Перья

   Четвёртый приятель, карауливший сейчас дверь раздевалки, общей участи избежал: в тот раз он один додумался назвать не свою фамилию милицейскому патрулю, что поймал их компанию слонявшейся по закрытой территории рудоуправления. Имя, правда, пришлось сказать настоящее, и скандал в школе был бы неизбежен, если б не чудесная в своей заскорузлости постсоветская бюрократия.

   "Вышеупомянутый несовершеннолетний гражданин в списках учащихся муниципального образовательного учреждения средней общеобразовательной школы номер 8 не числится. В применении дисциплинарного взыскания отказано". Печать, подпись.

   А тот факт, что второго Рафаэля не было ни в школе, ни, пожалуй, во всём их городке, администрацию не занимал.

   Наверное, только чтобы соответствовать новому статусу, Шило подпрыгнул и оборвал пучок праздничных дождиков у стены. Ватман с числом "1997" покосился. Справедливости ради, эту красоту давно полагалось снять: ещё месяц - и новогодняя мишура провисит до марта.

   Уроков в субботу было мало, и когда они вышли, солнце едва поднялось, и сугробы отливали оранжевым.

   У входа в школу, прячась в ватник, курил однорукий сторож и по совместительству охранник - тщедушный мужичок с оторванной правой кистью. Он носил военные штаны, но все знали, что руку ему оттяпало на рельсопрокатном, когда он сильно подшофе взялся починить фрезерный станок.

   Гусев и Юрченко закурили. Мелкий Русёк из шестого, знакомый всем по летнему лагерю, дымил неподалёку.

   - Чё, рукоблуды, - сказал он громко, - совсем от рук отбились?

   Гусь с неожиданным проворством подскочил к нему, припечатал кулаком по сутулой спине.

   - Только без рук! - выпалил Русёк и схлопотал повторно.

   - Да ладно, Илюха, - сказал Костя, - держи себя в руках.

   - Вот-вот! Руки-то не распускай! А-а!..

   Дальше курили молча. Русёк разминал ушибленную лопатку. Через минуту Шило вспомнил о чём-то и заторопился по обледенелому тротуару.

   - Я сегодня на автобусе, - бросил он через плечо. - Завтра с утра ноги в руки и ко мне. И пораньше - тебе ж там рукой подать.

   Раф кивнул:

   - По рукам.

   Костя и Русёк запалили по второй, Гусь отправился к дому.

   Рафаэль постоял ещё немного и ушёл тоже, пиная перед собой ледышку и думая о том, что явиться завтра к Артёму ни с чем будет всё-таки нехорошо, и надо попросить у бабушки денег на хоть какой завалящий подарок. Или, может, отдать картридж с игрой про боевых жаб... Но что-то слишком уж щедро.

   До его собственного тринадцатилетия оставалась неделя, и оттого на душе было пустовато.

   Накануне каждого дня рождения ему зачем-то вспоминалась мать. Казалось бы, сначала отпразднуй, потом вспоминай. Но - нет.

   Вообще, родителей Рафаэль помнил смутно, а бабушка твердила, что он не может помнить их совсем: ему не было и четырёх, когда случилась авария. Но даже окажись они живы и здоровы, он толком и не знал бы, что им сказать. Спросил бы, разве, зачем ему дали такое мудрёное имя. Бабушка говорила: это маму надоумила подруга из Уфы, а твой отец, как всегда, просто согласился. Сказал, мол, "особенное имя - особый человек".

   Что ж, если всё было так, то папа как в воду глядел.

   Рафаэль ступил на мощёную дорожку и с неудовольствием отметил, что за утро её успели почистить от снега. Он не любил ходить по этим квадратным плиткам, и если б не был так погружён в мысли, узнал бы их издалека и свернул на параллельную тропинку.

   Плитка слишком мелка, чтобы ступать по каждой, но слишком крупна, чтобы шагать через одну. А становиться между для Рафа было столь же тяжко, как видеть незадвинутый стул в комнате. Или обувь, поставленную не носок к носку. Или - это самое жуткое - пробелы в своей коллекции наклеек.

   Хорошо, что на той неделе ему выпала нужная, и он сумел завершить лист.

   Если б Рафаэлю предложили написать забавный, но в то же время правдивый рассказ о себе самом, он начал бы, пожалуй, именно с неё - с картинки длинношеего динозавра, пахнущего мятной жвачкой. Подобных картинок у него было множество: раньше он тратил на жвачки с доисторическими ящерами внутри все карманные деньги, а затем, в укромном месте, вынимал из каждой сокровище - цветную глянцевую наклейку.

   Последний же ископаемый ящер был примечателен тем, что как две капли воды походил на бронтозавра, однако носил, если верить надписи внизу, иное и весьма необычное имя - диплодок. Таким образом, стройная система из всего двух длинношеих - брахиозавра и бронтозавра - вдруг обрела нового представителя и срочно нуждалась в уточнении.

   Из размышлений о динозаврах его вырвал смех за спиной. Рафаэль обернулся.

   Он отчего-то стоял в пустом школьном коридоре, а позади, за открытой дверью, возбуждённо галдел его собственный класс. Он растерянно посмотрел на преподавателя истории - грузную женщину лет сорока с ядовито окрашенной шапкой волос.

   - Ты что? - так же растерянно спросила она.

   Рафаэль взглянул на свои ноги. Сменка надета, значит, выставили не за грязную обувь. Выходит, опоздал на урок после звонка.

   - Можно зайти? - спросил он, и класс взорвался хохотом.

   - Тихо! - приказала учительница. Затем прошагала к парте Рафа, сгребла вещи. - Зайдёшь вместе с родителями, - сказала она, вручив нарушителю портфель, и хлопнула дверью.