Интим обнажения

Мысли часто возвращали меня к Томе. Я думал о ней, о жизни, о судьбе. Я не знал, что многое в жизни происходит помимо человека, даже если ему кажется, что это все сделал, предопределил и придумал он. Я много раз встречал странные супружеские пары, которые зрительно не подходили друг другу. И они жили счастливо. И я встречал пары, которые, казалось бы подходили друг другу идеально, и они расходились. Похожим людям проще понять друг друга. Но противоположности, как известно, дополняют друг друга. Есть известная легенда, которая гласит о том, что когда-то целое состоящее из половинок растерялось по свету и теперь половинки вынуждены искать свою. Я искал свою половинку.

Однажды я шел на работу и у меня в мыслях возникла поэтическая строчка: «Твои глаза моим родня…» Я писал стихи. Мне приходили первые строчки стихотворения, которые я называл запевы, и потом дописывал к ним недостающие строки. С этой строкой у меня ничего не получалось. Строчка оказалась самодостаточной. В ней уже было сказано все. И эти слова относились к моей девушке, моей женщине, которую я искал.

Глава 8

Танька

Она ворвалась в мою жизнь как весна.

Влечение всегда возникает бессознательно и относится к подсознанию. Интимная жизнь – это и есть жизнь подсознания. Она соединяет в себе сознательное и бессознательное. И она является компромиссом между жизнью души и жизнью тела. И подсознательно чаще оказывается сильнее сознательного. Поэтому человек рассчитывает поступить так, а поступает иначе. Подсознательное это и есть суть человека. Сознание же это всего лишь умелый компромисс между желаниями и возможностями. Поэтому между сознательным и подсознательным ведется борьба. И в годы становления человека она особенно отчаянная.

Прошел год, как я расстался с Томой. Учеба в институте отнимала много времени. Однажды перед майскими праздниками я со служебной запиской поднялся на пятый этаж в конструкторское бюро. Огромный зал со столами, разгороженный кульманами, шкафами и перегородками. Я оставил служебную записку на внесения изменений в схему начальнику сектора и пошел к выходу. У двери задержался, изучая стенд с объявлениями и приказами. В какой-то момент мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я почувствовал, что кто-то смотрит мне в спину и не стал оборачиваться, а пошел к себе в отдел.

В этот же день на культурном мероприятии посвященным первомайским праздникам я познакомился с Татьяной. Увидел ее в фае на выходе из зала и просто обалдел. Она напоминала красивую бабочку, дивную пеструю очаровательную птичку, которая оказалась случайно рядом и вот-вот могла улететь. Таких ярких, чудных и привлекательных девушек встречать приходится не часто. Сначала она мелькнула на втором этаже перед входом в зал, как нечто красочное, яркое, сказочное. Я не успел ее как следует рассмотреть. Увидев ее второй раз, я сразу стремительно подошел к ней и заговорил. Не помню о чем. В такие минуты не важно, о чем ты говоришь. Я с вдохновением нес прекрасную чепуху о том, что концерт мне не понравился, зря потратил время и что-то еще такое , потому что ее широко распахнутые глаза смотрели на меня, и она улыбалась. Я же впитывал ее в себя глазами. Каштановые волосы, светло-голубые глаза, алые губки и с румянец на щеках – клубника с молоком со свежестью только что распустившийся розы. Кожа нежная, белая. И в глазах такая чистота, такая непосредственность и первозданная прелесть, что голова кругом идет. Мы познакомились. На улице Татьяна с прелестной и необыкновенной непосредственностью вдруг сказала, что меня уже видела сегодня. «Где?» – спросил я удивленно. «В конструкторском бюро. Около доски объявлений». Я сразу вспомнил чувство, что на меня кто-то смотрит. Это ее взгляд я почувствовал спиной. После того, как мы познакомились и поболтали, я спросил: «Послушай! Может, сразу на «ты»?» Она согласно кивнула. Продолжая разговаривать мы ехали с Таней на автобусе. Я беспрестанно говорил и балдел от девушки, краснея от удовольствия. Я так вдохновился, что на прощание после того, как мы обменялись телефонами, поцеловал ее в щечку. Она смутилась, и так понесла мой поцелуй на щеке с собой куда-то дальше, домой. С моей стороны это выглядело слишком смело, но и не сделать этого я не смог. У меня всегда происходило подобное от избытка чувств, когда я не мог себя сдержать. Позже Таня спрашивала, как у меня хватило смелости на такой поступок. «Поцелуй в первый же день знакомства, – говорила она смущенно. – Я не знала, как к этому относиться». В ответ я только улыбнулся и сказал: «Это как-то само получилось. Я ничего такого не планировал». Я не думал: «Вот сейчас возьму и поцелую». Обычно, если так думаешь, то ничего не получается. Просто что-то подсказывает тебе, как поступить в том или ином случае. Ты чувствуешь, что это можно сделать и все. Со стороны, наверно, можно заметить отношение девушки к тебе по выражению глаз, лица, жестам. Но ты не можешь это четко видеть, определять и правильно оценивать. Потому что находишься внутри происходящего и видишь только свет ее глаз и понимаешь, что дружеский поцелуй они тебе точно простят. Поцелуй можно вырвать помимо воли и сотворить его вместе, как договор о намерениях. Я сделал это трогательно, нежно, коротко, почти незаметно, по-дружески и без акцента. Он случился, как волшебство. В тот момент я почувствовал, что вся она раскрыта мне навстречу. И поэтому поцеловал. При этом, когда она собиралась уходить, я по-свойски сказал: «До встречи! Увидимся!»

Мы стали встречаться. Я понял, что такое Танька для всех остальных, когда она первый раз пришла ко мне в отдел. В обеденный перерыв, когда женщины убегали шнырять по магазинам, а мужчины играли на рабочих местах в тихие игры, домино, шахматы или шашки, мы молодые ребята играли в настольный хоккей. Трое на трое и еще тройка или две стояли рядом, чтобы сыграть на победителя. Игра получалась динамичная. Тот, кто стоял в центре управлял вратарем и центральным нападающим. Крайние управляли защитником и крайним нападающим. Играли так, что забывали про обед и про все на свете. Даже после работы вращали ручки до покраснения и обильного пота. При этом неистово кричали и спорили до хрипоты. В такой момент и зашла к нам в отдел Таня. Она поздоровалась и все преобразились, словно в комнату вошла фея. Я хотел бросить ручки и подойти к ней. Она сказала: «Ничего, играй. Я подожду». Я снова вернулся в игру, отмечая, что все уделяют ей чрезмерное внимание. В ее присутствии играющие стали выражать свои эмоции тише и пристойнее. «Таня, этот гол я посвящаю тебе», – торжественно сказал Женька Золотарев и так старательно ударил клюшкой игрока по шайбе, что та отскочила от противоположного борта и залетела в собственные ворота. Все засмеялись. По тому, как вели себя ребята, я понял, что ее знают и боготворят. После игры я подошел к ней и мы договорились о встрече. Как только она ушла, ко мне тут же подбежали Миша Атаманов, Федя Чернов и Толя Трошкин. Они схватили меня за грудки и стали трясти. «Ты откуда ее знаешь? Это наша девочка! Мы к ней давно подбираемся…» Я ничего не понимал. Что значит их девочка, они к ней подбираются, если ребята старше меня на пять лет и у троих жены и дети. Я с симпатией относился к этим ребятам и поэтому стоял и просто серьезно смотрел на них, не понимая, что сказать и что делать. Они тоже растерялись и меня отпустили. Я поправил на груди рубашку и отошел от них. Они, обескураженные, остались на месте. Позже я узнал из их слов, что они специально бегали в столовую во время обеда КБ, чтобы только посмотреть на Таньку. Я спросил у нее, знает ли она этих ребят. Она ответила, что не знает, как их зовут, но частенько встречает в столовой. И все-таки я понимал ребят и с сочувствием разделял их симпатии. Танька являлась воплощением красоты. Вся на загляденье: просто торт с яблоками и персиками. Бывают такие произведения кулинарии, когда на них хочется больше смотреть, чем кушать. И такие подарки природы в виде яблок и персиков, которые держишь в руках и этим наслаждаешься. Тебе сладко оттого, что ты можешь их съесть, но ты не ешь, потому что они завораживающе неповторимо красивы. Очень приятно, когда такая девушка рядом с тобой. Таньку все любили за чистые глаза и непосредственность распускающегося цветка. И она этим пользовалась. У нее всегда под рукой находилось самое модное и первоклассное чтение, новейшие книги и редкие журналы. Около нее крутились изысканные, культурные люди, блиставшие умом и талантами. Я тоже этим пользовался, потому что брал у Таньки книги и журналы для чтения: «Иностранную литературу», «Новый мир», «Современник». Она легко доставала дефицитные билеты на аншлаговые спектакли. Я же водил ее на художественные выставки и рассказывал о художниках. Танькины родители жили за городом. И она то снимала комнату, то жила у сестры и знакомых. Я часто заходил к ней в гости. В то лето она жила у знакомого художника. Он с женой переехал на время к заболевшей матери и его комнату на Садовом кольце он на несколько месяцев отдал в распоряжение Тани. Этот человек ее опекал и только позже я понял, что за этим скрывалось. В этот раз я спешил к Таньке и мечтал, как приду и как она меня встретит. Она первый раз пригласила меня прийти к художнику на квартиру. Я прошел от метро Маяковская по Садовому, увидел дом, который лицевой стороной, широко выходил на Садовое Кольцо. Окнами же с торца он выглядывал на Малую Дмитровку. Я зашел во двор со стороны Малой Дмитровки. Широкий с многочисленными подъездами и угловатый он скрывал в своем дворе желтый одноэтажный особняк. Я окинул взглядом подъезды, выбирая нужный и двинулся вперед. В подъезде меня встретил странный незнакомый запах. Стены, потолок, лестница и перила казались пропитанными стариной, какой-то гнилостью другой эпохи. Я поднялся на третий этаж и нажал звонок. Вместо Тани дверь мне открыла сухонькая со смышлеными глазами старушка. Она держала в руках большую ложку или половешку. Я спросил Таню и она, доброжелательно кивнув, махнула рукой: «Идите туда…» Я прошел по темному коридору с закоулками и вышел на кухню, которая манила дневным светом. На кухне имелось окно и она вся, казалось, перекрещивалась веревками с бельем. «Туда-туда», – утвердила меня, указывая направо подошедшая старушка. И уже на свету посмотрела на меня поощрительно. Я повернулся в сторону, куда меня направляли и ничего не увидел. Сделав шаг наугад в темноту я заметил дверь и дальше неожиданно обнаружил еще один коридор и еще одну дверь. Двери в этой квартире так причудливо скрывались за углами и поворотами, что нельзя было угадать, где тебя поджидает очередная. То ли после революции эту квартиру так перепланировывали, то ли она изначально являлась таковой, но все в ней напоминало лабиринт. Сколько раз ни бывал потом в этой квартире я никогда не мог самостоятельно найти нужную комнату. Меня пугали и заставляли теряться неожиданные повороты, углы поджидавших в темноте выступов, о которые я обязательно стукался, и ниши, куда проваливался с выставленными для ощупывания руками. Также самостоятельно я не мог сразу найти дорогу обратно. Меня выводили из нее. А если я сам выходил, то обязательно терялся в затейливых коридорах, заходил в какую-нибудь постороннюю комнату, извинялся и возвращался снова на кухню, чтобы войти в другой коридор. Иногда мне вдогонку кричали: «Дальше идите. Направо будет поворот и налево дверь…» Я вошел в третью дверь этого коридора. Меня явно никто не ждал. Я нашел Таньку сладко спящей на диване. Она лежала под одеялом. Руки обнажены. На плечах видны бретельки от комбинации, в которой она спала. Под ее рукой находился раскрытый журнал. «Читала и заснула». – подумал я. Подошел и тихо позвал: «Таня! Тань…» Она вскрикнула и села на диване, закрываясь одеялом. «Ты уже пришел?» – спросила она, моргая глазами. «Мы же договаривались на четыре. «Ой! – посмотрела она на часы. – Я не готова». Когда бы я не пришел, Танька всегда оказывалась не готова и при мне начинала собираться. «Отвернись, я встану. Мне нужно одеться», – сказала она. Она так в этот момент была хороша и свежа после сна, что не хотелось, чтобы она начинала одеваться. «Может, лучше никуда не пойдем?» – спросил я, присел на кровать и, наклонившись, обнял ее за плечи. Сейчас же мне захотелось испытать ее спелость. Влечение к ней меня так захватило, что я стал ее целовать. «Подожди, – сказала она и сонно сопротивляясь, загородилась от меня раскрытым журналом. Я узнал обложку и, увидев первые буквы названия, понял, что это «Иностранная Литература. «Лучше скажи, почему он так пишет?» Она подала мне журнал и поднялась одеваться. Я не ошибся. Она спала в шелковистой комбинации. Взял журнал, я отлистал несколько страниц назад и, прочитав имя автора подумал: «Ирвин Шоу? Очень популярный писатель…» Обернулся и сказал: «Послушай, я тоже хочу его почитать. Когда ты мне сможешь дать?» – «Вот сама прочту…» – сказала довольная собой Танька, надевая платье. «Какое место тебе непонятно?» – спросил я. Она подошла и открыла нужную страницу. Я углубился в чтение. Прочитал то место и принялся читать дальше. «Ну что ты скажешь? – спросила она. – Почему он так пишет?» Я не отвечал, увлекаясь написанным. «Хватит читать», – выдернула из моих рук журнал Таня. – Так что ты понял?» – «Ирвин Шоу в этом месте описывал приезд именитых гостей на кинофестиваль. Он сравнивает их с древними животными, динозаврами, – сказал я. – Тебя интересует почему он сравнивает их с динозаврами?» – «Да и это тоже…» – сказала она. «Ну, понимаешь, это столько раз у героя романа повторялось в жизни, что он чувствует себя одним из динозавром среди более молодых и дерзающих коллег. Поэтому такая вялость, спокойствие в ритме. Начало романа мне понравилось. Просто блестяще!…» Я снова взял из ее рук журнал и принялся листать. «Я готова», – через некоторое время сказала Таня. Я поднял глаза и увидел ее во всей красе. Легкое платьице, пушистая кофточка, добавляющее в ее облик что-то от птенчика, и сияющие голубизной глаза. Я отложил журнал, встал и обнял ее. «Сейчас, я только надену туфли», – сказала Таня, вывернулась из моих рук, сняла тапочки и надела туфли. «Зачем, интересно, туфли?» – подумал я и, снова обняв, принялся целовать. Я прижимал к себе ее спелое тело и мне так хотелось его. «Мы же в музей собрались», – не довольно и с недоумением произнесла Танька. Если уж она собралась в кино, театр или в музей, то ее ничто не могло остановить и свернуть с этого пути. Но чем мне нравились наши отношения, что у нас все выходило по-моему. Я ей мог объяснить почему надо делать так, а не иначе. Для этого у меня находились всегда веские аргументы. И она моим рассуждениям полностью доверяла. Я снимал с нее кофточку, мягкую, нежную и совсем не нужную сейчас. «Как же музей?» – спросила она, еще на что-то надеясь. И в ответ я лишь мысленно улыбнулся: «Глупенькая! Какой там музей?» – «Нет», – сказала Танька мне строго. И я понял – пора приводить аргументы. «Мы успеем, – сказал я ей шепотом томно и невыносимо даже для меня самого нежно. «Нет», – повторила она. И это «нет» зазвучало для меня как «да», когда я снимал с нее шелковистое платье. Оно облегало ее стройное спелое тело. И я чувствовал в нем бесконечно зовущую свежеть цветения, упругую мягкость и теплоту. Платье, как отдернутый занавес, открыло мне ее тело, белое и нежное. И она вся перестала быть только осязаемой и стала видимой, доступной. Я снова увидел ее плечи и чуть пухлые руки. Начал торопливо снимать с себя рубашку, майку и остальное. Я срывал их с себя, как срывают в предвкушении дивные яблоки с дерева. Их так много и хочется сорвать сразу все. Но у меня было только две руки и приходится срывать по одному, по два. С ее лифом у меня возникла проблема. Придумали тоже петельки, крючочки, кнопочки, пуговки. И не придумали ничего такого, чтобы лиф снимался сам только от одного воспламеняющего взгляда мужчины. В этот момент всегда не до этого. И хочется порвать одежду в клочки, а не только срывать и отбрасывать. Все эти детали и деталюсечки только отвлекают внимание. Еще к тому же и руки плохо слушаются и голова соображает совсем иначе. Наконец, все получилось. Все крючочки покинули свои петельки. Лиф упал на диван. И ее округлые полные спелости груди с аккуратными миниатюрными сосцами открылись мне во всей красе. Я неистово принялся ее целовать во все прелести, нежно и бережно укладывая на диван. Меня всего переполняла страсть и желание. И в этот момент я вздрогнул раз, другой и из меня потекло наслаждение… Я вздрагивал и вздрагивал, а оно все вытекало из меня и вытекало. И вдруг я увидел, как дрогнула Танька от живота. Так происходит землетрясение с эпицентром в одной точке. Она раскинула в стороны руки и кончики ее локтей в судорогах задвигались по талии. «Что это с ней?» – подумал я с испугом. Я не сразу понял, что с ней происходит то же самое, что со мной. Да, она двигалась в сладких судорогах. Мы были слишком молоды и слишком неопытны. Она лежала передо мной доступная и по-прежнему красивая. Я смотрел на нее спокойно и с любовью, точно зная, что пройдет несколько дней и меня снова неудержимо потянет к ней, чтобы находиться с ней рядом и испытать наслаждение только от близости, от соприкосновения и нежностей. И меня будут снова будоражить и вдохновлять завистливые взгляды встречных мужчин. Мне будут кружить голову ее голубые глаза, белая кожа с голубыми прожилками на руках, на плечах и груди, свежеть цветущей роза на щеках и губах.