Страница 18 из 20
– Любимый… – говорила она.
– Любимая… – говорил он.
– Любимый…– говорила она.
– Любимая…– говорил он.
Они двигались навстречу друг другу. Спешили, стремились, тянулись, дотягивались. И все время им казалось мало от того, что они достигли. Все время хотелось большего.
И она постанывала и шептала:
– Как хорошо…
И он шептал ей:
– Ты моя… Чувствуешь меня?
– Да, чувствую…
– Я входу в тебя… Вхожу… И растворяюсь новой жизнью.
– Да, милый…
– Я живу в тебе… Ты моя…
– Любимый, – снова говорил он.
– Любимая, – снова говорил он.
И они подвигались к тому моменту, когда соки начинали их переполнять и вулканы набрякли чувственной лавой, начинали шевелиться, двигаться и дышать. И дыхание становилось бурным и сбивчивым. И вот наступило напряжение, которое переросло в землетрясение, которое чувствовали только они и которое заставляло их вздрагивать, а губы начинали провожать стоны. И толчки становились сильнее и сильнее и вот потекла лава извержения… Горячая животворящая, свежая, пахнущая новой жизнью… И они не останавливались, а все также стремились к друг другу. И лава все текла и не останавливалась. Только толчки становились слабее и речка, которая из них вытекала лавой, становилась менее полноводной. И они, провожая последние толчки, снова целовались. И толчки замолкали, стихали, превращаясь в эхо тех, которые были прежде.
И едва они разъединялись, как руки снова тянулись от него к ней и от нее к нему. И они снова целовались, и снова принадлежали друг другу. И так происходило много раз, пока они не устали.
Они лежали на спинах с закрытыми глазами, как будто потеряли все в мире и обрели главное. И они поплыли по волнам белого накрахмаленного моря из белой простыни. Дыхание становилось ровнее и тише. Они забылись на мгновение и снова стали медленно возвращаться к жизни. Он взял своей рукой ее руку. Она простонала тихо, нежно и сжала своей рукой его руку. Они заново обретали себя и друг друга. Лежали с закрытыми глазами и руками держали друг друга за руку. Он снова прижался к ней и, не открывая глаза, словно во сне трогал ее тело. Ее талию, ее живот, ее груди, соски, ее шею, ее губы, пупочную выпуклость, ее промежность, нежную и пахнущую его животворящей жидкостью.
Она ощущала его губы, новые поцелуи, его пальцы, руки и сама, узнавая, трогала его тело. Она испытывала стыд, желание и еще что-то другое. Это была другая жизнь. Жизнь новых ощущений. Когда она руками трогала его тело, его незнакомые места, его принадлежности и узнавала их, догадывалась о том, что она трогала, все понимая и ощущая, то потом она открывала глаза и видела то, что она представляла себе, когда происходило узнавание нового и то, что она ощущала недавно, только что в себе.
Они забылись коротким сном. Хрупкая тишина окутывала их, помывочную и всю баню. Казалось, они сами стали источниками звуков. Слышалось дыхание, слышались шорохи рук, шуршание белья. Они тонко чувствовали друг друга и то, что их связывало теперь.
– Ты спишь? – прошептала она.
– Нет, – прошептал он.
– Почему у тебя закрыты глаза?
– Чтобы лучше все ощущать, впитывать и думать.
– О чем ты думаешь?
– О тебе.
– Что именно?
– Какая ты.
– И какая я?
– Удивительная.
– Еще…
– Самая лучшая из всех.
– Правда?
– Да.
– Мне кажется, что я тебя знаю и совсем не знаю, – сказала она.
– Человека можно узнать по тому, как он говорит, какие он делает движения, какие у него привычки, какая мимика.
– Что ты обо мне узнал?
– Что ты страстная, чувственная и чуткая.
– Еще какая?
– Мне, кажется, я понял тебя всю. Передо мной твой образ и я знаю, как ты поступишь в следующий момент. Этот отпечаток тебя теперь находится навсегда во мне.
– Я тоже тебя узнала. Через твои стоны, через твои движения и твое стремление, Ты деликатный, проникновенный, ответственный.
– Я себя таким не знал. Это ты меня таким делаешь.
– Как ты понял, что я такая?
– Через близость. Когда человек от тебя далеко, то ты его плохо видишь и не представляешь какой он. Когда он подошел к тебе ближе, ты можешь сказать, какое у него лицо, какие глаза, нос, губы. Когда он подходит и становится совсем близко, то ты плохо видишь его в отдельных частях. Но включается внутреннее зрение. А когда вы становитесь совсем близкими и проникаете друг в друга, то включается не только внутренне зрение, но и отстраненное, астральное зрение, и ты видишь человека всего. Он отпечатывается в тебе и становится твоей частью.
– Я тоже тебя вижу таким, какой ты есть.
Они снова обнялись и соединились. И снова была буря и были порывы ветра эмоций. И они затихали и замолкали, слушая любовную тишину. Потом снова говорили и любили друг друга.
– Скажи, как ты меня в этот раз чувствовал? – со стоном спросила она.
– Как будто я вершина… А ты река и ты текла подо мной в самом начале бурливо, а потом плавно и спокойно. Что ты рядом со мной и течешь по мне, по моему ущелью…
Он целовал ее и ощущал трепетное податливое тело. Но не хотел больше ее тревожить, потому что душа казалась свободной, а тело звонким от проходящей боли совокупления.
– Мы взяли с собой продукты и не притронулись к ним.
– Я насытился тобой… И мне не хочется есть…
– И я тоже сыта, – говорила она.
– Ты спишь?
– Нет.
– А что ты делаешь?
– Думаю о тебе.
– Что?
– Какая ты прекрасная, изящная, удивительная и увлекательная.
– И тебя не смущает мои шрамы?
– Нет, нисколько. Я вижу твою душу.
– Когда я была маленькая, мама водила меня гулять в парк. Мы жили недалеко от парка и ходили каждый день туда гулять. По весне мы искали подснежники и слушали соловьев. В парке много цвело жасмина и сирени. Мы сидели на скамейке, и мама мне что-то рассказывала. Она называла меня Моя Роза. Меня больше так никто не называл.
Игорь вспомнил свое детство.
– Мы жили за городом около леса. И часто ходили в лес собирать ягоды и грибы. Недалеко от нас рос черничник. В урожайные годы мы собирали чернику ведрами.
Виолетта слушала его и смотрела куда-то далеко-далеко.
– Мама очень любила садовые цветы. И больше всего она любила розы. Когда у нас появился загородные дом, она посадила много саженцев роз: плетистые розы, кустовые и одиночные. Она все свободное время проводила в саду.
Каждый из них выглядел растроганным и к сказанному другим добавлял свое воспоминание.
– Моя мама любила полевые цветы. Они просты и непосредственны. В них нет нарочитости, изыска, но много естественной красоты. Ее любимые цветы – анютины глазки.
– Это виола, – вспомнила Виолетта. – У нас тоже в саду были такие цветы.
– Да, виола и еще полевые ромашки. Она любила собрать ромашки в садике и за околицей. Соберет, поставить в банку на подоконнике и смотрит. То на одно место поставит цветы, то на другое. И обязательно меняет воду в банке.
– Твоя мама жива?
– Нет, она умерла от менингита. Воспаление, осложнение и все. Она недолго болела.
– А какая у нее была прическа?
– У нее были длинные волосы. Она их каждое утро расчесывала и укладывала в пучок на затылке.
– Моя мама в девушках тоже носила косу. Она любила длинные косы и носила их до замужества. У нас есть фотография, где она с косой.
– Моя Роза, хочешь, я затоплю баню.
– Как ты меня назвал? – спросила она и прослезилась.
– Моя роза… – ответил он.
– Когда я вспоминаю маму, мне всегда хочется плакать.
– Не нужно. Я включу парилку. Через час можно будет париться.
– Твоя мама была высокая?
– Нет, метр, шестьдесят шесть.
– А моя высокая. Она была ростом с папу. Может быть, мне что-нибудь приготовить?
– Мы могли бы обойтись бутербродами.
– Лучше я приготовлю. – Она поднялась, подошла к плите и осмотрела ее. – Духовка тоже есть. Вот и хорошо. Тогда я сделаю любимое блюдо папы.