я прочла все романы, которые привезла с собой в глухую деревушку Непена в Андах, где вместе с сокурсниками и профессором из Перу раскапывала остатки культуры Моче. Большую часть моего чемодана занимали объемные дождевики и запас баночек арахисового масла; я и представить себе не могла, сколько у меня появится свободного времени в условиях ограниченного доступа к интернету, который зависел от капризов эксцентричного владельца кафе. Когда мой друг Джеймс вручил мне потрепанную книгу в мягкой обложке с изображением человеческого мозга, в который проникали солнечные лучи и клубы облаков, я с трудом заставила себя отбросить скепсис.

Просматривая содержание, я невольно закатывала глаза при виде таких глав, как «Жизнь – это сон» и «Репетиция жизни». Я морщилась, читая список упражнений: эксцентричная «техника двух тел», забавная «техника сна лотоса и огня», подозрительная «техника отсутствия тела». Книга Стивена Лабержа «Практика осознанного сновидения» была похожа на типичное скучное руководство по самосовершенствованию в духе нью-эйдж, но, поскольку до ближайшего книжного магазина с литературой на английском языке нужно было ехать шесть часов на автобусе, выбора у меня не было.

«Известно, что жизнь коротка, – писал Лаберж. – На самом деле она еще короче, поскольку от четверти до половины жизни мы проводим во сне. Большинство из нас в основном не осознают своих снов. Наш сон не осмыслен, и это приводит к потере многочисленных возможностей сознательной полноценной жизни»[1]. В состоянии, которое Лаберж назвал «осознанным сновидением», спящий человек понимает, что он спит, и после некоторой тренировки может научиться управлять сюжетом сна. Я заинтересовалась.

Большинство людей хотя бы раз в жизни сталкивались с «осознанным сновидением», но только от 10 до 20 % переживали это состояние регулярно[2]. Некоторым представителям этого меньшинства осознанные сновидения доставляли такое удовольствие, что становились хобби или своего рода средством самопомощи. Осознанные сновидения могут быть даже более яркими, чем реальность; они способны приносить огромное удовольствие, в том числе сексуальное удовлетворение. (Одна женщина-психолог утверждала, что достигает оргазма примерно в одной трети своих осознанных сновидений, и измерение амплитуды пульсаций ее влагалища показало, что оргазмы во сне соответствовали реальным физиологическим изменениям[3].) Другие используют осознанные сновидения для избавления от кошмаров или для репетиции сложных жизненных ситуаций. Самым ярким из всех моих воспоминаний о том лете в Перу – как я пила писко в пустыне, как нашла мумифицированное тельце ребенка и разворачивала его в совсем не подходящих для научных исследований условиях – стало воспоминание о моем первом осознанном сновидении.

В девять часов я забралась на нижнюю койку и свернулась калачиком в спальном мешке, измотанная от физической нагрузки и монотонности раскопок. Поставив будильник на пять утра, я почти мгновенно уснула – мое тело слишком устало, чтобы позволить мыслям бродить по обычным, заполненным тревогой тропинкам. Потом картинка изменилась. Летний день – не лето в Андах с его прохладой и пасмурными ночами, а настоящее лето, такое жаркое, что ты прыгаешь в воду и потом высыхаешь на солнце. Я наслаждалась теплом, которого мне так не хватало, брела по воде какого-то идиллического пруда, совершенно мне не знакомого. В реальной жизни я не очень люблю плавать; меня не привлекают физические упражнения без отвлечений в виде подкастов или украшений Pandora. Но на этот раз все было иначе – чувственно и естественно. Я ощущала каждую клетку своего тела, прикосновение прохладной воды, пронизанный светом воздух, сюрреалистический лес, великолепная зелень которого окружала пруд со всех сторон. Проснулась я в эйфории.

Воспоминание об этом сне не было затянуто туманом, как обычно бывает со сновидениями; даже по прошествии нескольких лет подробности нисколько не потускнели. Но я испытывала не только радость, но и смутное беспокойство. Я провела ночь не в своем спальном мешке в пыльном общежитии в Перу – меня словно перенесли в другое, далекое место, и мне там понравилось. Прогулка к пруду перевернула мое представление о реальности, и я не могла объяснить свои ощущения – они походили бы на безумие. Но я точно знала, что хочу туда вернуться.

Остаток лета мы с Джеймсом тренировались по советам Лабержа. Соскребая грязь с древней керамики, мы рассказывали друг другу о снах, которые видели ночью. И постоянно, до отвращения, повторяли мантру Лабержа: «Сегодня у меня будет осознанное сновидение». А еще мы придумали свою мантру: «Сегодня я полечу к Луне». Мы научились распознавать признаки того, что мы спим, например полеты или встречи с умершими людьми. Каждые два часа мы проводили тест на реальность, как называл его Лаберж, спрашивая себя, бодрствуем мы или спим. Лаберж обещал, что когда этот трюк войдет в привычку, то он приведет в действие механизм сознательных сновидений.

Критерий интересного разговора значительно снижается, когда ты целый день ковыряешься лопаткой в песке, но даже после того, как я уехала из Перу и количество собеседников уже не ограничивалось четырьмя, а в моем распоряжении был высокоскоростной Wi-Fi и целые библиотеки книг, я все равно думала о снах. Они были гораздо богаче и загадочнее, чем я представляла раньше.

Я начала вести дневник сновидений, каждое утро тщательно записывая в кожаный блокнот на спирали все, что могла вспомнить о своих снах; я читала, что важно записывать сновидения каждый день, даже если они фрагментарные и скучные. Результат не заставил себя долго ждать. Через несколько недель записи в моем журнале изменились: от «Ничего не помню» или кратких, неуверенных фраз («Я видела Щелкунчика?», «Это был паук?») до двух или трех длинных и сложных историй почти каждую ночь. Моя новая ночная жизнь была ничуть не менее активной – и такой же увлекательной, – как и часы бодрствования. Это меня потрясло: я поняла, что видела подобные сны всю жизнь, но быстро их забывала, позволяя им исчезнуть, словно их никогда и не было. В какие приключения я пускалась, о которых потом не помнила? Какие возможности – что-то понять или просто отвлечься от действительности – я упустила?

Овладеть новым навыком – особенно таким, который может изменить восприятие мира – непросто. Для изучения нового языка требуется несколько лет упорного труда. Для медитации нужно терпение и регулярная практика, которая не всегда приносит удовлетворение. Прогресс медленный, зачастую почти незаметный. Но улучшить свою жизнь во сне довольно просто – достаточно увеличить время, посвященное мыслям о снах, от нуля до одной или двух минут в день, перед сном напомнить себе о намерении запомнить сновидения или утром потратить пару минут, чтобы записать их или надиктовать на смартфон. Результат достигается быстро и без особых усилий. Награда – перемены в жизни. Осознавать свои сны – все равно что получить доступ к источнику ранее недоступных фантазий и страхов, сигналов из подсознания и творческих решений задач и проектов.

LaBerge S., Rheingold H. Exploring the World of Lucid Dreaming. N. Y.: Ballantine, 1990. P. 9. (Здесь и далее пер. Д. Шумова.)

Gackenbach J. An Estimate of Lucid Dreaming Incidence // Lucidity. 1991. Vol. 10. P. 231; Schredl M., Erlacher D. Frequency of Lucid Dreaming in a Representative German Sample // Perceptual and Motor Skills. 2011. Vol. 112 (1). P. 104–108. doi: 10.2466/09.PMS.112.1.104–108.

LaBerge S., Rheingold H. Exploring the World of Lucid Dreaming. P. 171.