Страница 12 из 16
За спиной у памятника слева раньше была машино-тракторная станция и склады, где нам отпускали мёд из расчёта трехлитровая банка на семью в год, а ещё раньше там давали пайковый кусок хлеба, граммы круп и муки. Теперь металлические ворота на станцию висели, едва держась, видно было, что их пытались снять и сдать в металлолом, но категорически не хватило силёнок. За воротами в глубине, прямо на дороге были видны два сломанных комбайна и деревянные ветхие строения былых складов, все переломанные. На углу на выезде со станции и на свороте к кладбищу стояла изба, криво-косо зашитая щитами. Раньше она выглядела прилично, и от неё пахло хлебом, кожами и металлом – в ней был магазинчик сельпо, где столько всего перебрали и мы, от конфет и хлеба до тканей и вёдер. Теперь в избе было кафе, но у кого же есть деньги сидеть в кафе среди всего разора, и оно открывалось редко, когда заказывались бедные поминки по преставившимся.
Но нам всё здесь нравилось, конечно, здесь было то, чего не было в Ква, точнее, что не бросалась в глаза в Ква – человеческая убогость и незащищённость, то, что может человек сам-один. Построить избёнку, завести скотинку, распахать огородишко. Так мы мимо строений разной степени приятной убогости, доехали до кладбища, обгоняя редкие машины-раздолбайки. Впереди обозначилась линия могучей железной дороги с двух сторон засаженная высоким шумливыми тополями. Саженцы железнодорожники завезли сюда около шестидесяти лет назад, и, пока они высаживались, деревенские сколько-то штук украли – тополя теперь шумели и у конного двора, теперь бывшего, и у бывшего магазина сельпо, и на росстани, и за рекой. А потом саженцы тополей были завезены и в посёлок к заводам и домам заводчан, и теперь вся таёжная обжитая низина шумела тополями, рябинами и сиренями. А ветров здесь хватало всегда – посланников то Ламы, то душных степей Онголии. Близ завода был даже высажен целый парк тополей, но они, принимая пыль и дым мощных заводских труб, выросли кривыми и убогими, по парку никто не ходил, даже пьянчужки.
И вот мы проехали мимо разноцветных, украшенных яркими цветами и венками, обнесённых металлическими оградками могилок под высоковольтную линию электропередач, шагающую в Итай, и свернули налево, к нашим. Мите надо было перед отъездом в Ква поклониться предкам, ведь он был язычник. Раньше находить наш ряд было проще – с краю была могилка ребёнка, мальчика, с его фотографией старого времени, на ней он одет был в драповое пальтишко и такую же шапочку по типу армейской будёновки, но теперь хоронили так много и так часто, что и могилка ребёнка утонула в однообразном массиве оградок, и рядом с ним, наконец-то, лежали родители.
Я зашла в один и другой ряд и, всё же признав выцветшую фотографию ребёнка, позвала остальных. Ева из машины не выходила, осталась ждать нас, как ей сказала мама: могил не посещать. Но это и к лучшему: что ей те, кого она не знала?! Вскоре мы уже были у своих, лежащих вровень под линией ЛЭП и её напряжённо стрекочущими утолщёнными проводами. У нас все были герои: прадедушка в кепке и с орденскими колодками, его жена – прабабушка, поднявшая каторгу колхозной жизни и пятерых детей, окончивших университеты, и дедушка – её старший сын, герой советско-каторжной жизни, с пяти лет узнавший тяжёлый труд и изработавшийся к пятидесяти восьми. Здесь на фото он был двадцатидвухлетним, с университетским значком на новом пиджаке и с наивными чистыми глазами, какие теперь бывают разве что у пятилетних детей.
Митя, как и все остальные, не знал, как правильно почитать предков, он положил ветки калины и подсолнухи к каждому надгробию и постоял молча. В нашей оградке всё заросло травой, а сами надгробия отлиты из местного цемента, перемешанного с ламской галькой. Они под действием морозов, зноя и сырости быстро теряют свой вид. У нас в роду почему-то все выросли философами и ленились устранить следы возникшего запустения, хотя деньги были; видимо думая, что не вечно всё, и скоро там же быть. Монументальностью на нашем кладбище и везде у нас отличаются надгробия горцев и братков, у них всегда высокий гонор. Я же думаю, что наша земля есть одно сплошное захоронение предков, и нет лучшего напоминания о них, чем зелёная трава, склоняющаяся под набегами ветров.
Нина привела «порше» прямо к студии местного телевидения и радиовещания. Там уже находились её муж и его товарищи – начальники вокзала Славль-пассажирский, аэропорта и автовокзала, они все были в униформах своих служб со знаками заслуг, начальник автовокзала оказался майором запаса ракетной артиллерии. Они не поднялись в кабинет к председателю СГТРК, а скромно стояли в холле, с тревогой ожидая Нину и Алексея. Уезжая утром, Нина оставила мужу записку, а после записи видео отправила сообщение, что они могут действовать согласно плана. А он включал и действия на тот случай, если группу захватит КЦ и видео не будет.
Председатель комитета ждал их в своём рабочем кабинете в напряжении размышлений. Он, как и большинство местных руководителей, постоянно выходивших на Ква, убедился, что связи с центром нет, но был при этом сбит с толком трансляцией скучных передач оттуда, так что совершенно бездействовал, крутя эфир в прежнем режиме. Он уже явился на службу с грузом тяжёлых подозрений в путче, произошедшем в Ква, как вдруг позвонил ему начальник Славля-Пассажирского и сказал, что у него есть срочная информация для горожан и жителей области об изменении расписания поездов, и попросил зарезервировать для него несколько минут эфирного времени. Председатель СГТРК очень обрадовался его звонку, решив, что поделится с Вадимом Игоревичем подозрениями, второй день разъедающими мозг.
Ожидавшие Алексея и Нину начальники не могли скрыть радости, увидев их, неспешно открывающих тяжёлые двери комитета. Они стали обмениваться рукопожатиями с Алексеем, объятиями и поцелуями с Ниной, немало удивив сидевшего за пультом строго охранника, негласного сотрудника спецслужб. Проводив их взглядом, он отправился в подсобку и надел специальные наушники, дающие возможность прослушивать кабинет председателя СГТРК, а вместо себя на пульт отправил помощника.
– Здравствуйте, Вадим Олегович, здравствуйте, господа и Нина Евгеньевна! – хозяин кабинета Владлен Михайлович не мог не догадываться, что за ним следят прослушка и видак. Он не ожидал, что увидит такую большую команду и промолчал, не выдав своего удивления.
– Здравствуйте, Владлен Михайлович, – негромко произнёс Вадим Олегович за всех, быстро занимавших места за столом совещания. – Вы ничем не были удивлены в прошлые сутки? Как ваша связь с вышестоящим начальством в Ква?
– Она отсутствует, – очень тихо сказал председатель, так, что охранник с наушниками прослушки подумал, что попозже прогонит запись на повышенной громкости. Ему не понравилось, что слова звучат так тихо, но это мог быть какой-нибудь технический сбой.
– Нина Евгеньевна и Алексей Иванович привезли запись с места происходящей катастрофы, давайте посмотрим её, – так же тихо предложил Александр Игоревич, муж и начальник дистанции пути.
Владлен Михайлович, пожилой человек старой закалки, пропустивший в течение жизни через себя вал разноречивой информации, который на выходе в эфир должен был подвергаться однообразной упрощенной интерпретации, молча кивнул и вставил в свой компьютер карту одной из двух видеокамер.
– Пишите текст передачи, – сказал он громко, не дав при этом Вадиму Олеговичу ничего для записи, чтоб тот понял маскировку.
Потекли первые кадры. То, что перед Алексеем и Ниной представало коричневатой массой, вдруг оказалось одним цветом с травой и еле прочитывалось; тому же, кто не знал, о чём идёт речь, вообще было не понять, что же он должен увидеть особенного. Однако, Владлен Михайлович понял, что эти кадры что-то значат:
– Я сейчас приглашу специалиста по ресурсам видеоизображений.
Через пару минут этот специалист, юный Славик Савельев, уже был у него в кабинете и, едва кивнув присутствующим, уселся за компьютер. Несколько минут он вглядывался в экран и затем, возбуждённо произнеся: «Гоп!» и «Не забудьте выписать мне премию!», сменил режим изображения и пощёлкал мышкой. Трава и кусты стали красными, а масса КЦ приобрела насыщенный коричневый цвет, переливающийся радужным оптимистическим блеском.