Просроченное завтра

Когда рука Стаса исчезла с талии, Алёна подняла и свою. То же сделали ещё двое экскурсантов, но тут же опустили, когда женщина спросила про переживших блокаду родственников.

— Вы можете о них рассказать? — спросила экскурсовод, и Алёна впервые увидела, как Стас вспыхнул.

Теперь уже обе его руки отказались от талии Алёны, и он вытолкал её вперёд со словами:

— Она первая.

Алёна обернулась и поймала на губах Стаса извиняющуюся улыбку.

— Мой прадед по папе ушёл на войну и через год прабабушка получила на него похоронку, — начала Алёна достаточно бодро. — Бабушкиному брату в начале войны было шестнадцать и когда в восемнадцать он пришёл в военкомат, ему сказали, что он на брони. Он был очень хорошим гитаристом и уже два года выезжал с фронтовой бригадой на позиции. Чаще всего они ходили пешком, но к Пулковским высотам, на передовую, их возили на грузовике, который служил сценой. Им приходилось выступать и в землянках, и в блиндажах. Когда мать умерла, он стал брать сестру с собой. Бабушка рассказывает, что несколько раз они попадали под обстрел. Говорит, не понимаешь, с какой стороны стреляют и куда попадёт снаряд, потому валишься на землю, где стоял, и однажды осколок снаряда прошил ей валенок и ногу до крови. Она встала и подумала: как хорошо, что не в голову. Страшно, говорит, не было. Даже во время бомбежки, когда всё тряслось. У них в квартире стекла почти сразу выпали, отопление не работало, освещения не было. Жили при лучинках. Да, ранение… Я забыла сказать, что идти она не могла, брат нёс её домой на руках. И сам вскоре был сильно контужен и почти оглох, но умолял врача никому не говорить про глухоту — он продолжил играть по памяти. Он не мог не играть. Без него сестра бы погибла. Военные очень хорошо относились к ним, музыкантам, и помогали выжить: накормят да ещё и с собой сухарь дадут, каши или даже кусочек сахара. Он почти всё отдавал сестре. На одном концерте в госпитале ему стало плохо. Его быстро привели в чувство, накормили, но играть он не мог. Тогда бабушка взяла его гитару, хотя и знала всего три аккорда. А через пару месяцев брат умер от истощения — и только благодаря ему моя бабушка осталась жива, — голос Алёны дрогнул. — Поэтому её сын, мой отец, стал музыкантом, и сейчас мой брат тоже играет на гитаре.

Алёна замолчала и сжала губы. Экскурсовод открыла было рот поблагодарить, но ничего не сказала. Алёна отвернулась и, точно слепой котёнок, ткнулась в грудь Стаса. Пиджак упал с плеч на пол, но он не нагнулся за ним. Одна рука его скользнула ей под волосы, чтобы найти шею, а другая замерла на дрожащих лопатках.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил Стас почти шёпотом. — Мы вас догоним.

Рыдания застряли в горле, потому что в стальных тисках его рук Алёна не могла даже вдохнуть.

— Прости дурака, — Она почувствовала на волосах его горячее дыхание. — Я ж не знал, что у вас всё так серьёзно в семье. Лен, не хочу хвалиться, но я всегда прятал свои шоколадки, которые отец покупал, чтобы потом, когда их долго не было, дать Маришке. Я считал, что пацаны могут жить на одном хлебе, а девчонкам всегда хочется сладкого. Так, Лен? Ну, прекрати…

Стас наконец отпустил её, и Алёна смогла вздохнуть. Но лишь на краткое мгновение — дыхание перехватило вновь, когда чуть шершавые ладони принялись вытирать мокрые щёки.

— У меня в кармане шоколадка.

Стас присел у её ног и разложил у себя на коленях пиджак, чтобы добраться до кармана.

— Баунти. Ты любишь кокос?

Стас поднялся и протянул батончик.

— В музеях есть запрещено, — проговорила она, шмыгнув в последний раз, и он тут же сунул шоколадку ей в сумку. Проследив за его пальцами, Алёна подумала, что такая молния — мечта карманника.

— Извини, я не знал, как тебя по-другому успокоить. С детьми шоколад обычно срабатывает.

Это была пощёчина и очень звонкая. И главное — она её заслужила. Снова захотелось плакать. Заметив прикушенную губу, Стас схватил Алёну за локоть и потащил мимо стендов в соседний зал, куда экскурсовод намеренно увела остальную группу. Пиджак остался в его руках и станет теперь жутко мятым.

— Стас, — Алёна осторожно коснулась его локтя. Руку он спрятал в карман. — Надень, пожалуйста, пиджак. Не мни.

Стас подчинился, даже не взглянув на неё. Тогда Алёна ещё раз коснулась его локтя, легонько потянув за рукав.

— Стас, извини меня. Это профессиональное. Я работала в домике Арины Родионовны. Напротив у нас кафешка, и родители тащили к нам детей то с мороженым, то с шоколадками. Ну, прости, у меня на автомате вырвалось.

— Это в дополнение к лошадям? — спросил Стас, не выказав особой заинтересованности в получении ответа.

— Нет, после. Когда я переросла лошадей, — буркнула Алёна, чувствуя, что теперь может разреветься уже по другому поводу. Лучше бы она повзрослела без Серёги. Если бы только Михаил Владимирович не застукал её за сдачей тары, всё бы в её жизни было иначе…

— Я даже не знал, что есть такой домик. Это реплика, наверное? — кажется, пошёл на примирение Стас.

— Настоящий, там её родственники  долго жили. Я потом тебе расскажу.

Стас поймал её руку и сжал. Хорошо ещё не потряс.

— Договор, Елена Борисовна.