Страница 32 из 80
Те глубокие разногласия, которые отделяли меня от большевизма в течение ряда лет и во многих случаях резко и враждебно противопоставляли большевизму, ярче всего выражались именно в отношении к меньшевистской фракции. Я исходил из той, в корне неверной перспективы, что развитее революции и давление пролетарских масс заставит, в конце концов, обе фракции пойти по одному и тому же пути. Поэтому я считал раскол напрасной дезорганизацией революционных сил. А так как активная роль в расколе принадлежала большевизму, ибо только путем беспощадного, не только идейного, но и организационного, размежевания Ленин считал возможным обеспечить революционный характер пролетарской партии (и вся позднейшая история целиком подтвердила правильность этой политики), то я в своем "примиренчестве" на многих острых поворотах пуни враждебно сталкивался с большевизмом. Борьба Ленина против меньшевизма необходимо дополнялась борьбой против "примиренчества", которое нередко называлось "троцкизмом". Все те товарищи, которые читали сочинения Ленина, знают об этом. Смешно поэтому говорить, будто кто-то что-то здесь "скрывал". Мне, конечно, и в голову не могло бы прийти оспаривать теперь, задним числом, принципиальную правильность и величайшую историческую дальновидность ленинской критики российского "примиренчества", которое основными своими чертами сходно международному течению центризма. Я считал и считаю это настолько ясным и бесспорным для всякого члена партии большевиков, что самая мысль о дискуссии на этой почве, после того, что партией в этой области проделано, написано, усвоено, проверено и подтверждено, была бы просто нелепой.
Борясь, как сказано, против "генерального межевания" и раскола, я тем самым вступал вообще в ряд жестоких конфликтов с теми идейными и организационными методами, при помощи которых Ленин подготовлял, создавал и воспитывал нашу нынешнюю партию. Самое слово "ленинизм" в большевистской фракции тогда не существовало. Да и Ленин не допустил бы его. Только со времени болезни Ленина и особенно после смерти его, партия, как бы охватив сразу то гигантское творчество, каким была жизнь Ленина, ввела в свой обиход слово ленинизм. Слово это, разумеется, не противопоставляется марксизму, но оно включает в себя все то новое, чем обогатилась мировая марксистская школа, теоретически и практически, под руководством Ленина. Если же взять дореволюционную эпоху, то слово "ленинизм" употреблялось только противниками большевизма для характеристики как раз того, что они считали наиболее отрицательным и вредным в политике большевиков. Для "примиренца", каким был я, наиболее отрицательной чертой большевизма представлялось раскольничество, фракционная борьба, организационное межевание и прочее Именно в этом смысле мною и применялось тогда, в моменты острой полемики, слово "ленинизм". Сейчас можно произвести большое впечатление на неопытного и неосведомленного партийца, спросив его: "а вы знаете, что такое, по Троцкому, ленинизм?" и затем прочитать ему из старых статей или писем фракционный выпад против ленинизма. Но это вряд ли правильный подход. Он рассчитан на
неосведомленность. Сейчас такие цитаты звучат для моего уха не менее дико, чем для уха каждого другого члена партии. Понять же их можно только из истории прошлого, то есть из истории борьбы между большевизмом и примиренчеством,- борьбы, в которой и историческая правота и победа были целиком на стороне большевизма. Более того, вся история деятельности Ленина свидетельствует, что понять его - не только, как политическую фигуру, но и как человеческую личность, - можно только, приняв его понимание истории, его цели, его методы и приемы борьбы. Нельзя оценить Левина вне ленинизма. Нельзя оценить Ленина наполовину. Его политическая фигура исключает всякую половинчатость. Своим методом он заставлял всех либо итти с ним в ногу, либо бороться против него. Совершенно ясно поэтому, что для примиренчества, которое означает половинчатость в основных вопросах революции, самая фигура Ленина была чуждой и во многом непонятной. Борясь за то, что я считал тогда правильным - за единство всех фракций социал-демократии во имя мнимого "единства" рабочего движения, я тем самым не раз приходил на этом пути в столкновение с Лениным, как политической фигурой.
До тех пор ,пока революционер не установил правильного отношения к основной задаче строительства партии и к методам ее работы, не может быть и речи о правильном, устойчивом и последовательном его участии в рабочем движении. Без правильного взаимоотношения между доктриной, лозунгами, тактикой и работой партийной организации не может быть революционной, марксистской, большевистской политики. Вот эту именно мысль Ленин не раз острополемически выражал в своих заявлениях, что мои революционные идеи или предложения представляют только "фразы", поскольку я, в своем примиренчестве, впадаю в противоречие с большевизмом, строящим основное ядро пролетарского движения. Прав ли был Ленин? Безусловно.
Без большевистской партии Октябрьская революция не могла бы ни совершиться, ни закрепиться. Стало быть, подлинным революционным делом было лишь то дело, которое помогало этой партии складываться и крепнуть. Всякая иная революционная работа находилась в стороне от этой столбовой дороги, не заключала в себе внутренних гарантий своей надежности и успешности, а во многих случаях приносила прямой вред главной революционной работе того времени. В этом смысле Ленин был прав, когда говорил, что примиренческая позиция, прикрывающая меньшевизм, превращает тем самым зачастую в фразу революционные лозунги, перспективы и прочее. Эта основная ленинская оценка центризма совершенно бесспорна. Было бы чудовищным поднимать по поводу нее дискуссию в большевистской партии. Во всяком случае, я, со своей стороны, для такой дискуссии не вижу никакого основания.
Перелом начался для меня в этом вопросе с началом империалистской войны. По всей той оценке, которую я неоднократно развивал с 1907 года, европейская война должна была создать революционную ситуацию. Но, вопреки ожиданиям, эта революционная ситуация привела к полному предательству социал-демократии. Я шаг за шагом пересматривал свою
оценку взаимоотношений между партией и классом, между революционным действием и пролетарской организацией. Под влиянием социал-патриотической измены международного меньшевизма я, шаг за шагом, приходил к выводу о необходимости не только идейной борьбы с меньшевизмом, что я, -- правда, недостаточно последовательно, - признавал и ранее, но и Непримиримого организационного раскола с ним. Этот пересмотр совершился не в один присест. В статьях и выступлениях моих за время войны можно встретить и непоследовательность и возвращение вспять. Ленин был совершенно прав, когда выступал против всех и всяких проявлений мною центризма, подчеркивая и даже преднамеренно преувеличивая. Но если взять весь период войны, как целое, то станет совершенно ясно, что ужасающее унижение социализма с началом войны стало для меня поворотным моментом от центризма к большевизму - во всех без исключения вопросах. И по мере того, как я вырабатывал себе более правильное, то есть большевистское представление о взаимоотношении между классом и партией, теорией и политикой, политикой и организацией, общий революционный подход к буржуазному обществу естественно наполнялся более жизненным, более реалистическим содержанием. С того момента, как для меня стала ясна безусловная необходимость смертельной борьбы с оборончеством, позиция Ленина повернулась ко мне своим лицом. То, что мне казалось "раскольничеством", "дезорганизацией" и прочее и прочее, предстало как спасительная и беспримерно дальновидная борьба за революционную самостоятельность пролетарской партии. Не только политические методы и организационные приемы Ленина, но и вся его политическая и человеческая личность предстали предо мною в новом свете - в свете большевизма, то есть в подлинном ленинском свете. Понять и принять Ленина можно, только став большевиком. Никогда после того вопрос о "троцкизме", как особом течении, не вставал предо мною. Никогда мне не приходило в голову ставить тот или другой вопрос под особым углом зрения "троцкизма". Неправдой, и при том чудовищной, является утверждение, будто я вступил в партию с мыслью заменять или подменять ленинизм троцкизмом. Я вошел в партию большевиков, как большевик. Когда Ленин, в беседе по поводу объединения межрайонцев с большевиками, ставил вопрос о том, кто еще из моих единомышленников должен, по моему мнению, войти в Центральный Комитет, я отвечал, что для меня этот вопрос политически не существует, так как я не вижу никаких разногласий, которые отделяли бы меня от большевизма.