Отпуск военного режима

— Куда? — ошалелыми глазами взглянула на него.

— Такси подъехало, — с иронией усмехнулся Глеб.

— Убью, — нежно погладила парня по плечу, — непременно!.. по возвращению в Москву.

— Стас не одобрит, — расхохотались мне в ответ, — убиение лучших сотрудников!

— Незаменимых не бывает, — пафосно изрекла я.

— Вот когда в декрет уйдешь, тогда и поговорим про замены, — ехидно сказал парень.

— Вот туда я ближайшие три года точно не собираюсь, — звонко фыркнула на такие слова.

— Посмотрим, — как-то загадочно протянул парень.

Такси ожидало нас прямо у входа, что не могло не радовать: значит, нам не придется, как остальным неудачникам, бродить по парковке в поисках своего транспорта. Водитель, немолодой мужчина, приветливо улыбнулся и пожаловался на наше мероприятие. Дескать, весь автопарк сорвали, даже с выходных.

Под его тихое бормотание и негромкий джаз, лившийся из колонок, мы ехали в веренице желтых машинок по ночному городу. Жаркое побережье начинало переходить к ночному заходу по развлечениям.

Мы же, напротив, стремились поскорее избавиться от тягостного мероприятия, и, оказавшись в отеле, покинуть страну, наблюдая из иллюминатора за отдаляющейся землей. Уже там за горизонтом, видя облака под собой, я наконец-то пойму, что же сейчас происходит: сказка или насмешка?

А сейчас я наблюдала за проносящимися мимо домами и грелась в объятиях своего не знаю кого: был врагом, сейчас другом, а потом? Я и сама не знала, кем для меня станет Глеб по окончании нашей командировки.

К зданию мы подъехали без десяти восемь, и большая часть народу уже прошла внутрь банкетного зала. На улице и мы задерживаться не стали, поспешив к лифтам вслед слабому ручейку людей.

Мне нравилось бывать тут, вид, открывающийся со смотровой площадки, всегда меня завораживал, хотелось простоять вечность, любуясь им. Но всегда наступал момент, когда пора было возвращаться к реальности.

Банкетный зал был наполовину пуст: все же он рассчитан на куда большее количество гостей, нежели пара сотен человек. Сцена по случаю была украшена в коричневых тонах, с преобладанием специфического, словно разлитая морилка. Это уже было нечто сродни эксклюзивному знаку именно данного празднования.

Первые два часа отводились на пустую болтовню и фуршетные столы. В десять начиналась речь директора и обязательная, как вишенка на тортике, речь представительницы самой старинной мебельной компании. Сей факт даже официально был задекларирован, и Церцея никогда не упускала случая ткнуть всех присутствующих носом.

Кто-то уже даже шутил по поводу того, что без напутственной речи этой дамы весь мебельный бизнес завтра же рухнет в Тартарары и больше не воскреснет никогда и ни за что в этом мире.

Вот и сейчас я уже отсчитывала минуты, когда на сцене появиться эта престарелая язва, и, выслушав очередную пафосную речь, можно будет удрать на крышу любоваться городом.

Когда на сцене появился сам директор, зал не прореагировал, на слова тоже мало обратили внимания, но объявление о выступлении Леди Цирцеи встретили уже бурными овациями. Они, конечно, больше издевательские, нежели торжественные, но женщина выплывала на сцену настолько царственно, что можно было вообще не аплодировать, и то вышло бы торжественно.

— Мне радостно от мысли, что наш союз так крепок, что каждый год вы так рады меня видеть, все ваши аплодисменты греют мою душу. Это дает мне стимул писать для вас речи одну лучше другой. И сегодня в столь прекрасный день мы все готовы подвести итоги нашей замечательной выставке. Миллионные контракты, новые связи, союзы и враги. Все это становится частью вас на целый год, до того самого момента, как двери выставочного центра опять будут открыты для нас. Может быть, мы увидим новичков, а может, крах известных фирм? Такие вопросы ведомы одному лишь богу, ну, а вам я могу гарантировать: самая старая фирма по производству мебели всегда будет готова протянуть руку помощи утопающим. Кто, если не мы? Так отстоим же честь мебельного производства по всему миру!

По залу прокатилась волна смешков и звон хрусталя. Поздравления сыпались со всех концов, Цирцея ежегодно поднимала всем настроение, заканчивая на такой помпезной ноте свое выступление.

Теперь же настало время танцев и алкоголя; первые гости начали покидать зал, спеша вернуться в гостиницу за вещами и успеть на обратные рейсы до дома.

Я же, ухватив Глеба за руку, потащила его к темной нише, за которой начиналась прямая лестница на смотровую площадку. В самый первый год мне ее показал красавчик итальянец в надежде, что за такой вид я ему прямо там и дам. Не дала, а воспоминания до сих пор вызывали у меня смех.

Ночной город был раскрашен в миллионы цветных огоньков, создавая ощущение нереального космоса, где на черном фоне безумный художник разлил разноцветные всполохи красок и смешения тысяч цветов и оттенков, разрисовывая мрачный, безвкусный, темный холст в безумный водоворот яркого и мигающего.

И мы стояли над этим миром, наблюдая за его игрой и переливами, теплый ветер с океана приносил едва уловимый привкус соли, оседавший на подрагивающих губах. Глеб обнимал меня со спины, а я любовалась ночным городом, раскинувшимся под нами.

Мы словно парили в облаках, сверху осматривая переливающиеся всеми цветами радуги окрестности. Волшебное ощущение сказки замерло, окружая нас своей мягкой пеленой, позволяя растворяться в тепле другого.

Мгновения волшебства складывались в томительные минуты, объятия, что были нежны, превращались в трепетные и возбуждающие прикосновения. Уверенные руки, словно у виртуозного пианиста, играли на клавишах моего тела, распаляя желание.

Страсть безумной волной медленно захватывала в свой плен, подчиняя себе и заставляя забывать обо всем на свете, растворяясь в ней без остатка.

Медленно подол вечернего платья пополз вверх, оголяя затянутую в чулок ногу. Ласковые пальцы погладили оголенный участок ноги между кружевной резинкой и поясом. Шеи коснулись горячие губы, которые начали выцеловывать одну только им известную цепочку.

Обжигающие прикосновения сводили с ума, пальцами я попыталась схватиться за стекло ограждения, но гладкая поверхность сопротивлялась, как могла. Голова шла кругом от пьянящего ощущения полета.

По телу прошлась мелкая дрожь нетерпения, когда кружево трусиков медленно поползло вниз по ногам: осторожно балансируя на каблуках, переступаю ткань. В отражении темного стекла вижу, как белье исчезает в кармане темных брюк.

Я почти полностью ложусь грудью на бортик ограждения, в тот же момент длинный хвост платья был собран наверх и перекинут вперед, скрывая за собой присевшего на корточки брюнета. Нежными движениями Глеб погладил мою оголенную попку, не сильно прикусил кожу около резинки чулок и, подразнив кончиком пальцев лоно, отстранился.

И вот я стою перед ним с разведенными в стороны ногами, опираясь на стекло, с задранным кверху подолом платья и тяжело дышащая на смотровой площадке, куда в любой момент могли зайти люди. От такой мысли стало безумно жарко, и я почувствовала, как запульсировало внутри.

Тяжело дыша, я замерла в ожидании дальнейших действий личного мучителя. Глеб не торопился, только едва заметно поглаживал полушарие, оглаживая нежными ласкающими движениями. Когда же я уже была готова сама развернуться, расстегнуть ему штаны и сесть на его горячий ствол, мою ягодицу обжег удар, который током прошелся сквозь все мое тело.

Теперь томительные поглаживания начали контрастировать с обжигающими шлепками, от чего ноги начали подкашиваться, а в груди нарастало томление, требующее немедленного выхода. С губ срывались бесстыдные стоны вперемешку с жалостливыми просьбами и кровожадными угрозами всех кар на свете.

Пальцы медленно погрузились в мое мокрое от возбуждения лоно, медленные движения сводили с ума, лишая рассудка и возможности ясно и связно мыслить, превращая мозг в кисель.

Я тихо стонала и подавалась назад, сама глубже принимая пальцы, но не получала и толики того удовольствия, что дарил мне член Глеба, и требовательно взмолилась о горячем стволе. На звук расстегивающейся молнии мое тело отреагировало жаркой волной.