Страница 12 из 13
И я взялась за Мураками, так как Коля начал с Лескова. Просто мне понравилось, как выглядит книжка и графика Андзая Мидзумару. Говорил же Леонардо, что изобразительное искусство – главнейшее и стоит впереди литературы.
Я и сама не читала прежде Мураками. Я тоже не филолог, и мне все равно, что обо мне подумают. Из всех книг для меня на первом месте стоит роман «Туман» Мигеля де Унамуно. Разумеется, после «Мороз и солнце, день чудесный».
И читать я стала не с первого рассказа. Это была «Игрунка в ночи». Я и романы читаю с середины. В этом году прочла два.
И вот мы добрались из Каменска до Шерашово. «Я думал, это ближе, – вздохнул Коля. – У меня бензина было на пятьдесят километров». А я ведь успела спросить его, почему он так долго не заправляется. И это было возле заправки. В Шерашово мы спросили у Людмилы Григорьевны, где можно здесь купить омуля. В нашем селе его не было. Она пояснила: «Здесь рядом, на третьей пристани». Я вздохнула: «Людмила Григорьевна, наша сторона – Посольская, и я не знаю, где третья пристань». «В Дубинино. Поедете в Дубинино и на третьей пристани купите». Заодно она предложила нам выпить водки. «Я не пью даже чая!» – возмущенно сказал Витя, младший сын. Коля замотал головой. Здесь водители запросто ездят пьяные. Арине водки не предлагали. Я промолчала. Мы осмотрели Литературный музей и поехали. Все, кроме меня, были на этой трассе в первый раз.
– А вот и Третья пристань, – воскликнул Коля. Оказалось, это не пристань, а название улицы и магазина на ней.
– У вас здесь можно купить омуль? – спросила я у выскочившей из подсобки магазина молодой бурятки.
– На следующей улице в сорок четвертом доме, – сказала она. У нее был расстроенный вид. Я заметила, что у всех местных жителей расстроенный вид.
Перед домом сорок четыре горкой лежали сосновые бревна. На них сидела пожилая полная бурятка. Увидев наш «фольксваген», она встала.
– Сто рублей килограмм, – сказала она.
Мы пошли во двор. Во дворе на дощатой лавке под шумным тополем ворочался пьяный бурят. Видимо он и был добытчик. Мы прошли мимо него и поднялись по ветхому крыльцу в такую же ветхую веранду. Хозяйка открыла древний холодильник. Пошатываясь, она взвесила рыбу контарем. Было всего-то шесть с половиной килограммов.
– И что за мелочь! – воскликнули мы.
– Двести рублей килограмм, – сказала бурятка.
Мы унесли рыбу.
«Доедете до Энхалука, а там шлагбаум, – еще объясняла нам Людмила Григорьевна. – Плата за проезд на берег 300 рублей. Рядом дорожка, чтобы съехать бесплатно.
Мы поехали в Энхалук. Бензин заканчивался. Заправок не было видно. Коля ехал 180 километров в час. Там, где асфальт закончился, и началась грунтовка, он сказал: «Здравствуйте!» В Энхалуке шлагбаум нам не встретился, и мы съехали в песок берега, как вела нас дорога.
Дул ветер, собирался дождь, и было холодно. В такое время температура воздуха и воды одинаковые. Мы разделись и бросились в хмурую волнующуюся массу Байкала. Витя уплыл очень далеко. Коля проплыл раз и бухнулся в чуть теплый песок читать Лескова. В нашей стране у предпринимателей очень тяжелая жизнь. Коля предприниматель. Я плавала долго, но недалеко. Арине разрешили смочить ножки.
Потом Коля сказал, что хочет поесть и повез нас в позную. Она называлась «Самовар» и на каждом столе стояли неработающие электрические самовары. Вышла полная бурятка в цветастом фартуке и приняла заказ. Витя попросил пустую тарелку. На тарелку он вывалил полкилограмма деревенского творога, залил двухсотпятидесятью граммами жирной сметаны и стал есть, угощая Арину. Мы стали ждать позы.
После купания в холодной воде меня вдруг пробрала дрожь. Витя предложил мне свою ветровку. Вместе с Колей они пошли к машине. Наверное, потому, что машина Колина, а ветровка Витина. Я согрелась в ней быстро.
– Что читаешь? – спросил Витя, заметив мой довольный вид.
– Антитеза измельчала, – сказала я. Увидев недоумение на лице Вити, я спросила:
– Ты что не знаешь, что такое антитеза?! Это противопоставление. У вас что, в университете не было философии?
– У нас была только культурология.
Теперь в технических вузах не преподают философию.
– Омуль тоже измельчал. Теперь нигде не выловить такого длинного и жирного омуля, что был раньше, – вздохнула я.
Бурятка принесла позы.
Конфетка
Я доклеивала последний кусок обоев и тут подумала о свободе. Свобода – это свободное дыхание.
Я увидела синее небо и открыла настежь большую створку окна. Впервые с начала лета окна простояли закрытыми в течение суток.
Мне не хотелось синего неба и тепла. Вчерашние тучи больше подходили к моему настроению. Синее небо зовет на улицу, а пойти некуда. Завтра я полечу на самолете, и тогда синее небо будет кстати. Куда полечу? Ничего не знаю.
От нас лететь одинаково до Бангкока и до Москвы. До Бангкока в два раза дешевле, и теперь вся Сибирь там, в юго-восточной Азии.
Я увидела конфетку и была потрясена. Она у меня осталась со второго сентября 2013 года. Тогда этих крошечных конфеток в блестящих фантиках была горсть…
Мы встретились на остановке. На мне был красного цвета рюкзак «Mammut» с висюлькой Uralairlines. NN не сказал мне: «Дай понесу». Меня пробрала дрожь и его тоже.
Ранее того тридцатого августа я еще была в Листвянке. Мое внутреннее напряжение в тот день было так велико, что я ощущала свое отсутствие в этом мире. Эта была точка, от которой у многих не бывает возврата. С этой точки, к примеру, начинается живопись Михаила Врубеля.
Мое внутренне состояние заставило меня спуститься из трехэтажного особняка, где я была одна, вниз на набережную. Серые, тяжелые, смертельно жгучие волны Байкала звали меня на глубину, чтобы испытать соразмерность моих ощущений. Над водой с риском для жизни парил дельтапланерист, и это зрелище принесло мне удовлетворение.
Неподалеку по правую руку был памятник утонувшему здесь драматургу Александру Вампилову. Глядя на массу воды, я почувствовала, как распространился тогда по ней сигнал его смерти. Это было 17 августа 1972 года.
Что-то надо было делать. Я приехала в город и на другое утро села в самолет. Еще вчера у меня не было на это денег.
И вот, я будто перестала существовать. Мы с NN прошли мимо нескольких домов и поднялись по лестнице одного из них. Я вставила ключ в дверь квартиры. Но он не повернулся. Пораженная открытием – того, что квартира не была пуста, я нажала на звонок.
Открыл незнакомый мужчина. Он был расстроен тем, что его покой оказался нарушен. Мы представились.
– Впрочем, я не должен был здесь находиться, – сказал мужчина, – Я собирался улететь сегодня утром, но так получилось, что купил билет на десять вечера.
Я молча поставила рюкзак «Mammut» с висюлькой Uralairlines, умыла руки и лицо в ванной, и сказала незнакомому мужчине: «Я вернусь позже». Мужчина закрыл за нами дверь.
– Здесь я заметил рядом небольшой парк, – сказал NN, – Идем.
Он сразу обозначил предо мной свое намерение, и это понравилось мне. Я люблю кратчайшие пути. Мы вышли в парк. Он оказался небольшим и недостаточно густым. По нему гуляла женщина с собачкой и пробежала стайка детей. Сразу за парком начиналась школьная ограда.
– А, может быть, тогда на лестничной площадке? – предложил NN. Мы вернулись в подъезд. Но по лестнице его шли люди. Рискованность NN произвела на меня впечатление. Вы были бы поражены тоже, если бы я назвала вам его имя.
Я проводила его, докуда он позволил мне. Около двух часов мы ехали с ним на разных видах транспорта, исключая, разве что, тук-тук.
Я вернулась в квартиру. Незнакомый мужчина слушал концерт Венского симфонического оркестра и высказал мне несколько соображений, выдающих в нем настоящего знатока музыки. Он был несколько смущен, но не задавал мне никаких вопросов. Я пошла в душ. Вода в нем была только холодная. Мужчина упаковывал свой чемодан, собираясь на рейс. Когда я вышла, мы посидели по старинному обычаю, на дорогу. Мужчина насыпал на стол горсть мелких конфеток, и я осталась в квартире одна.