Страница 18 из 21
…На высокой скале, волосы свободно развеваются на ветру, руки взметаются вверх, короткий шажок и… полёт. Скольжение вглубь, в чуть прохладную таинственно-тёмную воду. Звуки музыки всё ещё слышатся, еле угадываемые, приглушённые глубиной, убаюкивают…
Мать нашла спящую Снежинку в чём-то пугающем на ногах. Обеспокоенная, потрясла её за плечо, вроде бы дочь открыла глаза. Но снова закрыла их.
– Ты уроки сделала?
Аня пробормотала что-то… Мама разобрала только слово «весной». Недовольная, она стащила с её ног непонятную обувку, принесла одеяло и укрыла им спящую.
Прогулки по ленте Мёбиуса
Утро было не сказать чтобы добрым. На неразложенном диване, он слегка кособочил, лежать – калечиться. На полу веером пластинки без пакетов, там же пуанты, как два заморённых сурка. Чулки приклеились к пальцам ног – они были сбиты на выступающих суставах и кровили.
Хуже того – утром состоялся разговор. Мамы с дочерью. Папа, счастливый, уже сбежал на работу. Аня, сидя всё на том же диване, сосредоточенно пыталась отодрать довольно толстый хэбэшный чулок от пальцев ступни.
Вошла мама – грозовой тучей, из которой вот-вот полыхнёт. Волосы не накручены, брови сдвинуты в наконечник копья. Голос и тон – барабаны войны. Она и не зашла даже, а переступила через порог и остановилась в дверях, уперев руки в бока, в одной скрученный в трубку журнал. Так и застыла, не проходя, будто брезгуя комнатой, где находится дочь.
– Что ты тут ещё устраиваешь? Соседи снизу звонили, возмущались – музыка гремела, топот. Кто у тебя тут был?
То ли Аня не совсем проснулась, чтобы безо всяких ответить на напор, то ли подвёл рефлекс – молчи, когда мама говорит. Голос не включался.
– Отмолчаться хочешь? – наступала мама.
– Никого тут не было… Музыка играла, да, – еле слышно произнесла дочь.
– Да чего ради? Чего это она вдруг играла ни с того ни с сего? Как за пианино сесть, так тебя не допросишься. Ты уроки сделала? – голос мамы всё накалялся. – И открывай рот пошире, не мямли!
– Там особо делать нечего было. По английскому позавчера ещё сделала…
– Да что мне твой английский! Других что, нет предметов? Алгебры, геометрии?
– Так не задано было, нету их сегодня.
– Где дневник? – маме пришлось подойти к дочери.
Бросив чулок, Аня полезла в портфель.
– Что за обложка?! – дневник маме не понравился.
– Из «Огонька» гора Фудзи.
– Я знаю, что это Фудзи. Чего ради она здесь?
– Красивая.
Чулок никак не отклеивался. Мама недовольно опустилась на диван, полистала дневник, без слов вернула его Ане.
– Ну, так что за дикие пляски?
– Да какие дикие? – Аня подняла на маму глаза и проснулась наконец. – Я под «Щелкунчика»… Что плохого в танцах? Вы почему-то танцевали раньше, когда гости приходили, – сказала она уже вполне внятно.
– Вот именно, когда гости приходили, когда был праздник какой-нибудь.
– У меня тоже был праздник… – Аня запнулась.
– Какой это, интересно?
– У меня… я Новый год отмечала.
Мама помолчала, но, видно, оттаивать и не думала.
– И что, обязательно, чтобы соседи звонили? И откуда только у тебя эти кошмарные… тапки?
– Тапки? Это пуанты! Ты что, пуанты не знаешь? Мне… балерина их дала, настоящая.
– Ну, наверно, не дома надо в них танцевать, раз они так стучат? Да перестань ты теребить этот чулок!
– А где?! Где мне танцевать? Я просила, чтобы меня отдали в балет, – глаза вмиг наполнились слезами.
– Вот оно что! На музыку у тебя сил нет – сидеть за фортепьяно и нажимать на клавиши у тебя сил нет, а скакать и прыгать, как табун лошадей, значит, есть?
– Значит, есть! Потому что я люблю это! Не скакать и прыгать, а танцевать. А когда сажусь за пианино, у меня сразу начинает колоть в шее и в плечах, – Аня рукавом утёрла нос и глаза.
– Что ты городишь! Только сейчас додумалась до такого?
– Я не придумываю. Это могло быть после того… Почему-то вспомнила только сейчас. А это было ещё до школы…
– Интересно, что ещё сочинишь?
– Сочиню? Ладно. Не было ничего.
– Нет уж, сказала «а»… Продолжай.
– Когда мы ещё жили возле нефтекомбината, там рядом какая-то стройка была… гора песка. И мы прыгали в эту гору с недостроенного этажа. Один раз я спрыгнула, и мне сверху ударило что-то вот сюда. В верх спины, в шею почти. Это был лом. Чугунный такой лом.
– О господи! И говоришь только сейчас?
«Вот сейчас мама бросится ко мне, прижмёт к груди…»
– И ты хочешь, чтобы тебе ещё верили? Молчала, молчала десять лет, надумала!
– Да я же забыла, сразу же забыла про это. Больно было, только когда ударило. А потом перестало, и я побежала дальше… Я же маленькая была.
Мама поднялась. Горько поджала губы, как делала бабушка, её мама.
– У всех наших знакомых, кого знаю, дети играют на пианино по два часа в день, никто их не заставляет. Потому что трудолюбивые и ответственные. А тебе лишь бы оправдания своей лени придумать. Тебе не стыдно? Ты хотя бы знаешь, сколько денег истрачено на твоё обучение? Мы с отцом в чём-то себе отказывали. А моих нервов сколько? И всё зря! Вы меня в гроб вгоните…
Горечь в голосе, глаза покраснели. Мама прикрыла их ладонью и, горестно согнувшись, вышла из комнаты.
«Нет, ну…» Аня опустила руки. А потом рывком дёрнула за чулок и отодрала его вместе с запёкшейся уже коростой. Ссадина закровила вновь.
«Я для неё вот такая вот ссадина. Незаживающая. И зачем? Я не просила. Зачем всё это надо было… тратить?»
Мама вернулась. Вытирая нос, она…ступила на ленту Мёбиуса и привычно пошла по ней. Никто её не ценит. Работает на двух-трёх работах, того, что отец зарабатывает, не хватает, дом на ней, воспитание на ней, научная работа пущена под откос – из-за вас (Ани и папы). Всё посвятила семье. И никто, никто этого не ценит.
Против Мёбиуса лекарств нет. Подойти к ней, обнять Аня не могла – ей было давно запрещено. Что-то возражать – бесполезно.
– …вечно у тебя всё разбросано, хоть бы пластинки свои собрала! И это я должна?
Аня, безуспешно пытавшаяся найти зелёнку, принялась собирать пластинки. Из ранки капала на пол кровь. Обвинительная речь продолжалась. Анин слух перешёл в мини режим – слов не разобрать, только шум. Сама она становилась глубоководной кистепёрой рыбой с самой непроницаемой чешуёй. Все думали, что она вымерла, эта рыба, оказалось – нет. До сих пор есть экземпляры.
– Мне зелёнка нужна или йод, – решительно объявила Аня и пошла вон из комнаты.
Мама, сгорбившись, без уюта, снова присела на диван. Не замечая, что в комнате уже никого нет, кроме неё, продолжала свою речь. Она текла ровно, без каких-либо отчаянных всплесков, полная горечи и безысходности.
Wanted! Забесплатно
В вестибюле возле доски объявлений стояла толпа. Протолкнувшись вперёд, Аня увидела прикреплённый кнопками листок со знакомой вихрастой рожей. Почти как в американском кино: Wanted! – Разыскивается! Это шутка? Или шарж? Суммы вознаграждения за голову тут не было, был телефон, по которому надо звонить при встрече с опасным преступником. С кем?!
Толпа жужжала. Разыскиваемый должен ответить за свои преступления против мальчишки из 8 «Б» – его родители накатали страшную телегу в милицию, всё очень серьёзно. «А что он сделал-то?» – «Нападал, запугивал, отобрал у восьмиклассника портфель…»
– Хе-хе. Скорого уже не догнать.
Аня обернулась: одноклассник Сергей с самым глубокомысленным видом. Разозлённая, она выскочила из толкучки. «Пробурчал это над моим ухом – специально, чтобы я слышала. Спрашивается, зачем?!»
К доске же стягивалось всё больше народу, лица у всех были возбуждённые, радостные даже. Хоть какое-то событие в повседневной школьной скучище.
«Вот даже нет его, а умудряется будоражить. Кому-то же надо это делать. А остальные только и могут, что жужжать. А кое-кто ещё строит из себя. Билет он ему покупал!»