Таёжный перегон

На следующий день первым же рейсом Дубовик отправил Романа с конской сбруей и большей частью снаряжения в Селенях, а сам со Стасом остался дожидаться следующего рейса, которым хотел забрать остатки груза и весь овес. Они уже загрузили служебный грузовик, когда прибежал второй пилот самолёта.

– Мужики, отбой! Селенях закрылся по погоде, – выпалил он с ходу. – Разгружайтесь!

– Вот тебе раз! – в сердцах заругался Александр. – Только этого нам не хватало. Не дожидаясь «добрых» слов в свой адрес и всего аэрофлота в целом, пилот повернул назад.

– Да, дела! Мы с тобой застряли в Северном, а борт Романа с грузом посадят в каком-нибудь другом порту. Собирай теперь всех в кучу. Надо же как влипли!

Но после обеда Роман вернулся тем же самолетом назад. Услышав, что портится погода и ребята никуда не улетят, он сдал груз на хранение и вскоре возник перед Дубовиком. К вечеру подул холодный северный ветер, навалилась облачность, небо основательно затянуло. Через дырки в навесе на геологов посыпались редкие капли дождя.

– Кто бы мог подумать, что так резко изменится погода! – не мог успокоиться Александр. – Всего-то не хватило нам полдня. Вот такой, мужики, капризный этот Северный. Не везет мне здесь! Теперь сиди на взводе, загорай на этой чертовой эстакаде. Хоть сюда пустили, а то пришлось бы сдавать овёс на хранение, а самим сматываться в гостиницу.

Вода капнула на голову, тонкой струйкой потекла за шиворот. Он невольно передернул плечами и, как ребенок после сна, встрепенулся.

– Молодые люди, вам не кажется, что нужно что-то делать? Иначе мы промокнем до ниточки.

Эстакада, как и все построенные здесь здания, стояла на деревянных сваях. С трех сторон ее закрывали ветхие дощатые стены, крыша насквозь светилась. Ребята затянули крышу брезентом и, опустив его вниз, кое-как прикрыли переднюю стенку. Сверху бежать перестало, но по-прежнему было сыро и холодно.

– Сюда бы еще печку для полного комфорта, – мечтательно сказал Роман, – тогда хоть зимуй.

Чему-то он мечтательно улыбался, и, глядя на него, Дубовику стало ясно, что в этот момент тот витает где-то далеко.

«Все-таки удивительна эта Якутия! Она кажется бескрайней. Как там было написано, – вспомнил Роман о книге, которую накануне отъезда читал в общежитии: её площадь в пять с половиной раз больше, чем площадь Франции, в двенадцать – больше Великобритании. Вот это просторы! Я думаю, что иностранцы даже не представляют, каков наш Север. Он же поистине бескрайний. Надо же, на вечной мерзлоте построили целые города, перекрыли Вилюй… Да только в одном Северном сколько понастроили! Вон какие дома поставили, и все на сваях. Даже наш сарай и тот на «курьих ножках», разве что не поворачивается в разные стороны, – застегивая ватную куртку, улыбнулся парень. – Ну а про здешний климат говорить не приходится – он просто уникален. – Роман поежился от холода и тяжело вздохнул. – Абсолютный минимум под семьдесят. Ну где еще могут рассказать о таких жестоких морозах?! Представишь себе, как эта бескрайняя долина выглядит зимой, даже жутко становится: всему живому должен бы прийти конец, а здесь живут и работают люди. Правда, сейчас поливает как из ведра, а до этого стояла жара. Этот Северный точно стоит на мокром месте. Даже в Селеняхе было сухо, и пилоты говорили, что дождя не будет. А здесь что творится!»

Он поднял брезент и выглянул на улицу. Возле эстакады стояли мутные лужи, с крыши бежали потоки воды.

Стас так же, как Роман, молчал весь вечер. Подперев голову руками, парень с задумчивым видом сидел на вьючном ящике.

«Ну и погодка, черт бы её побрал! Сейчас бы посидеть у телевизора с бутылкой пива или поваляться с книгой на диване. И занесло же меня в эту дыру!»

Дождь монотонно стучал по крыше, наполнив убежище геологов звуками капели и журчащей воды. Александр прямо на полу развернул теплый спальный мешок, подложил под него толстую оленью шкуру.

– Теперь, мужики, это на неделю. Эту погоду я уже изучил: если дождь начинается с такой мороси при северном ветре, то с Ледовитого океана принесло какой-то циклон, а если дует с востока – с Тихого океана. Как видите, всё очень просто, для того, чтобы предсказать прогноз погоды, не надо быть великим метеорологом.

Он разделся и, нырнув в спальник, закрылся с головой. Недолго покрутился, высунулся наружу.

– Три года назад я проторчал здесь полтора месяца, никак не могли вылететь. Сначала так же, как сейчас, погоды не было, а потом борт не давали. Мы тогда, правда, прилетели позже, но ледоход на Индигирке застали. Помню, было очень жарко, а в горах, как нынче, снег лежал. Кстати, то лето вообще было очень засушливым. Всё вокруг просто звенело, как говорили вертолетчики. Из-за жары вертолёты летали с половинной загрузкой, вот и собралось столько заказчиков, что пушкой не пробьешь. Каждое утро возле ПАНХа[2] отиралась толпа разношерстного народа, каждый как мог выбивал себе борт. А как его выбьешь, когда там были ребята покруче нас: с такими связями, о каких мы даже мечтать не могли. Рядом с нами сидела группа киношников из Москвы, потом приехала какая-то иностранная делегация. Так их сразу вывезли, а геологов, биологов, охотоведов и прочий люд, отправлявшийся в тайгу на полевые работы, тормознули. Когда наконец-то дали вертолет, лето перевалило на вторую половину. Кругом зелень, цветочки цветут, птицы уже вывели потомство, а мы только начали работать.

Ветер подул сильней, капли дождя стали залетать через боковую стенку, и под ней образовалась лужа. Временами становилось совсем тихо, и тогда голос Дубовика звучал громче:

– По приезде в Северный мы, как белые люди, устроились в поселковую гостиницу, прокантовались там неделю, будто настоящие командированные, а потом пришли сюда, поближе к взлётно-посадочной полосе. Я посчитал, что при таком раскладе нам скоро не хватит аванса, который выдали на полевые работы – придётся питаться полученной тушенкой и макаронами. В лесочке, прямо за взлетно-посадочной полосой, мы поставили палатку и в ожидании вертолета стали, что называется, бичевать. Сначала расположились на открытом месте, недалеко от аэропорта. Когда тихо, слышишь объявления диспетчера и видишь, как прилетают и улетают самолёты. Через пару дней я знал расписание и даже мог сказать номер севшего борта. Все бы ничего, да не там разбили палатку. Вы даже не представляете, каково стоять на виду. – Он ухмыльнулся и закрутился в спальнике. – Каждый считает своим долгом не пройти мимо. От гостей отбою не было. По первости нам даже нравилось: новые люди – новые знакомства. Кто бы ни зашёл, будто батюшке на исповеди, рассказывает о своих делах и проблемах. И чего только ни наслушаешься за день! Уже примерно через неделю мы знали все поселковые сплетни, а вскоре и окружные. Ну, словом, впору записывать и издавать книгу. Смотришь, все вокруг куда-то спешат, суетятся, а мы, как посторонние наблюдатели, только созерцаем со стороны на то, что происходит. Утром и после обеда я схожу в ПАНХ, узнаю о плане полетов на следующий день, и мы свободны, как птички, – ждём до следующего дня. От такой жизни потянет на что угодно, потому и были рады поговорить хоть с кем. Но, видно, так пресытились, что стали подумывать, куда бы сбежать. Присмотрел я одно тихое местечко, и мы перетащились подальше в кустарник. Там спокойно, никто не мешает, солнышко пригревает. Да так оно пригрело, что поплыла под нами мерзлота, стало мокро. Дальше ещё хуже: место непродуваемое, а вскоре пошли комары, да не один-два, а тёмной тучей висят над палаткой. Гул стоит почище, чем от вертолета. Были бы в поле, все не так обидно, а тут, считай, поселок, но грызут не меньше. И самое неприятное – убежать некуда. Словом, дней пять промучились и перебрались на новое место. Оказались у самой дороги. А там такая пыль, что после каждого проехавшего грузовика полчаса не видно неба. Вот так до самого отлета и глотали пыль. Но это всё равно лучше, чем комары.

Дождь не на шутку разошёлся, вскоре насквозь промок брезент, внутри стало сыро и холодно.

2

ПАНХ – отдел Аэрофлота по применению авиации в народном хозяйстве.