Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 80

Или это все еще не ясно? Тогда обратимся к наиболее авторитетному для всех нас свидетелю и истолкователю. Обратимся к Ленину. Если б мои критики сделали это своевременно и внимательно, они оградили бы

читателей от большой путаницы. Раскроем XIV том и найдем там в "Письме к товарищам" (от 16-17 октября) следующие, поистине замечательные строки: "Тут не вывернуться нашим печальным пессимистам никогда. Отказ от восстания есть отказ от передачи власти Советам и "передача" всех надежд и упований на добренькую буржуазию, которая "обещала" созвать Учредительное Собрание. Неужели трудно понять, что при власти в руках Советов Учредительное Собрание обеспечено и его успех обеспечен? Это тысячи раз говорили большевики. Никто ни разу не пытался опровергнуть этого. Такой "комбинированный тип" все признавали, но протащить теперь под словечком "комбинированный тип" отказ от передачи власти Советам, протащить тайком, боясь отречься от нашего лозунга открыто, - что это такое? Можно ли подыскать для характеристики этого парламентские выражения? Нашему пессимисту ответили метко: револьвер без пули? Если да, то это прямой переход к Либерданам, которые тысячу раз объявляли Советы "револьвером" и тысячи раз обманывали народ, ибо Советы при их господстве оказывались нулем. А если револьвер "с пулей", то это и есть техническая подготовка восстания, ибо пулю надо достать, револьвер надо зарядить, да и одной пули маловато будет. Либо переход к Либерданам и открытый отказ от лозунга "вся власть Советам", либо восстание. Середины нет" (сс. 271-276). Когда читаешь эти поразительные строки, то кажется, что Ленин просто подает свой голос в нынешней дискуссии. Не дожидаясь ни чьих последующих разъяснений, Ленин заявляет, что под формулой комбинированно типа "протаскиваются" политические идеи прямо противоположные тем, которые он, Ленин, отстаивает. А когда я в своем предисловии в крайне смягченной форме повторил ленинскую характеристику "комбинированного государства", основанного на двоевластии, критики заявили, что я под флагом ленинизма протаскиваю... "троцкизм". Ну разве ж это не поразительно?! Разве ж здесь не вскрывается вся механика построения "троцкистской" опасности в партии? Если под "троцкизмом" (в старом, довоенном смысле) понимать примирение непримиримых по существу тенденций, то комбинированный тип государства, без захвата власти, можно с несомненным теоретическим правом подвести под "троцкизм" в указанном только что смысле слова. Только не я этот "троцкизм" проводил. И не я его ныне задним числом защищаю от Ленина.

Думаю и надеюсь, что вопрос теперь ясен. Во всяком случае, сделать его более ясным уж не в моих силах. Нельзя за Ленина сказать яснее, чем сказал за себя сам Ленин. А ведь меня корили тем, что даже комсомольцы поймали мою ошибку. Увы, вслед за некоторыми старшими товарищами, комсомольцы обнаружили лишь, что плохо читали или плохо поняли Ленина в основном вопросе октябрьской революции: в вопросе о власти.

Исчерпывающая весь наш спор ленинская цитата о "комбинированном типе" относится к середине октября, то есть написана им дней за десять до восстания. Однако Ленин и позже возвращался к тому же вопросу. С беспощадной теоретической ясностью Ленин формулировал позицию революционного марксизма в этом вопросе 26 декабря 1917 года, то есть

через два с половиной месяца после только что цитированного "Письма к товарищам" октябрьское восстание было уже далеко позади. Власть была уже в руках Советов. И, тем не менее, Ленин, который не имел склонности искусственно оживлять оставленные позади разногласия, если в этом не было безусловной необходимости, счел необходимым 26 декабря, то есть перед созывом учредилки, вернуться к спорному вопросу. Вот что мы читаем по этому поводу в его тезисах об Учредительном Собрании: "Всякая попытка, прямая или косвенная, рассматривать вопрос об Учредительном Собрании с формальной, юридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии. Предостеречь всех и каждого от этой ошибки, в которую впадают немногие из верхов большевизма, не умевших оценить октябрьского восстания и задач диктатуры пролетариата, есть безусловный долг революционной социал-демократии" (т. XV, стр. 53).



Ленин считал, как видим, безусловным долгом своим предупредить всех и каждого от ошибки, обнаружившейся как раз в споре о "комбинированном" типе государства. Он считал нужным сделать такое предупреждение, очень жесткое по тону, спустя два месяца после победоносного восстания. Мы видим, однако, что смысл этого предупреждения некоторыми товарищами наполовину забыт, наполовину ложно истолкован. А между тем, в международном масштабе - а, следовательно, и для нас -оно сохраняет и сегодня всю свою силу. Ведь всем коммунистическим партиям еще только предстоит пройти через стадию фактического ниспровержения демократического государства. Это задача гигантской трудности; в странах старой демократии -- в тысячу раз более трудная, чем у нас. Формально все коммунисты стоят на почве "отрицания" формальной демократии. Но ведь это еще не решает вопроса. Остается еще самое главное: революционно ниспровергнуть демократию, глубоко вросшую в национальные нравы, ниспровергнуть на деле. Давление буржуазно-демократического общественного мнения окажет на этом пути могущественнейшее сопротивление, которое нужно понять и оценить заранее. Это сопротивление неизбежно проникнет и внутрь самих коммунистических партий, вызовет внутри их соответственные группировки. Можно заранее не сомневаться, что самой распространенной, нормальной, типичной формой "соглашательства" с буржуазной демократией явится именно идея "комбинированного государства" --в обход восстания и захвата власти. Это естественно вытекает из всей обстановки, из всех традиций, из всего соотношения классов. Вот почему нужно "предостеречь всех и каждого" от этой неизбежной опасности, которая для менее закаленных партий может стать роковой. Вот почему нужно сказать европейским товарищам: "смотрите, у нас в России, при нашей превосходной партии, иллюзии демократии, хотя бы и своеобразно преломленные, овладели в решающий момент сознанием выдающихся революционеров; у вас эта опасность неизмеримо больше; готовьтесь к ней; изучайте опыт октября; продумывайте его во всей его революционной конкретности: впитывайте его в плоть и в кровь!" Делать такие предостережения не значит подменять

ленинизм. Нет, это значит верой и правдой служить ему.

Тов. Зиновьев спрашивает: была ли предоктябрьская и октябрьская оппозиция против захвата власти правой группировкой, или правым течением, или правым крылом? На этот вопрос, который, казалось бы, вовсе и не является вопросом, тов. Зиновьев отвечает отрицательно. Его ответ чисто формалистический: так как большевистская партия монолитна, то у нее не могло быть в октябре правого крыла. Но совершенно очевидно, что большевистская партия не в том смысле монолитна, что в ней никогда не возникало правых тенденций, а в том смысле, что она всегда успешно справлялась с ними: иногда отсекала их, иногда рассасывала. Так было и в октябрьский период. Казалось бы, тут и спорить не о чем: раз в момент, когда переворот назрел, в партии обнаружилась оппозиция против переворота, то это была оппозиция справа, а не слева. Не можем же мы, как марксисты, ограничиваться только психологической характеристикой оппозиции: "колебания", "сомнения", "нерешительность" и прочее. Ведь эти колебания имели политический, а не какой другой характер. Ведь эти колебания противопоставляли себя борьбе пролетариата за власть. Ведь это противопоставление обосновывалось теоретически и велось под политическими лозунгами. Как же можно отказываться от политической характеристики внутрипартийной оппозиции, выступившей в решающий момент против захвата власти пролетариатом? И почему необходимо такое воздержание от политической оценки? Это я совершенно отказываюсь понять. Можно, конечно, поставить вопрос психологически и персонально, например: случайно или неслучайно тот или другой товарищ оказался в составе оппозиции против захвата власти? Я этого вопроса совершенно не касался, ибо он не лежит в плоскости оценки тенденций партийного развития. Тот факт, что у одних товарищей оппозиция измерялась месяцами, у других - неделями, может иметь только личное, биографическое значение, но не влияет на политическую оценку самой позиции. Она отражала давление на партию буржуазного общественного мнения в тот период, когда над головой буржуазного общества сгущалась смертельная опасность. Ленин обвинял представителей оппозиции в том, что они "фатально" проявляют оптимизм насчет буржуазии, и "пессимизм" - по части революционных сил и способностей пролетариата (XIV, ч. II, стр. 276). Надо просто перечитать письма, статьи и речи Ленина, относящиеся к этой эпохе, и всякий убедится без труда, что через них красной нитью проходит характеристика оппозиции, как правого уклона, отражавшего давление буржуазии на партию пролетариата в период, предшествующий завоеванию власти. Причем характеристика эта не ограничивается одним только периодом непосредственной острой борьбы с правой оппозицией, а повторяется у Ленина и значительно позже. Так, в конце февраля 1918 года, то есть четыре месяца спустя после октябрьского переворота, во время "свирепой" борьбы с левыми коммунистами, Ленин называет октябрьскую оппозицию "оппортунистами Октября". Можно, конечно, напасть и на эту оценку: разве в монолитной большевистской оппозиции могут быть оппортунисты? Но такой формалистический довод, конечно, повиснет в воздухе, раз дело идет о полити