Страница 3 из 17
Жизнь старшей сестры Натальи устроилась через Смольный институт и графиню Вельскую. Ей не так уж сладко при капризной старухе – попробуй еще во всем угодить этой графине. Ну да так сложилась ее будущность, и тем не менее все-таки, считай, сложилась.
У сестры Катерины есть ее Аглаев. Он беден. И как, видимо правильно, говорит маменька, непутев. Но они любят друг друга и в этом их будущность, а другого они и не хотят.
У Софии есть ее ум. И невозможно, чтобы, имея такой ум, она рано или поздно не устроила бы свою жизнь. Может быть, ей посодействует их брат Алексей. Почему-то, в отличие от маменьки, Елизавета не надеялась, что, получив по совершеннолетии наследство, Алексей обеспечит сестер.
Ей казалось, что брат, хотя и родной, но выросший и воспитанный в чужом доме, довольно холодный и рассудочный молодой человек, не отяготится заботами о сестрах и воспримет необходимость хлопот о них как ненужную обузу.
Но – так представлялось Елизавете – Алексей обязательно оценит необычайный ум Софьи и потом, из уважения к ее уму, введет сестру в свой круг, определенный его положением человека с состоянием. И конечно же, в этом кругу не смогут не заметить Софью – и каким-то образом жизнь ее и устроится.
Понятно, будущность соседки, считавшейся ее подругой Глафиры Сандаковой, обеспечена хорошим приданым и богатством Сандаковых.
О будущности ангела Поленьки, любимой и обожаемой племянницы суровой Старухи, княгини Тверской, нечего и говорить. Ей и несметные богатства, и Александр Нелимов как подарок в кульке на Рождество или на именины.
Оленька Зубкова… Оленька устроит свою жизнь, кто бы сомневался. У Оленьки есть и ее красота, и непозволительная смелость. Она добьется, она завоюет свою будущность, как и ее мать, о которой рассказывали самые невероятные истории.
Сирота, из жалости воспитанная в доме дальнего родственника, она отбила у дочери своего благодетеля жениха, ставшего потом одним из ее то ли трех, то ли четырех мужей. Говорят, она забралась к нему в комнату ночью – накануне его венчания, по лестнице на второй этаж, через окно… Под предлогом необходимости разъяснить молодому человеку, что нельзя поступать вопреки велению своего сердца – ведь он совсем даже не питал никаких искренних чувств к невесте, с которой собирался пойти под венец. И ее соперница так и не дождалась своего жениха…
Дочь такой девицы тоже, разумеется, ничего не упустит в своей жизни. Ну да что гадать об Оленьке… Она вдруг сделалась богата и весь мир теперь у ее ног. И не нужно по лестнице ночью в окно второго этажа – это же надо отважиться! И Оленька тоже могла бы…
А вот будущность ее, Елизаветы, не устроит никто. У нее нет ни такого ума, как у Софьи, ни… Хотя, что касается красоты… Красотою она могла бы не уступить и Оленьке… Она прекрасно сложена, у нее легкая походка, безупречные черты лица…
У нее, правда, нет той смелости взгляда, того горделивого вызова в каждом жесте и шаге, которые привлекают к красоте, иногда даже и не совсем совершенной, внимание мужчин. Но этого не достичь ни упражнениями перед зеркалом, ни самовнушением. Это дается по рождению, как Оленьке…
Свою будущность Елизавета могла устроить только сама. И она попробовала. И у нее получилось. Партия с князем Ратмирским здесь, в их глуши, это немало. Конечно, явись она на ярмарке невест в Москве… И еще неизвестно, как могло все сложиться… Да, она не Оленька, но не всем нужна ее, Оленьки, смелость и горделивость…
Но маменька никогда бы не вывезла ее на ярмарку невест. По ее убеждениям старых лет, порядочная девушка должна ждать жениха сидя дома, и он явится, как к ней самой однажды вдруг явился папенька. Хотя еще неизвестно, явился ли бы папенька, прокутив свое невесть какое состояние, в Надеждино, не будь за маменькой двух деревень, по тем временам вполне достаточных для жизни в Тверской губернии, вдали от столиц.
У Оленьки хватило решимости поехать в Москву самой.
Маменька Елизаветы не смогла бы вывезти ее даже просто потому, что на это тоже нужны деньги, и она не рискнула бы потратить то, что считала последним, в надежде на успех дочери.
А вот Оленька поехала без гроша, и хотя ничего не добилась, но приобрела опытность… Впрочем, это для нее все в прошлом и не имеет никакого значения – она богата. Богата, и может теперь позволить себе все, что душе угодно…
Елизавета взяла письмо, доставленное с курьером, и еще раз пробежала глазами по строкам: «Да, я теперь богата, обеспечена, свободна и могу позволить себе многие прихоти». Конечно. И не только прихоти: «…Платья, мебели и чудесные сладкие груши из Франции, кареты и лошади из Англии…»
Не только прихоти, можно и приехать на помолвку Александра, и даже Старуха, княгиня Тверская, не вышвырнет тебя вон, как некогда. «…Ты не представляешь, как приятно и интересно быть богатой. Весь мир к твоим услугам…» Ну почему же не представляю… Очень даже легко представить…
«Но старую дружбу я ценю еще более, чем прежде…» Как же, не напиши она, Елизавета, письмо, не напомни о себе, не увяжи все с Александром, дождаться ли от тебя когда-либо послания, да еще с курьером…
«Я прекрасно помню и нашу бедную юность, и наши наивные мечтания, и стесненность в самых крайних мелочах, как помню и твою душевную преданность и участие, когда все подруги стали делать вид, будто не знакомы со мной, стоило Старухе цыкнуть на меня». Да, она не отвернулась тогда от Оленьки и не прервала отношения с ней, правда, не из преданности, а просто потому, что не входила в ближний круг Поленьки, а уж тем более Старухи, княгини Тверской.
И маменька не одобряла ее дружбу с Оленькой, но почти ничего не говорила об этом, потому что сама никогда не заискивала перед Старухой и даже про себя чинилась с нею. Да, Старуха, княгиня Тверская, богата, владычица округи, но ей, Марии Алексеевне Холмской, что за дело до того, она сама из старинных дворян, в девичестве Бартенева, фамилия известная, по мужу Холмская, тоже не из захудалых, и потом она – без всякого сомнения – первая красавица уезда, и ни у кого не повернется язык оспорить это.
Конечно, ей, Елизавете, нужно поддержать отношения с Оленькой. И не равняться с нею, хотя она, Елизавета, вот-вот и княгиня… С Оленькой не поравняться и раньше, а уж теперь…
А впрочем, не так уж недосягаема и Оленька Зубкова… Да, богата и даже очень богата… Смела… Но вряд ли ей удастся отнять Александра, увести из-под венца с Поленькой…
Конечно, у нее уже было это с Александром… И еще будет, без венца… Но так будет и у нее, Елизаветы, будет, она уже уверена, тот взгляд Александра и ее взгляд в ответ – это уже и есть это… Это, хотя и без всего остального… И именно в этом – только уже конечно и со всем остальным – и есть предназначение женщины…
Ведь все, что кроме этого – пустое, ненужная мишура… И только то, что сказал взгляд Александра, после которого он мог делать с ней все, что он захочет, и только в том, что он захочет, и заключается предназначение женщины… Потому-то и не побоялась мать Оленьки Зубковой, ночью, при луне, по лестнице в окно второго этажа…
Но она, Елизавета, не поедет в Заполье… По здравому рассуждению, то, что может произойти между ней и Александром, не утеряно навсегда… И рано или поздно случится, но при более удобном случае… Тем более что… Она даже не умеет скрывать последствия…
Елизавета очень смутно представляла себе последствия, но знала, что первый раз – больно и кровь на простынях. Все ее познания ограничивались тем, что она – стыдясь и не расспрашивая поподробнее – узнавала из рассказов Оленьки Зубковой, ей-то все объясняла ее горничная, да еще из деревенских сплетен о замужестве девок, «порушивших свое сокровище» до венца, и чего им стоили чистые наутро после брачной ночи, без следов крови, простыни.
Да, конечно же, она не поедет в Заполье… Этот взгляд Александра и ее взгляд в ответ – как это она вдруг решилась так ответить ему? Откуда это вдруг взялось совершенно не по ее воле? Как она осмелилась? Ведь вроде никогда не отличалась смелостью… Может это у нее от папеньки, он ведь известен и отважностью на войне, и на дуэлях…