Страница 11 из 15
– Далее я бы поставил Покровку, – начальник отделения ткнул карандашом в верхний правый угол карты. – Это кварталы вокруг Покровской церкви. Много притонов, каждый постоялый двор, считай, не в ладах с законом. Конокрадов прячут с их добычей. Полно бесписьменных[24], изрядно барыг. Что ни пивная, то тайный бордель. Воров привечают. Вечером тут лучше не ходить.
Затем идут Старый и Новый базары. Даже не знаю, какой из них хуже. Возле Старого раньше много лет была явочная квартира для беглых, которые уходили в Турцию. На явке они отсиживались, меняли документы, отдыхали. На всю уголовную Россию известное было место. Мои предшественники квартиру разорили. Теперь беглые прячутся кто где. Любая лавка, портерная или обжорка – с криминальным душком. Мы отбираем торговые патенты у самых зарвавшихся, но чище не становится. Да так при любом базаре, взять хоть тот же Сенной. Всюду жулье.
Идем дальше. Вот тут, где на берег выходит Базарная улица, раньше располагалась здешняя Хитровка. У нас она называлась Ивановка. Купец Иванов напротив своей пристани выстроил самохрапом[25] целый ряд хибар убогого вида. Из гнилых досок и мусора, крытых камышом. И сдавал их поденно, а вернее сказать, на ночь. Три-пять копеек драл и не стеснялся. Снимали эти номера обитатели соседних кабаков, спившиеся босяки и байгуши[26]. Некоторые, кто при деньгах, платили сразу за месяц вперед. Год назад по решению городской думы эту клоаку наконец-то снесли, но синюшный народ до сих пор льнет, так сказать, к этому месту.
– Но ведь серьезные уголовные, такие как Варивода, там селиться не станут? – решил уточнить Лыков.
– Серьезные не станут, – подтвердил главный сыщик. – Но начинающий грабитель Варивода там прятался, если помните. И потом, вы же спрашиваете вообще о темных норах. Вот я в порядке общей обстановки и…
– Понятно, продолжайте.
– Как прикажете. Следом за Ивановкой надо обратить внимание на кожевенные и кирпичные заводы вниз по течению Кубани, под казачьим лагерным местом. Часть рабочих с этих заводов пришлые, сезонные и квартируют вокруг. Живут как придется, чуть не в землянках, принимают к себе бесписьменных и ворье. Хулиганство очень развито, кулачные бои стенка на стенку. Чужих сразу раздевают, могут и ножом ткнуть.
Последнее звериное место находится вверх по реке. Вот огромный треугольник. Или как правильнее, трапеция? Между Дубинкой, остатками Карасунского канала и Старой Кубанью. Все засажено огородами и садами, которые тянутся на несколько верст. Летом листва на деревьях дает укрытие сброду. Поди его поймай… Но сейчас, в марте, там пусто. Если какой садовый домишко и занят, так его видно по дыму из трубы. Наряды от Четвертой части ходят и такие дома обыскивают, следят за пропиской. Но в принципе спрятаться можно, если сговоришься с хозяином. Так что… темный мир.
– А на севере, там, где лес Круглик? – показал на плане статский советник. – Неужели тихо? Окраины городов всегда криминальны.
– Да, север тоже можно приплюсовать, – не стал спорить коллежский асессор. – Дыра что надо! Тут заправляют ассенизаторы, целая слобода занимается этим промыслом. Бойня опять же; при ней кормится несколько десятков межидворков.
– Кого-кого?
– Межидворков, бездомных по-нашему.
– А банды тут могут спрятаться?
– Запросто. Лесные склады те же взять: тянутся на версту, при каждом контора, сторожа, помещения для рабочих. Город в городе. Живут без прописки толпы народа, полиции заглянуть в их душу крайне затруднительно. Хлебные ссыпки и того хуже, там в урожай тыщи нанимают, пойди их проверь.
– Среди горцев преступность сильно развита?
– Имеет место, – кивнул коллежский асессор. – В Кубанской области кого только нет. Черкесы, кабардинцы, карачаевцы, горские татары, абхазы, абазины, шапсуги, ногайцы… Их традиционный промысел – конокрадство. Но могут и прирезать на большой дороге. Если у них перевес и никто не видит.
– А сколько происходит убийств? Много?
– В прошлом году было двадцать пять. По мне, так много.
Лыков вздохнул:
– Короче говоря, у вас как везде: только отвернись…
– С чего это у нас должно быть иначе? – ухмыльнулся Жуковский. – Где люди, там и грязь.
– Тогда скажите, почему вы до сих пор не изловили эту сволочь? Рядовой нелюдь, не семи пядей во лбу. И все еще на свободе, людей душит.
Пришельцев встал, застегнул пиджак:
– Поймаем, ваше высокородие! Вот-вот!
– Зачем же сразу обижаться, Александр Петрович? Я приехал не выговор вам делать, а помочь. Как-никак служу в сыскной полиции тридцать третий год. Подольше вас?
– Ну, подольше.
– Намного?
– Хм…
Лыков тоже встал, подошел к начальнику сыскного отделения:
– Вы поступили в Тамбовское полицейское управление служителем в тысяча восемьсот девяносто втором году. Не окончив Нижегородскую гимназию, из которой выбыли в пятом классе.
– Так точно.
– Я в это время был надворным советником в звании камер-юнкера, заведовал Особенной частью Департамента полиции. Ну?
– Виноват, Алексей Николаич, сорвался. Только и слышу от полицмейстера: то не так и это не эдак. Разорвешься пополам – спрашивают, а почему не на четверо. Прошу извинить.
Сыщики сели, Корж долил в самовар воды и набросал в топку щепок. Разговор вернулся в рабочее русло.
– А что у вас с полицмейстером?
Пришельцев еще более насупился:
– У нас отношения рогатые. Он…
Коллежский асессор покосился на Вольского. Городовой молча встал и вышел в дежурную комнату к телефону. Остались лишь классные чины.
– Захаров самодовольный индюк. И Бабыч это знает. Впрочем, теперь это ни для кого не тайна.
– В результате общая полиция вам не помогает, так?
– Нет, с участками отношения нормальные. Мы же сами все вышли из наружной полиции. Но им сейчас не до нас.
– Почему это? Если нужен толчок, скажите. Я так их толкну, что до Ахтарей долетят… начиная с Захарова.
Начальник отделения замахал руками:
– Нет, что вы! Толчок не нужен, только испортите отношения. Вы уедете, а нам служить вместе. Просто штаты екатеринодарской полиции совсем уж слабые. Околоточных надзирателей так и вовсе нет.
– Как нет? Куда они делись?
– Нет и никогда не было. А околоточные ведь главная опора пристава. Есть и другие причины. В феврале городская дума прекратила выдачу добавочного вознаграждения на содержание городской полиции. Люди остались на скудном жалованье. Уже тридцать человек городовых подали рапорты на увольнение. Пока добавочные деньги не вернут, так и будет продолжаться. Как их просить о помощи, когда такое дело?
Лыков опешил. Кубанская область – первая в империи по бандитизму. До сих пор в степи носятся кровавые шайки, вырезают целые семьи. А городская дума именно в это время решила сэкономить на полиции. Что за глупость?
– М-да. Но вернемся к Вариводе. Обратите внимание, как быстро он набирает сообщников. Вы изловили почти всех, кто грабил вместе с ним банк в Новороссийске. А у него уже новая команда. Сколько их было на хуторе Гиля?
– Восемь, считая атамана.
– Меньше чем за месяц разжился новыми волками.
– Он теперь при деньгах, – подал голос Корж. – После банка остались, нанимай не хочу.
– Да, но как может в таком городе, как Екатеринодар, много лет прятаться бандит такого калибра? Сто тысяч населения, все на виду. Или почти все.
– Мы уже думали, – вздохнул Пришельцев. – Думали-думали, аж голову сломали. И решили, что объяснение только одно.
Алексей Николаевич навострил уши:
– Ну-ка?
– Кто-то его укрывает. Не в задних комнатах ренского погреба он живет сам-восьмой, и не на постоялом дворе, где хозяин – скупщик краденого. Будь так, мы его давно бы изловили. Есть у Вариводы настоящее лежбище, хорошо спрятанное, куда полиции ходу нет. Он оттуда выскакивает, грабит-режет, и опять назад.
24
Бесписьменный – человек, живущий без прописки и без документов.
25
Самохрапом – самовольно.
26
Байгуш – бродяга, бездомный.