Человек для себя

Сохранять свое существование, означает для Спинозы, стать тем, чем ты являешься потенциально. Это остается истинным для всех вещей. «Лошадь, — говорит Спиноза, — перестала бы существовать, если бы превратилась как в человека, так и в насекомое»; и мы могли бы добавить, что, согласно Спинозе, человек перестал бы существовать, если бы стал ангелом или лошадью. Добродетель — это развертывание специфических возможностей каждого организма; для человека это состояние, в котором он наиболее человечен. Под благом, таким образом, Спиноза понимает «то, что составляет для нас, как мы точно знаем, средство к тому, чтобы все более и более приближаться к предначертанному нам образцу человеческой природы» (курсив мой — Э. Ф.). Под злом он понимает «то, что, как мы точно знаем, препятствует нам достичь такого образца».[12] Итак, добродетель тождественна реализации человеческой природы; а наука о человеке — это теоретическая наука, на которой основывается этика.

Если разум указывает человеку, что он должен делать, чтобы поистине быть самим собой, и таким образом учит человека тому, что есть благо, то путь достижения добродетели состоит в активном использовании человеком своих способностей. Значит, сила — это то же, что и добродетель; бессилие — то же, что и порок. Счастье не самоцель, но оно то, что сопутствует переживанию возрастания силы, в то время как бессилие сопровождается депрессией; силой или бессилием характеризуются все человеческие проявления. Ценностные суждения характеризуют только сферу человеческих интересов. Однако такие ценностные суждения — это не просто выражение индивидуальных симпатий и антипатий, ибо человек несет в себе свойства, присущие всему человеческому роду, и, значит, общие всем людям. Объективный характер спинозовской этики основывается на объективном характере человеческой природы, которая, допуская множество индивидуальных вариаций, в основе своей сходна у всех людей. Спиноза радикально противостоит авторитарной этике. Для него человек и есть сам себе цель, а не средство для трансцендентного ему авторитета. Ценность можно определить только с учетом его реальных интересов, которыми являются свобода и плодотворное использование человеком своих сил.[13]

Наиболее значительным современным представителем научной этики является Джон Дьюи, чьи взгляды противостоят и авторитаризму, и релятивизму в этике. Что касается авторитаризма, то Дьюи считает, что общая черта апелляций к откровению, богоизбранным правителям, государству, обычаю, традиции и так далее, «состоит в том, что существует некий голос, настолько авторитетный, чтобы заглушить потребность в самостоятельном рассмотрении».[14] Относительно релятивизма он заявляет, что тот факт, что нечто доставляет удовольствие, не является сам по себе «оценкой ценности того, что доставляет удовольствие».[15] Удовольствие — это исходное данное, но оно должно быть «верифицировано посредством очевидных фактов».[16] Подобно Спинозе, он проводит идею, что к объективно правильным ценностным утверждениям можно прийти только посредством усилия человеческого разума; согласно Дьюи, цель человеческой жизни также заключается в росте и развитии человека в границах его природы и жизнеустройства. Но возражение Дьюи против любых неизменных целей ведет его к отказу от важного положения, высказанного Спинозой; положения о «человеческой природе» как научном понятии. Дьюи делает основной акцент на отношениях между средствами и целями (или следствиями), как эмпирической основе правильности норм. Оценка, по Дьюи, имеет место, «только когда возникает какая-нибудь проблема, когда есть некое затруднение, которое требует разрешения, некая потребность, неудача или нужда, которую надо устранить, некий конфликт стремлений, который можно прекратить посредством изменения существующих условий. Это в свою очередь доказывает наличие интеллектуального фактора — фактора рассмотрения — всякий раз, когда происходит оценка, ибо целеполагание задает и проектирует то, что, осуществляясь, удовлетворит существующую потребность или нужду и разрешит существующий конфликт».[17]

Цель, по Дьюи, «это просто ряд актов, видимых в отдалении, а средства — это просто ряд актов, видимых с более близкого расстояния. Разделение средств и целей возникает в процессе обозрения направленности предполагаемой линии поведения, располагающей ряд актов во времени. „Цель“ — это конечный из умополагаемых актов; средства — это акты, предшествующие конечному времени исполнения…Средства и цели — это два названия для одной и той же реальности. Эти термины обозначают не различие в реальности, а разграничение в оценке».[18]

Акцент, который делает Дьюи на взаимоотношении средств и целей, несомненно, является значительной вехой в развитии теории рациональной этики, особенно благодаря предостережению против теорий, которые, разводя цели и средства, становятся неприменимыми. Но вряд ли верно, что «мы не знаем, что нам в действительности нужно, пока мысленно не выработана линия поведения».[19] Цели можно уяснить путем эмпирического анализа целостного феномена — человека, даже если мы пока не знаем средств их достижения. Есть цели, о которых возможны правильные суждения, хотя в данный момент им не хватает, так сказать, рук и ног. Наука о человеке может дать нам картину «человеческой природы», из которой можно вывести цели до того, как найдены средства их достижения.[20]

5. ЭТИКА И ПСИХОАНАЛИЗ

Из вышеизложенного, я думаю, ясно, что развитие гуманистически-объективной этики, как прикладной науки, зависит от развития психологии, как науки теоретической. Прогресс от аристотелевской этики к этике Спинозы многим обязан превосходству динамической психологии Спинозы над статической психологией Аристотеля. Спиноза открыл бессознательную мотивацию, законы ассоциации, стойкое воздействие детских переживаний на всю жизнь человека. Его концепция желания динамична и превосходит аристотелевскую концепцию «склонности». Но спинозовская психология, подобно всем психологиям вплоть до девятнадцатого века, оставалась абстрактной и не указала метода для проверки теорий путем эмпирического исследования и изыскания новых данных относительно человека.

Эмпирическое исследование — это ключевое понятие этики и психологии Дьюи. Он признает бессознательную мотивацию, а его понятие «склонность» отлично от описательного понятия склонности традиционного бихевиоризма. Его утверждение,[21] что современная клиническая психология «обнаруживает чувство реальности в своем настойчивом признании глубокого значения бессознательных сил, определяющих не только видимое поведение, но и желания, оценки, веру, идеализацию», указывает, какое значение он придавал бессознательным факторам, пусть даже и не исчерпав все возможности этого нового метода в своей теории этики. Как с философской, так и с психологической стороны, было мало попыток использовать открытия психоанализа для развития этической теории,[22] что само по себе заслуживает удивления, поскольку психоаналитическая теория добилась существенных результатов, имеющих непосредственное значение для теории этики.

Самое важное достижение, вероятно, то, что психоаналитическая теория — это первая современная психологическая система, занимающаяся не изолированными аспектами человека, а всей личностью в целом. Вместо метода конвенциональной психологии, вынужденной ограничиваться изучением таких феноменов, которые можно достаточно изолировать, чтобы наблюдать их в эксперименте, Фрейд открыл новый метод, позволивший ему изучать личность в ее целостности и понять, что заставляет человека действовать так, как он действует. Этот метод, анализ свободных ассоциаций, слов, ошибок, перенесений представляет собой подход, посредством которого «личные» факты, открытые до этого только самосознанию и интроспекции, становились «публичными» и наблюдаемыми в контакте между пациентом и аналитиком. Так психоаналитический метод открыл доступ к феноменам, которые иначе не открывались наблюдению. В то же время он обнаружил множество эмоциональных переживаний, недоступных осознанию даже в интроспекции, поскольку они были подавлены, вытеснены из сознания.[23]

12

Ср. Там же. Предисловие.

13

Маркс высказал точку зрения, сходную спинозовской: «Чтобы знать, что полезно для собаки, — говорит он, — надо изучить природу собаки. Эта природа сама по себе не может быть выведена из принципа полезности. Если приложить это к человеку, то тот, кто стал бы оценивать все человеческие поступки, движения, отношения и т. д., исходя из принципа полезности, должен был бы сначала иметь дело с человеческой природой вообще, а затем с человеческой природой, модифицированной каждой исторической эпохой. Бентам легко разделывается с этим. С полнейшей наивностью он принимает современного лавочника и в частности английского лавочника, за нормального человека». — Ср. Карл Маркс, Капитал, т. 1, М. 1978, с. 623.

Спенсеровский взгляд на этику, несмотря на значительные философские отличия, также состоит в том, что «хорошее» и «плохое» зависит от особенностей ситуации человека, а наука о поведении основывается на нашем знании человека. В письме к Дж. С. Миллю Спенсер говорит: «Точка зрения, на которой я настаиваю, состоит в том, что нравственность, т. е., так называемая наука о правильном поведении, должна установить, как и почему одни способы поведения пагубны, а другие — благодетельны. Эти хорошие и плохие результаты не могут быть случайными, а являются необходимыми следствиями устройства вещей» — Цит. по кн. Spenser. The Principles of Ethics, vol. I, New York, 1902, p. 57.

14

John Dewey and James H. Tufts. Ethics. N. Y. 1932, p. 364.

15

John Dewey. Problems of Men, N. Y. 1946, p. 254.

16

Ibid., p. 260.

17

John Dewey, «Theory of Valuation», in International Encyclopedia of Unified Science, Chicago, 1939, XI, No. 4, p. 34.

18

John Dewey. Human Nature and Conduct. N. Y. 1930, pp. 34 f.

19

Ibid., p. 36.

20

Утопии скорее дают образы целей, чем указывают средства для их осуществления, и все же они не лишены смысла; напротив, некоторые утопии внесли огромный вклад в прогресс мысли, не говоря уже о том, что они значили для поддержания веры в будущее человека.

21

John Dewey. Human Nature and Conduct, p. 86.

22

Небольшим по объему, но значительным вкладом в проблему ценностей с точки зрения психоаналитического рассмотрения является статья Патрика Малэхи «Ценности, научный метод и психоанализ» (Patrik Mullahy. Values, Scientific method and Psychoanalysis, Psychiatry, May, 1943). В то время как я просматривал рукопись данной моей книги, была опубликована работа Дж. К. Фладжела «Человек, нравственность и общество» (J. C. Flugel. Man, Morals and Society, N. Y. 1945), которая представляет собой первую систематическую и серьезную попытку психоаналитика применить открытия психоанализа к этической теории. Очень ценную постановку проблем и глубокую критику — хотя и идущую дальше, чем нужно — психоаналитического взгляда на этику, можно найти в кн. Mortimer J. Adler. What Man Has Made of Man. N. Y. 1937.

23

Ср. John Dewey. Problems of Men, pp. 250–272, и Philip B. Rice, «Objectivity of Value Judgment and Types of Value Judgment», Journal of Philosophy, XV, 1934, 5-14, 533–543.