Страница 2 из 17
– Товарищ подполковник, старший лейтенант Убегайло для прохождения срочной службы явился!
И повестку военкому на стол – хрясь!
Военком смотрит на старлея, на повестку, снова на старлея, на повестку. На шеврон части, снова на повестку. Бледнея, понимает, что он действующего старшего лейтенанта в солдаты призвать хотел. Да ещё из ведомства страшного полковника.
– Ты Семёнову уже сказал?
– А как бы я, по-вашему, сюда приехал? Полковник Семёнов мне увольнительную подписывал.
– Твою мать! – хватается за голову военком.
– Давайте так, – предлагает Саша. – Вы мне всё подписываете – и я поехал. Я вас не видел, и вы меня не видели.
Так Саша и не послужил солдатом. Зато когда я увольнялся из армии, он, будучи целым капитаном, обзывал меня дезертиром. Будем считать, что этим рассказом я ему отомстил.
Приключения «косаря»
Слышали пословицу «Солдата куда ни целуй, у него везде… э-э-э, не лицо, короче»? Да простят меня адекватные солдаты, но в первый год своей службы замначальника сан-эпидлаборатории при воинской части я убедился в истинности данной пословицы. А всё из-за рядового Иванова.
В мои обязанности как военного врача эпидемиолога-па-разитолога-гигиениста-микробиолога входило проведение анализов при подозрении на кишечную инфекцию у бойцов. Из-за особенностей микробиологического анализа результаты я иногда выдавал уже после того, как бойца пролечивали антибиотиками широкого профиля и отправляли обратно в часть. Экспресс-анализов у меня в лаборатории не водилось. Точнее, наборы были. Ровно два. Но стояли они в холодильнике, под строгим замком и моей личной ответственностью. Я их принял, заступая на службу, и, увольняясь, сдал.
Но это я отвлёкся.
Иду как-то осенним утром на службу, а на ступеньках лаборатории в скрюченной позе меня поджидает боец.
– Что случилось? – жизнерадостно спрашиваю я.
– Доктор, диза-а-а, – солдат на моих глазах подаёт признаки клинической смерти, изображает судороги и пускает пену изо рта. Ну ладно, с пеной я преувеличил.
– Заходи в лабораторию. Сейчас придёт Людмила Сергеевна, наш средний медицинский сотрудник, возьмёт у тебя мазок, и посмотрим, что за диза.
Боец возвращается с того конца светлого тоннеля только для того, чтобы на четвереньках заползти в предбанник лаборатории.
«Блин, может, аппендицит какой?» – думаю я. Уж очень натурально корчится.
Усаживаю солдата на стул, звоню в медпункт.
– Саша, сэлка беспокоит. Тут от тебя боец Иванов приполз. Подозрение на кишечную инфекцию. Ты его внимательно смотрел?
Интеллигентный старший лейтенант медицинской службы Александр разрожается длинной матерной тирадой. По его словам, рядовой – тот ещё Чарли Чаплин. Обращается в медпункт пятый раз за последние два месяца. Косил на ОРЗ, гипертонию, холецистит, аппендицит, теперь кишечную инфекцию осваивает.
– Но ты его внимательно смотрел? – уточняю я.
– Да я его, б…, куда только ни смотрел! – Саша бросает трубку.
Ну ладно. Осторожно выглядываю в предбанник, где сидит рядовой Иванов. Боец расслабился. Не наблюдая вокруг медицинского и офицерского состава, сидит с блаженной улыбкой и в носу ковыряется.
– Хм-м, – громко говорю я.
Иванов тут же скрючивается в классической позе страдальца, из его горла вырывается стон умирающего.
– Доктор, спасите!
– Тут тебе не реанимация, а микробиологическая лаборатория. Анализ тебя не спасёт, – грозно говорю я. – И вообще, хватит притворяться. Мне твой начмедпункта всё рассказал.
Иванов тут же меняет тактику. Начинает хныкать, в уголках глаз появляются искренние слёзы.
– Доктор, тут такое дело.
И открывает мне душу. Мол, слаб он здоровьем и не силён в кулачных боях, за что чмырят его товарищи по казарме и недолюбливает сержант. И кушать ему всё время хочется, и спать не дают, и матом вокруг ругаются. А душа у Иванова нежная, философская. Писал он в школе стихи, любил девушку, а прямо перед призывом она его бросила. И учился бы сейчас на поэта-песенника, если бы баллов в институт культуры добрал.
Я не знаю, почему Иванова не взяли в кулёк. Я бы его после такого выступления сразу в Щукинское без экзаменов. Как Немирович-Данченко, я сказал: «Верю!»
Эх, погубит меня моя доброта! Через двадцать минут Иванов с довольной мордой сидел в моём кабинете на диване, трескал бутерброды, которые жена сделала мне на обед, и с сёрбаньем прихлёбывал кофе.
Пришла лаборантка, с удивлением посмотрела на борзеющего солдата.
– Всё в порядке, Людмила Сергеевна. Он посидит немного, отдохнёт и в медпункт пойдёт.
– Ну-ну, – лаборантка, жена боевого полковника, помотавшаяся за ним по гарнизонам Средней Азии и Кавказа, смерила Иванова грозным взглядом, от которого он поперхнулся бутербродом. – Смотрите тут у меня!
Иванов бутерброды доел, кофе выпил и принялся болтать. Оказалось, что мы с ним из одного райцентра. Пошли воспоминания о детстве: а в какую школу ходил, а ты Ваську Косого из третьего дома знаешь? Короче, через пять минут я не знал, как Иванова выгнать.
Благо пришла лаборантка и забрала солдата на анализы. А потом пинком выгнала его вон.
Стоит ли говорить, что с анализами всё было в порядке и никакой кишечной инфекции близко не обнаружилось.
Дня через три я снова обнаружил бренное тело Иванова на ступеньках лаборатории.
– Привет, доктор! – панибратски приобнял меня солдат. – У меня к тебе дело есть.
«Однако, уже на ты перешли», – подумал я.
– Надо мне пару дней в госпитале поваляться. Сделаешь? А то у нас марш-бросок в среду, а мне очень бежать не хочется. Нога болит, – и солдат вполне правдоподобно потёр «больную» ногу. И поморщился.
– Иванов, ты не оборзел?
– Ну земляк, ну по-соседски.
– Иванов! А ну марш в часть!
– Чего ты? Я же не за просто так, – обиделся боец.
– Или ты сейчас исчезнешь, или у тебя будут проблемы.
– Бегу, бегу, – Иванов затопал сапогами и исчез из моей жизни.
На семь дней.
В понедельник он снова сидел на ступеньках лаборатории, курил и клянчил у меня плохие анализы, справку о смертельной болезни, просил помочь комиссоваться.
Как-то по глупости я проболтался про общих знакомых, и Иванов взялся за меня с удвоенной силой. Через этих знакомых он узнал мой телефон. Мне звонила его мама. Даже, твою дивизию, бабушка! Я крутился как уж на сковородке. Пару раз натравил на него Людмилу Сергеевну, один раз чуть ли не пинками гнал до казармы. Следовало, конечно, нажаловаться на него непосредственному командиру, но мне было почему-то жаль этого раздолбая.
Дошло до того, что, завидев на ступеньках лаборатории знакомую фигуру, я резко менял маршрут следования и уходил в медроту или столовую.
И однажды моё терпение лопнуло. В это утро Иванов особенно долго и занудно выпрашивал у меня справку. Я стиснул зубы, взял его за шиворот, несмотря на жалобы и мольбы, отволок в казарму и сдал на руки сержанту.
– Сержант, если рядовой Иванов без видимой причины ещё раз появится в микробиологической лаборатории, я буду вынужден принять меры. Почему ваш боец болтается по части без дела?
– Понял, товарищ старший лейтенант.
– А раз понял – выполняйте.
И я ушёл. Чувствуя спиной отчаянный взгляд Иванова. И страдая душой, как будто сына в гладиаторы продал. Больше я Иванова в армии не видел.
Прошло почти полгода, и как-то приехал я на малую родину к матери. Иду с автобусной остановки, темно, редкие фонари выхватывают из сумрака пустынную улицу и одинаковые подъезды советской архитектуры. И вдруг слышу до боли знакомый голос:
– Да вы, пацанва, жизни не нюхали. Вот, помню, пригнали нас на полигон, с парашютом прыгать.
Етить-колотить, Иванов!
Останавливаюсь и вижу прекрасную картину. На скамейке возле подъезда с бутылкой пива в руке и в окружении стайки подростков сидит «косарь» Иванов и вещает. А подростки и уши развесили.
– Да что тут говорить, служба для мужика – самое главное. Сигарету мне!