Страница 4 из 8
– Пей, браток, только много нельзя. Врачи не велят.
Примериваюсь, как тащить его. Он ростом с меня, а весом поболе будет. Взвалю на спину, а там видно будет. Стоп! А винтовка его где? Поискал взглядом – приклад из травы торчит. Есть винтовка. Теперь и к своим можно. Только бы обоих не положили. Так вместе потом и похоронят.
– Как тебя зовут, браток?
– Миша, – стонет он в ответ.
– А я Андрюха. Откуда родом?
– Из Валуек.
– А я из Улан-Удэ, из столицы Бурят-Монголии. Слыхал про такую? Ну, давай полезли к своим.
Взваливаю тяжелое тело на спину, очень тяжелое. Правда, он руками на землю опирается, но все равно чувствительно. Винтовку за плечо на ремень цепляю. Поползли. Первые метры самые трудные – приноровиться надо. Вот бы нам эту «складку местности» переползти, совсем небольшую, едва заметную, если стоишь, возвышенность. Но едва я на нее вползаю, как снова раздается пулеметная очередь. Ну что за народ такой – по санитару с раненым бьет?! Задний ход! Сползаем пониже, чтобы не светиться на гребне. А пулемет не умолкает, добить нас хотят. И такая обида взяла: за всю войну еще ни разу по немцам не выстрелил. А он положит нас сейчас, и как будто я и не воевал вовсе. Стаскиваю с плеча винтовку, разворачиваюсь и палю туда, откуда пулемет бьет: выстрел, второй, третий… Всю обойму высадил. Попал, не попал, но пулемет затих. И мы снова поползли, гребешок этот чуть видный преодолели, а там мне навстречу шагов за сорок наши бойцы поползли, помогли раненого дотащить.
Командир роты в бинокль видел, как я раненого тащил, да еще отстреливался. Сказал, что представил меня к медали «За отвагу». Потом ордена были, но эта медаль – самая памятная.
Во время войны был санитар, который шесть раз был награжден медалью «За отвагу». Так что санитар – профессия на войне весьма героическая.
Раненых у немцев было меньше, чем у нас. Это потому, что убойная сила трехлинейки или ТТ была намного больше, чем у немецкого оружия.
ПРИМЕЧАНИЕ ИСТОРИКА
23 августа 1941 года нарком обороны подписал приказ № 281 о порядке представления к правительственной награде военных санитаров и носильщиков, текст которого зачитали во всех ротах:
«Для поощрения боевой работы военных санитаров и носильщиков ввести следующие представления о награждении:
1. За вынос с поля боя 15 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде медалью «За боевые заслуги» или «За отвагу» каждого санитара и носильщика;
2. За вынос с поля боя 25 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Красной Звезды каждого санитара и носильщика;
3. За вынос с поля боя 40 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Красного Знамени каждого санитара и носильщика;
4. За вынос с поля боя 80 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Ленина каждого санитара и носильщика.
Приказ ввести в действие по телеграфу.
Народный комиссар обороны СССР И. Сталин».
Под Ельней
Незадолго до войны в полк зачислили шестнадцать мальчишек-сирот в качестве воспитанников. Половина из них попали в наш музвзвод. Ребятам сшили гимнастерки, сапоги по размеру, шинели, привели их к присяге. Они посещали занятия в обычной средней школе, а после уроков изучали в оркестре нотную грамоту и постигали искусство игры на духовых инструментах – трубах, барабанах, флейтах, кларнетах. К каждому музыканту был приставлен ученик. Я обучал игре на кларнете паренька Леню Трухина. Мальчишки есть мальчишки, и они с трудом привыкали к строгостям военной жизни. Мы их звали «дьяволятами». Но через год «дьяволята» остепенились, повзрослели, и всех их приняли в комсомол.
Судьбы у этих мальцов сложились по-разному. Под Ельней был убит осколком Котов, первый из восьми юных музыкантов. В ногу был ранен лучший наш футболист Юдин. В грудь навылет Гена Мусохранов. Выжил. Стал офицером. И жил еще долго. Однажды летом на привале сели за обед. Рядом разорвалась немецкая мина. Получили ранения старший из сынов полка Шипилов, оторвало осколком палец у Блинова, задело Леню Трухина. А рядом сидел с ними взрослый боец – того наповал. А в 43-м в лесных боях на Смоленщине пропал без вести Миша Тимченко. До Дня Победы дошагали с дивизией Леня Трухин, Сачков и Васильев. Погибли в боях Котов, Юдин, Косачев.
29 июля 1941 года наша 107-я стрелковая дивизия вместе с еще четырьмя такими же соединениями 24-й армии сосредоточилась в районе Ельни.
Ельня… Никто из нас, коренных сибиряков, никогда не слышал этого названия. Но оно было так понятно, от него веяло чем-то родным, нашенским, таежно-еловым… Много позже, увлекшись историей тех земель, которые освобождала наша дивизия, я узнал, что Ельня ровесница Москвы, что в XII веке великий смоленский князь Ростислав Мстиславич, внук Владимира Мономаха, племянник Юрия Долгорукого, создал здесь, в верховьях Десны, укрепленный пункт против Литвы. А городом Ельня стала с 1776 года.
К концу второго месяца войны сюда, под Смоленск, к Ельне, были стянуты и части 43-й армии, усиленные артиллерией и танками. Все это делалось под непосредственным командованием генерала армии Георгия Константиновича Жукова. Для нас это был первый бой и для него, как он позже вспоминал: «Ельнинская операция была моей первой самостоятельной операцией».
Ельню захватил 46-й немецкий моторизованный корпус, и бои на Ельнинском выступе, нацеленном в сердце страны, не прекращались даже тогда, когда по всему Резервному фронту наступило временное затишье. И мы, и гитлеровцы стягивали силы для удара. Кажется, впервые за всю мировую войну немцы стали зарываться в землю и оборудовать свой передний край по всем правилам инженерной науки: строили дзоты, закапывали танки, превращая их башни в бронированные доты. Мы тоже работали малыми пехотными лопатками и большими саперными лопатами, но по всему чувствовалось, что готовили мы не линию обороны, а рубеж для атаки. Жара – даром лето на исходе – стояла иссушающая: оружие истекало маслом, вода – на вес золота. Вот где пригодились наши безводные марши по алтайскому зною!
А у меня – событие: из боевых санитаров меня перевели в стрелки. С трехлинейкой в руках чувствуешь себя куда увереннее, чем с санитарной сумкой на боку.
К взрывам, свисту пуль рано или поздно привыкаешь. Взорвался снаряд, это где-то там, а раз ты слышишь взрыв, значит, ты не убит. В бою эта привычка к орудиям смерти помогает воевать, преодолевать страх – мол, это все где-то там, мимо тебя, в тебя не попадут. А потом, после боя приходит запоздалый страх – а ведь могли и в меня попасть. Я же не заговоренный. А так хотелось верить в волшебные слова охранных заговоров. Моя бабушка заговаривала словами рожу на ноге, была народным лекарем, к ней шли. Может быть, и за меня сейчас словечко замолвила, но нет ее уже давно…
…И вот наступило 30 августа 1941 года. Во всю свою огневую мощь ударила наша артиллерия. Земля задрожала. Невольно вспоминалось лермонтовское «Бородино»: «Земля тряслась – как наши груди, смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». Все так и было… Не успели осесть пыль и песок, поднятые снарядами, не успели еще перенести огневой вал, бросились в атаку сибиряки…
Важно заметить, что задачу 765-му стрелковому полку нашей дивизии ставил лично командующий Резервным фронтом генерал-армии Г. Жуков.
Дивизия наступала вдоль реки Ужи на деревню Садки, превращенную немцами в мощный опорный пункт. Далее мы должны были перерезать с запада железную дорогу к Ельне и таким образом отсечь пресловутый выступ, превратить его вместе с наступавшими с юга – нам навстречу – дивизиями в котел.
Бои были долгие, упорные, кровопролитные… Нас поддерживали танки 102-й танковой дивизии и полк 127-й стрелковой дивизии. Но все-таки за неделю беспрерывных атак мы продвинулись не более пяти километров. Правда, Садки мы отбили. Но какой ценой! В бой были брошены все дивизионные тылы, даже музыканты. Это о них потом были написаны стихи: