Страница 6 из 8
Избранница же его, наоборот, была трудоголиком и домоседкой, похоже; любила постоянные обжитые места, и везде поэтому старалась свить своё гнёздышко, привыкнуть к нему, пусть и временному, чтобы чувствовать себя расслабленно и комфортно. Начиная со второго курса, она, пообвыкнув в общаге и ощутив себя уже полноправной студенткой, как раз и облюбовала угловой стол у торцевой стены в самом большом зале их жилого корпуса: так можно было предположить. Чтобы быть подальше от вечно хлопающей входной двери и шатающихся туда и сюда студентов, к которым она сидела спиной и никого не видела. Облюбовала, по-хозяйски обставила передний стол под себя – и никому уже его не уступала в течение учебного года. А где она занималась на первом курсе? – Бог весть. История о том умалчивает…
Итак, повадившись ходить в этот зал раз в неделю вечером после занятий, Максим пристраивался за свободным столиком в центре напротив двери, редко кем занимаемым, и тихо сидел там какое-то время, подперев рукой голову и замерев, – жадно пожирал свою богиню глазами, любовался, радовался и восхищался ей, царственным видом её умилялся. И, одновременно, как бы “заряжался” от неё словно от живой батарейки – фантастическим её трудолюбием и упорством, усидчивостью, работоспособностью и чистотой, которые обильно струились от девушки в мир лучами искрящимися и невидимыми. Ему так сладко было следить со стороны, как она напряжённо книги читает изо дня в день, терпеливо копается в них, критически анализирует – и через это азы Большой Истории познаёт, запечатлённые на бумаге картинки прошлого. Или старательно и дотошно, как и все отличницы, конспектирует мысли великих в своих тетрадках – чтобы понадёжнее их понять, запомнить и уяснить, “разложить в голове по полочкам”. И потом уже те знания применять, когда настанет срок, – устно или письменно передавать потомкам в ранге молодого учёного.
В особо-сложных местах она откладывала авторучку в сторону, поднимала голову кверху и, уставившись глазами в стену, надолго задумывалась, подбородок, щёки, носик пальчиками теребя, до сути авторской докопаться пытаясь, до Великой Истины. Вся такая возвышенная, любознательная и прекрасная, да ещё и умненькая вдобавок, каких в стране не много, поди, и найдёшь, каких и в мире-то единицы водятся.
Наблюдая со стороны за девушкой, на чистого ангела больше похожей, или на херувима, каким-то непостижимым образом попавшего к ним на истфак, мысленно общаясь с ней, некий телепатический контакт устанавливая, или внутренний канал связи, Максим и сам высоко поднимался мысленно и креп душой, чистоту с красотой от богини сердца перенимая. Развратником, циником и пошляком он и раньше не был – избавил его от этого Господь Бог, оградил от грязи и мерзости житейской! Теперь же, после встречи девы-красавицы, так поразившей его и, одновременно, очаровавшей, он скабрезных мужских разговоров в комнате прямо-таки на дух не переносил – закипал ненавистью от них в два счёта… Не удивительно, что он запрещал дружкам-однокашникам говорить про девушек разные гадости при нём, грязь на них по вечерам лить, обзывать похотливыми и глупыми тёлками, развратными самками или сосками, или ещё грязней того и пошлей. Чем вызывал непонимание и удивление у одних, а у других и вовсе лютую злобу. Такие судили всех по себе, разумеется, поэтому и не верили Максиму ни грамма и презирали одновременно. Считали его чистоплюем законченным и лицемером, неискренним воображалой-клоуном, у которого, кроме дешёвых театральных понтов, ничего больше нет за душой. И человек он поэтому дрянной, ненадёжный и мутный…
8
А однажды, перед Новым годом уже, очарованный третьекурсник Кремнёв, влюблённый в свою богиню по уши, решился на отчаянный шаг – поиграть в разведчика. Или – шпиона, как кому больше нравится. Памятуя, что стол его обожательницы всегда был густо завален черновиками и конспектами, менее ценную часть которых она всегда оставляла на ночь в зале, оберегая от посторонних стол, он поздно вечером, когда уже большинство студентов спало, поднялся с постели, оделся и спустился по лестнице вниз, на первый этаж, где кроме дремавшего старика-вахтёра из студентов никого уже не было. Там он осторожно зашёл в пустую и гулкую читалку, включил в зале свет, осмотрелся, отдышался, успокоил себя, как перед ответственной операцией… Убедившись, что зал был абсолютно пуст, он тихо пробрался и присел к столу у стены, за которым полгода уже восседала его обожательница.
Состояние было такое внутри у Кремнёва, будто бы он в гости к ней тайно зашёл в отсутствие самой хозяйки, дух и тепло её вокруг себя ощущая, видя на столе её вещи. Как самую дорогую реликвию он осторожно стал рассматривать и перебирать оставшиеся бумаги девушки, исписанные ровным почерком, что вызвал у него, писавшего всегда как курица лапой, глубокое почтение и восторг, и ещё большее чувство любви и нежности к своей богине…
«Отличница с первого класса, как пить дать! – с гордостью подумал он. – Только отличницы все так ровно и красиво пишут!»…
И вот во время этого тайного осмотра он наткнулся на черновик курсовой работы, на первой странице которой было аккуратно выведено ФИО хозяйки – Мезенцева Татьяна Викторовна, Исторический ф-т МГУ им.Ломоносова, 202 группа…
Так вот Максим и познакомился, наконец, со своей богиней. Пусть пока и заочно, через её конспекты. Но хоть так.
Ему почему-то страшно понравилась звучная фамилия девушки, что была производной от названия старинного русского купеческого города в Архангельской области, Мезень, расположенного на правом берегу одноимённой речки; понравились имя её и отчество. Смутило только одно обстоятельство, да и то не сильно. По внешнему виду его обожательница Татьяна больше напоминала южанку, жительницу Крыма, Кубани или же Ставрополья: была такая же смуглая, темноволосая, сочная и наливная, будто бы на благодатной южно-русской земле выросшая и в таком же чудесном климате. А оказалась северянкой на деле, если из фамилии исходить, которые не просто же так даются, по которым можно род, характер и качество человека легко проследить…
9
Время, что провёл в МГУ третьекурсник Кремнёв с ноября по июнь следующего календарного года включительно – и про это можно с уверенностью написать, не погрешив против истины, – было для него самым эмоционально-ярким за 20-ть прожитых лет, чувственно-острым и по-настоящему праздничным, воистину райским. Рядом с ним нежданно-негаданно вдруг объявилась чудная девушка, родная душа, Мезенцева Татьяна Викторовна, которая своим постоянным присутствием незримо, но мощно его возвышала над рутиной и повседневностью, очищала, одухотворяла и освящала одновременно, бодрила, укрепляла, поддерживала и осчастливливала! Как бодрит, поддерживает и счастливит любого парня только лишь родная матушка его – или сестра, по-настоящему любящая и заботливая. Для Максима Татьяна стала с тех пор лучшим и надежнейшим ориентиром жизненным и маяком, путеводной звездой и ангелом-хранителем одновременно, без которого простому смертному не в радость жизнь, без которого, как легко можно предположить, и на небесах тошно и страшно. Сама того не ведая и не понимая, и уж точно – не чувствуя, она будто белые крылья свои над ним широко распластала, за которые не проникали в душу Кремнёву смятение, неудачи, паника, чернота и грязь, невзгоды, страхи и сомнения.
Очарованный и влюблённый, он, одевшись в парадное в общежитии, спускался со своего этажа вниз, тихо входил в полюбившийся читальный зал и до конца третьего курса, включая сюда и экзаменационный июнь, жаркий и муторный во всех смыслах, сидел там где-нибудь позади Мезенцевой неприметно. Подолгу смотрел-любовался ей: как она думает и работает, постигает азы Науки; или просто мечтает, головку набок склонив. И так ему сладко и томно было, повторим, спокойно и хорошо на душе от её милого личика и поведения! – что лучше этого что-либо и придумать было нельзя. Потому что лучше любовного созерцания дорогого тебе человека на свете и нет ничего, не придумали…