Страница 10 из 17
И тут тренькает военный телефон. Поднимаю трубку:
– Старший лейтенант Иванов. СЭЛ!
И грозный голос начинает диктовать мне таинственные цифры кода Да Винчи. А тут Маша тянет меня за рукав:
– А вот тут у тебя что?! – и наманикюренным пальчиком в какую-то строку отчёта тычет.
Я отвлекаюсь на Машу, потому что целый подполковник рядом.
Грозный голос, видимо, обиделся на моё невнимание. И заревел на всю ивановскую:
– Товарищ лейтенант! Что вы там, б…, делаете?! Я вам серьёзную информацию передаю, а вы там с девочками хихикаете?!
И Маша это услышала. А так как она была не просто подполковником, а подполковником-блондинкой, то очень болезненно относилась к подобным вещам. Рывком выхватила у меня трубку:
– Имя?! Звание?! С тобой, мудак, не хихикает, а разговаривает подполковник медицинской службы Батян!
И понесла, и понесла. Я уж насколько подкован в филологическом плане, но и то в блокнотик записывал.
Нам после этого неделю не звонили.
На утреннее построение я ходил редко. Во-первых, это была всё-таки не моя часть. Я же был в ней засланный казачок, помните? А во-вторых, меня никто не заставлял. А если не заставляют – зачем делать?
Но как-то пришли ко мне в лабораторию коллеги-медики из медроты. Я с ними ещё в универе учился, поэтому общались неформально. И говорят мне:
– А пошли, Паша, постоишь с нами.
– Да нафиг надо, – говорю им. – Холодно.
– Да пошли, интересно же тебе, «пиджаку», армейским воздухом подышать.
– Ну пошли.
Мы и пошли.
Очень скоро я пожалел о своём согласии. Конец октября, мелкий снежок вперемежку с дождиком. Раннее утро, стоим, как придурки, на плацу, ждём командира. А я вообще идиот, потому что поддался на эту авантюру. Холодно до одури. За спиной кто-то втихаря курит. Тянет противным сигаретным дымком.
Приходит командир. Курильщики проглотили окурки, не иначе.
– Товарищи офицеры!.. – и начинает речь толкать.
Стоим.
– Кто там ржёт в задних рядах?! Медики, небось?!
Стоим.
Командир видит мою фуражку и багровеет.
– Это кто там не по форме одет, мать вашу?! Выйти из строя.
А форма у меня была другая. В части, где располагалась лаборатория, такую форму носили только как парадную. То есть китель, брюки со стрелками, фуражка. Вокруг меня одни «пятнистые» в кепках, один я в фуражке. Белая ворона.
Нас, сэловцев, за эту форму даже за глаза эсэсовцами называли. Ещё и функции у нас были карательные. Эсэсовцы и есть.
– Вы что там, не слышали?! Выйти из строя!
И вот тут у меня случился конфуз. Я же не умею выходить из строя. Меня никто не учил. А медики ржут и выталкивают меня вперёд. Выхожу так, отбиваясь.
– Лейтенант Иванов!
И половина построения уже ржёт. Потому что «пиджак». Не так стоит, не так говорит. Суки! Я вам ещё вспомню!
– А-а, сэловец, – грустнеет командир. – Ну ладно. Стать в строй.
Я проталкиваюсь обратно, по дороге злым шёпотом обещаю коллегам анальные кары.
Командир морщится мне в спину. Он и рад бы высказаться по поводу моей пиджаковости, но вспоминает, что я у него в столовой на прошлой неделе кишечную палочку с посуды высеял. И настроение у него неумолимо портится. И он начинает отрываться на подчинённых.
– Старший лейтенант Петров, как стоите?! Что это за поза бабы с веслом. А ну, смир-р-рна!!!
Командир косится на меня и идёт дальше проверять личный состав. Подходит к капитану-хирургу из медроты.
– Товарищ капитан, почему не бриты?!
Тот вытягивается по стойке смирно.
– Не побрился, товарищ подполковник!
Командир опять косится на меня. Ему явно неуютно. И начинает орать.
Орал минут двадцать. И всё это время нам на головы падал мелкий снежок вперемежку с дождиком. И вороны на деревьях, растущих вдоль забора части, отзывались карканьем, на каждую особенно громкую ноту в голосе командира.
В итоге медики говорят:
– Паша, ты не ходи больше на построение. Ты чего-то командира нервируешь.
Я и не ходил больше. В самом деле – чего его нервировать?
Через год службы в армии меня послали учиться. Кто-то из начальства решил, что шести лет в университете и года интернатуры недостаточно и надо бы ещё добавить специализацию. Ну ладно, учиться – не работать. Тем более что за неделю до учёбы мне позвонил командир.
Я в это время ехал на проверку в одну из частей. Очень эпично ехал. Транспорта у части не нашлось, поэтому я впёрся с ящиками, полными пробирок, в общественный транспорт. Пассажиры покосились на меня и, на всякий случай, отсели от меня подальше.
И тут в кармане затрезвонил телефон. Я увидел на экран-чике, что звонит командир, и встал по стойке смирно посреди автобуса. Рефлекс, чтоб его!
– Слушаю, товарищ полковник!
– Гушинец! – рявкнула трубка.
Пассажиры автобуса в панике заозирались. Мужчины ощутили острую потребность встать рядом со мной по стойке смирно и увидеть грудь третьего в строю.
– Гушинец, ты же у нас столичный? – издалека начал командир.
– Никак нет, товарищ полковник! – бодро отрапортовал я.
Командир на секунду завис. Но потом так же жизнерадостно рявкнул:
– Ну так жена у тебя столичная?!
– Тоже нет, – пожал плечами я.
Командир задумался ещё на секунду.
– Короче, кончай выпендриваться! В отделе эпидемиологии место освободилось. К переводу в столицу готов?
– Так точно, товарищ полковник! – жизнерадостно рявкнул я.
Пассажиры посмотрели на меня, как на сумасшедшего, потихоньку потянулись к выходу.
Через три дня в мою лабораторию свалилась проверка из столицы. Проверку приняли как полагается, и на середине второй бутылки подполковник с седыми висками ещё больше меня обнадёжил:
– Ты, лейтенант, совсем в своём лесу нюх потерял. Вот переведут тебя в столицу, в мой отдел, драть буду нещадно! Мигом службе научишься.
«Точно переведут», – обрадовался я.
Прошли выходные. В понедельник сижу себе спокойно, в микроскоп стафилококков разглядываю. А тут – звонок!
– Гушинец! – стафилококки в мазке встали по стойке смирно. На экранчике – замкомандира подполковник Авраменко.
– Я, товарищ подполковник!
– Гушинец, ты почему не на учёбе?!
«На какой учёбе? О чём он вообще?»
– Тебя что, не предупредили?! – грохочет подполковник.
– Никак нет!
– Три минуты тебе на сборы! И чтобы через полчаса был в столице! Тебя определили на двухмесячные курсы переквалификации.
Однако. Бросаю стафилококков и недолеченного ефрейтора, мчусь в объятия позабытой альма-матер. На кафедре эпидемиологии разводят руками. Никаких курсантов они не ждут. Бегаю из кабинета в кабинет, пока одному профессору не приходит в голову светлая мысль:
– Может, на кафедру микробиологии позвонить? Туда сегодня какие-то военные приезжали.
– Зачем микробиология? Меня же в эпидемиологи пророчат, – удивляюсь я. – Через неделю переводят в эпидотдел Центра.
– Ничего не знаю, – разводит руками завкафедрой.
Тут в его кабинет влетают капитан и два лейтенанта.
– Паша, здорово, а мы тебя второй день ищем.
Ага, курсанты из других сэлок. Хорошо, нескучно будет.
Короче, кадровики что-то перепутали и отправили меня на двухмесячные курсы по микробиологии. Командир звонил в управление, что-то там орал про нецелесообразность, но его уже не слушали. Военная машина повернулась, и мнение шестерёнок уже никого не интересовало.
Ну и ладно.
Я снова почувствовал себя студентом. Давно забытое, но в чём-то приятное ощущение. И преподаватели знакомые, и коридоры родного университета. Расслабился, забыл, что я уже военный и на плечах моих погоны. Но мне быстро напомнили.
На третьей неделе учёбы я заболел. То ли промок под мерзким осенним дождём, то ли в автобусе начихал на меня какой-то гриппозный. Но приполз под вечер домой и без сил свалился на диван, прямо не снимая формы. Вырубился мгновенно и проспал почти до десяти вечера.