Сквозь черное стекло

Островой продолжал сидеть с закрытыми глазами, казалось, он действительно спал. Слышно было его ровное дыхание.

Неожиданно он открыл глаза. Посмотрел вокруг. Странным показался Насте его взгляд, словно он с трудом узнавал и осознавал все происходящее рядом. Он снова закрыл глаза, затем резко выдохнул, как бывает, когда человек окончательно просыпается после долгого сна.

– Извини, – улыбнулся он Насте, – что-то голова сегодня… Бывает у меня.

Он внимательно посмотрел на Настю, чему-то улыбнулся. Казалось, он что-то высматривает в ее лице.

Настя тоже неловко и растерянно улыбнулась в ответ, но, не выдержав его взгляда, отвела глаза.

– Ну, что ж. – наконец произнес он. – Можно сказать – познакомились.

Михаил Александрович повернулся к официантам, сделав жест рукой, дескать, чего стоим?

Официанты тут же начали неслышно двигаться вокруг них, исполняя свой торжественный ритуал.

– Я тут, знаешь, пока ждал тебя. – продолжил он, – долго думал, никак не мог решить – какие должны быть мои первые слова к тебе. Это же очень важно, первые слова. я так считаю. Я уж решил даже, не сказать ли, – он усмехнулся, задумался, – хотя это тоже неважно. В общем, ничего я так и не придумал. Поэтому скажу по – простому. За тебя, – он поднял свой бокал. – За твою коронацию.

– Коронацию? – недоуменно переспросила Настя.

– Конечно. Ну. смотри. Если я царь, а я царь в этом мире. Возможно, один из многих, конечно, но все-таки. Итак, если я царь, то ты будешь кто? Ты будешь царица. Правильно? А если ты царица, то значит сейчас что? Твоя коронация. Все просто. Считалочку знаешь?.. На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич. Сейчас на тебя выпало. – Михаил Александрович посмотрел внимательно на Настю, – За тебя. За этот великий день. в твоей жизни. В нашей жизни.

Он помолчал, задумался надолго, продолжая держать бокал в руке.

Настя отпила глоток, отвела глаза от его взгляда.

– Как странно это звучит. – тихо заметила она, – царь, коронация.

– Странно? Да нет. Почему?.. У меня есть владения, есть придворные, даже рабы. Чем не царь? Так мир устроен. Так было всегда. Ничего не меняется. Тоже считалочка, своего рода… Власть – деньги, деньги – власть… – он сделал пальцем движение, словно имитируя маятник. – Но деньги сейчас, пожалуй, даже важнее. Потому что власть можно купить. Как это по-латыни звучит? Деньги решают всё. не помню. Где-то читал.

– Но вы ведь и сами чувствуете сердцем, что это неправильно, когда так. – вдруг робко заметила Настя.

– Как так? Ты про что?

– Что деньги решают всё. Так ведь не должно быть. По истине.

– По истине? – Михаил Александрович даже откинулся назад, всматриваясь в лицо Насти, словно проверяя, разыгрывает она его или нет.

– Это ты хорошо сказала, по истине. Значит, так не должно быть?

– Не должно.

Он снова улыбнулся, затем посерьёзнел:

– Так ведь мир так устроен, девочка ты моя.

– Значит, неправильно устроен. Не можете служить Богу и Мамоне, ведь так сказано.

– Это правда. Потому все и служат Мамоне, а не Богу. А вот насчет мира, – он задумался. – Правильно или неправильно. Интересный вопрос. Я тебе скажу так. Мир наш – это, честно говоря, поганое местечко. Весьма поганое. Но если уж мы тут оказались. То лучше быть царем. Не так ли? А не кем-то там.

Он поднял бокал.

– Вот за это давай и выпьем. А хочешь я тебе расскажу, как проходила моя коронация? Это, скажу я тебе. – он усмехнулся. Посмотрел на Настю, словно решая, стоит ли ей говорить об этом, потом заметил: – Хотя, не буду. А то еще испугаешься. – Он снова усмехнулся. – Тут приезжал ко мне писатель один, модный, из Швейцарии. Книгу он пишет про новых русских. Хотел, чтоб я ему рассказал свою историю восхождения на Олимп, так это у него называется в книге. Ну, я ему рассказал. пару эпизодов. восхождения этого. Во всех красках. – Михаил Александрович засмеялся. – Так ему плохо с сердцем стало. Правда. Врача вызывали. Слабенькие они в Европе, что говорить. Да. Что русскому бизнес, то немцу смерть. Вот уж точно… Ладно, не о том… Ты вот что, запомни одну очень важную вещь. Есть у меня такая особенность. Не очень приятная для других. В общем. Я всегда говорю то, что думаю на самом деле. На самом! До последней степени. правды. До дна. Вот я так делаю. А такая правда вызывает у всех чувство шока. Потому как, никто этого не делает. Боятся, стыдятся. хитрят. А я никого не боюсь, и ничего. И мне не важно, нравится это кому-то, или нет. Пусть привыкают. Хотя понимаю. Это трудно бывает вынести. У меня, кстати, было три жены. Да. И все три говорили мне, что со мной невозможно общаться. – Он усмехнулся, – однако общались. Что еще сказать о себе?.. Детей нет. То есть они есть, конечно, но можно считать, что нет. Как говорил мой дедушка в таких случаях – разве это дети?.. Ну, что ж, поговорили обо мне, теперь давай о тебе.

– Обо мне? Вы же все знаете, – удивилась Настя.

– Все? Что ты. О человеке невозможно знать все. Всего не знает никто, даже Бог. Разве не так? Так. Сама знаешь, что так.

Настя о чем-то задумалась надолго, затем поставила бокал и подняла глаза на Михаила Александровича:

– Скажите. Почему я?.. Ну, почему вы выбрали меня? Ведь мы даже не были знакомы. Вы не видели меня никогда раньше. Не говорили со мной. И вдруг.

– Вдруг. Да, это было вдруг. – он помолчал. – Вдруг. Если честно. Месяц назад я приехал в ваш город, по бизнесу. Наметился выгодный контракт. Все зависело от губернатора вашего. А он у вас, как оказалось, сильно православный. Ну, и Марина Львовна всё просчитала. Это она умеет. Организовала благотворительный взнос в монастырь ваш, потому как там мероприятие намечалось с губернатором.

После него, как обычно, приём губернаторский. Лучшего места для знакомства не придумаешь. А я, честно говоря, вообще первый раз в церкви был. Не люблю я все эти спектакли с попами. А тут, что делать, пришлось пойти. Да. Научили меня как лоб крестить – и вперед.

Михаил Александрович усмехнулся.

– Ну вот. А стоял я, значит, впереди, где все начальство. Рядом – эта сцена, где хор поет.

– Амвон, – тихо сказала Настя.

– Что?

– Амвон, – повторила она.

– Ну, значит амвон. От скуки начал я хор разглядывать, смотрю – хор какой-то странный, все девчушки в очках, слабовидящие, а одна девочка – слепая совсем… Солистка… Да… Близко так она была от меня. Смотрю – шейка тонкая, с синими прожилками. Наверное, болеет часто. Голосок чистый такой. Хороший голосок. Вот уж точно – ангел. Если такие есть, конечно. Я так и подумал – ангел.

Михаил Александрович задумался, помолчал.

– Вообще-то, я совсем не сентиментальный. Ничего такого. Но тут. Если совсем честно. Что-то как. схватило меня, что ли. чувствую, щека дергается. в горле что-то. Черте что, одним словом. Вышел я на улицу, походил минут двадцать. Отдышался. Ничего понять не могу. В жизни такого со мной не было. Ангел этот все перед глазами стоит. Стоит и стоит. Не уходит. Прямо близко так, рядом. И вроде как смотрит он на меня. Чувствую, что смотрит. А глаза слепые. Слепыми глазами смотрит. Да. А на следующий день. ну, дальше ты знаешь. Ладно, хватит об этом.

К столику подошел седовласый господин, замер почтительно, на расстоянии, но явно с желанием что-то сообщить. Островой заметил его и чуть кивнул.

– Прошу прощения. Музыканты уже приехали, господин Островой. Можно начинать? (нем.)

– Да, конечно. Спасибо. (нем.)

Повернувшись к Насте, добавил:

– У меня тут небольшой сюрприз для тебя, ты ведь любишь музыку?

Настя кивнула.

Между тем стали появляться музыканты оркестра – рассаживались за пульты, негромко проверяли строй.

– Между прочим, певица эта, как мне сказали, – шепчет Михаил Александрович. – лучшая в мире. Она в театре этом поет, который в Милане. Знаешь, есть такой? Ну. вот. А сейчас будет петь для тебя. Персонально. Вот так.

Михаил Александрович встал, стараясь не шуметь, наклонился к Насте.