Путь олигарха

Их, и крестьян особенно, погибло в десятки раз больше. За что боролись, на то и напоролись, как говорят старики. Доля заработной платы в структуре производственных расходов при Советской власти упала до 20-25 процентов.

– Но работали все, и окончательная прибыль шла на социальные расходы, а теперь всех на улицу, идите, куда хотите, а прибыль я потрачу на Мальдивах.

–Да, сокращаешь, конечно, штат до минимума, но те, кто остается, получают иногда больше самих предпринимателей. И ни за что не отвечают, кроме своей конкретной работы. Работай хорошо – все дела. Опять же нет. Везет шофер товар, и голова у него не болит, продадут его или нет. Испортится – так испортится, что мне – пусть у хозяина голова болит. Главное, довезти и сдать, да еще что-нибудь умыкнуть. Казалось бы, сопи в две дырочки и нишкни. Нет же, ходят, зенки косят, разглядывают, в чем ты одет, на чем ездишь, что кушаешь, где живешь. А почему мы не так? Почему, почему, да по качану!– распаляясь все больше, сердился Кардаш.

– На чужой роток не накинешь платок, – философски сказал Скляр, отдуваясь.– Надо привыкать, Глеб Платонович, к таким разговорам, никуда не денешься. Недовольные были, есть и будут всегда, такова природа человека: не довольствоваться достигнутым. Как только достиг одного уровня тут же хочется перескочить на другой – более высокий. У вас разве не так?!

– Вот именно! – обрадовался Кардаш, что его, наконец, поддержал собеседник.– В Америке, в Европе как? Наступила пора перемен – повозмущались, вышли на улицы, изменили что-то – и опять за работу.

Кромвель еще в 1648 году пошерстил в Англии зажравшуюся аристократию, и до сих пор там все спокойно. У нас же бунт за бунтом, восстание за восстанием, революция за революцией. И везде «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был никем, тот станет всем». И все строят, и все вновь разрушают – строители ху….

Взять хотя бы Пугачева. Ну, дойди он до Москвы, до Петербурга, и дальше что? Салават Юлаев получил бы графа, а нутро по-прежнему осталось бы диким, башкирским. Это он с братками с живых помещиков кожу сдирал, а подкожным жиром смазывал раны и оружие, и использовал для приготовления какой-то ихней башкирской бурды.

Это он, ближайший соратник Пугачева, разрезал людям живот, наматывал на палку кишки жертвы, и человек смеялся до самой своей последней минуты, потому что было нестерпимо щекотно. И что принесли бы России эти бандиты, не разбей их Суворов? Новый строй, всеобщее равенство, расцвет промышленности, ремесел? Дикость и упадок – больше ничего.

« Вас вовремя не буди – так вы и не проснетесь», – желчно подумал Скляр, а вслух спросил с искренним интересом:

– Глеб Платонович, где вы почерпнули эти сведения? В наших учебниках такого не было.

Кардаш опять полуобернулся к Скляру, раздумывая, заслуживает он доверия или нет. Олег, видно, заслужил.

– В наших учебниках много чего не было, – сказал Кардаш, снова усаживаясь поудобнее.– Читал в Америке. Спустим деньги в казино или на потаскух и сидим на бобах до следующего получения. Что остается делать? Читаем. В Гарварде – одна из лучших в мире библиотек по русской истории. Там половина профессуры имеет русские корни. Вот и читали, слушали, сочетали полезное с приятным. Сперва негритянок порем, а потом читаем, или наоборот. Вот так-то…

– Саша,– обратился вдруг Кардаш к своему водителю,– а почему ты не участвуешь в нашем разговоре? Ты – представитель, так сказать, рабочего класса, гегемона революции, могильщика буржуазии…

–Я рулюю, – неопределенно ответил Саша.

– Правильно, вот это ответ. Человек рулюет – и это его главная задача. Он у меня получает больше, чем таксист или частник на маршруте, – обернувшись к Скляру, пояснил Кардаш.– Саша, митинговать пойдешь?– снова к водителю.

– А зачем? – заулыбался парень.– Пока хватает. И митингами ничего не добьешься.

– Дурья твоя башка, – скептически резюмировал Кардаш.– Ты своими глупыми, корявыми рассуждениями опровергаешь самого Карла Маркса, а заодно и Фридриха Энгельса, Ульянова-Ленина, ренегата Каутского, а также Прудона. Как ты можешь так нагло обращаться с великими умами?

– Я таких фамилий, кроме Ленина, даже и не знаю, – стеснительно сказал Саша.

– А если Глеб Платонович возьмет тебя и уволит? – не преминул съязвить Скляр. Бес и желание как-то противостоять самодовольству Кардаша все время толкали его в ребро.

– Ну…я не знаю…шоферня везде нужна…– ответил водитель, сразу став серьезнее.

– Ты моих сотрудников не провоцируй, – с многозначительой бесстрастностью сказал Кардаш. Олег понял, что, в самом деле, не стоит провоцировать. Он поерзал немного по сидению, чтобы сменить позу и чтобы ничто не мешало ему заниматься излюбленным в последнее время занятием – размышлениями о своих отношениях с Ольгой…

Возвратившись домой после первой поездки в Днепровск, Скляр позвонил в приемную комбината, узнал номер телефона в гостинице и, затаив дыхание, набрал заветные цифры. Ольга в тот день не работала. Он позвонил на следующий.

Ольга сперва не поняла, кто звонит, а поняв, отвечала вежливо, но скупо. Так повторялось несколько раз. Олег изо всех сил старался зацепиться за каждое сказанное ею слово, развить тему и тем самым заполнить межзвездную пустоту отчуждения, возникающую в каждом телефонном разговоре. О чем он только не говорил: о политике, о спорте, о телесериалах, которые специально смотрел, о жизни, об эстраде, рассказывал анекдоты, пытаясь ее рассмешить, но все невпрок. Ольга или упорно молчала или отстреливалась короткими сухими фразами. Откровенно послать его к черту она, видимо, побаивалась, зная, какая это важная фигура для руководства комбината.

Но не в характере Олега было отступать, да и отступать было некуда – уж очень она приглянулась ему. С первым же своим звонком он дал ей свой номер телефона, надеясь, что она когда-нибудь ему позвонит. Каждый день Олег Владимирович спрашивал Ирочку, не звонил ли кто из Днепровска. Он делал это так регулярно, что Ирочка стала сама докладывать, что пока никто из Днепровска не звонил. Шеф воспринимал эту информацию с явным сожалением, чем возбуждал Ирочкин интерес: от кого это Олег Владимирович с такой детской надеждой ждет телефонный звонок.

Но никто не звонил неделю, и две, и три. Приходилось время от времени звонить самому и натыкаться на глухое непонимание и неприятие. Правда, голос Ольги постепенно теплел, и ответные фразы становились чуть длиннее, и только это обстоятельство питало надежду Олега, что вода точит камень, а настойчивость когда-нибудь принесет плоды.

И однажды телефон все-таки зазвонил, и приятный, бархатистый голос смиренно попросил: « Позовите, пожалуйста, Олега Владимировича».

– Кто его спрашивает?– Ира почему-то сразу предположила, что звонят из Днепровска и только ждала подтверждения.

–Это звонят из Днепровска, скажите, что Ольга.

–Да-да,– засуетилась Ирочка,– сейчас позову,– и прожогом кинулась к шефу,– Олег Владимирович, из Днепровска!

Скляр сразу схватил трубку, надеясь, что это не Тоцкая.

– Я слушаю. Кто это?

– Это Ольга. Я приношу извинение, Олег Владимирович, но мне некому больше звонить.– голос Ольги дрожал.

– Ну-ну, в чем дело?– подстегнул Олег, чувствуя что-то неладное.

– Дочка моя Люба заболела,– послышался всхлип.– Воспаление легких.– Лето…как это могло случиться – сама не пойму, купалась на речке, потом бегала…положили в больницу ..нужны лекарства, антибиотики…муж не работает…мне не платят уже три месяца, только продуктами отдают…не могли бы вы мне одолжить..

– Сколько надо? – почти крикнул Олег.– не тяни кота за хвост.

–Ну хотя бы миллион карбованцев…вы не подумайте ничего плохого.. . я отдам…

– Что за вопрос, это пыль!– закричал в трубку Скляр.– Говори почтовый адрес, я сейчас же еду на почту.

Он тогда отправил десять миллионов, это в ту пору около пятидесяти долларов. Действительно, смешная сумма. Но эта сумма помогла ему наладить контакт с Ольгой. Он звонил каждый день и спрашивал о здоровье Любаши, ему неизвестной. Ольга волей-неволей вынуждена была подробно рассказывать о здоровье дочери, а Олег упивался ее голосом, пусть горестным, пусть печальным, но адресованным лично ему. Ему было стыдно признаться самому себе, но он желал, чтобы Любаша подольше была в больнице, лишь бы только иметь повод разговаривать с Ольгой.