Страница 33 из 284
Стук в дверь походил на звук гонга, но, к счастью, быстро закончился.
— Хорошо, что ты не заперся!
Макс открыл глаза и подскочил, утонув в бездонных глазах, но Полина, сидевшая на полу подле дивана, удержала его за плечо и уложила обратно на подушку со словами:
— Я принесла чай, хотя и не уверена, что он тебе поможет. Но пива у меня нет. И у тебя, думаю, тоже…
Макс отвернулся от неё в подушку, желая провалиться вместе с диваном. У него был случай сблизиться с ней, и он его пропил! Во рту было горько, в душе противно, а перед глазами темно. Он дурак, идиот, дебил, лузер… Если бы только он не полез к ней в подъезде, у него остался хотя бы малипусенький шанс воплотить роль в жизнь. Если бы Полина рассказала, что это за роль, он никогда бы не поехал с ней. Он должен был играть её любовника. Вернее, не так. Совсем, не так. Просто друга детства, нищего музыканта, которого она жалела. Содержанца, которому она давала на жизнь со своей ночной работы. И который в конце концов восстал, но сменив гитару на ствол, тут же влип в историю — на него повесили глухарь. К чёрту роль, но, вашу ж мать, ему пришлось перед камерой, перед кучей саркастически настроенного народа, в обшарпанной квартирке-студии, впервые поцеловать девушку, которой он бредил целый год. И у него это получилось лишь с шестого дубля и никто не мог объяснить ему, что он делает не так. Полина вошла в роль — она только улыбалась, и больше ничего. Прямо, как сейчас — а он бы даже гитару б отдал, только б не видеть никогда этой улыбки.
Макс с трудом приподнял голову — гитара стояла в углу на законном месте. Он точно помнил, что забыл её ночью у двери — Полина принесла её. Жуть… Он не собирался пить больше одной стопки — его отказа бы не поняли. Полина тоже пила. Откуда взялась вторая, третья и четвёртая, он не помнил. Не настолько же он дурак, чтобы заливать фиаско водкой! Нет, настолько… Он даже прикорнул в машине — Полина заявила, что в метро их не пустят, и пришлось поймать частника. Он не помнил, как расплачивался. Какой позор, если платила она. Но он точно помнил, как закрыл дверь и прижал Полину к стене. Она пыталась увернуться от его губ — ещё бы, от него разило, как от бомжа, а потом он сам не удержал равновесие, и она чуть ли не взвалила его себе на плечи, проволокла по лестнице и затолкала в комнату. Что нёс сестре, Макс не помнил. В голове была лишь одна мысль — не упасть мимо дивана. Сестра его тушу точно не подняла б.
— Макс, надо встать! — звучал над ним голос Полины.
Господи, он надеялся, что она ушла, так тихо вдруг стало в комнате. Перед камерой его рука лежала на её груди, пальцы сквозь тонкое чёрное кружево чувствовали напряжённый сосок. Сколько у неё было таких ролей и сколько будет не с ним. Но и с ним не закончено. Есть пару сцен с бандюками и одна с ней, он даже не читал её, но коснуться её придётся, и он будет чувствовать её кожу даже через меха.
— Макс!
Полина затрясла его за плечи и перевернула, укрыв лицо распущенными волосами, и он не стал убирать их. Хоть какая, а защита от её взгляда.
— Полина, оставь меня. Мне плохо, — прохрипел он.
— Этого можно было не говорить. Сама вижу. Давай вот, выпей.
На смену волосам пришёл холод чашки, но чай, в ней оставался тёплым. Первый глоток пошёл хорошо, но на втором Макс закашлялся и толкнул чашку.
— Ой, прости! — Полина убрала спасённый чай и принялась растирать на его груди тёмное пятно.
Макс вздрогнул, как от электрошока.
— Давай снимай!
Он покорно поднял руки — чего там, она видела его таким вчера. К счастью, на телевидении цензура, и ниже пояса раздеваться не пришлось. Однако внутри всё сжималось, как тогда, так и сейчас, от страха выдать себя. Полина продолжала держать скомканную футболку у его живота. Глаза её стали в половину лица, и он видел в них всю свою перекошенную физиономию.
— Ты вчера был молодец, — разлепила она блестящие слюной губы.
Зачем она их облизала? Или это следы чая? Её нижняя губа в три раза толще верхней, если натянуть её, как струну, а если постараться, можно вытянуть ещё лишний сантиметр. Почему он раньше замечал лишь глаза? И нос длинный. Почти не наклоняешься, а касаешься его кончика. А если толкнуть его вверх, он станет ещё более курносым. И он толкнул, и Полина запрокинула голову так сильно, что вместо губы Макс поймал её подбородок, с которого соскользнул на шею. Под футболкой нет кружев, но соски остались на месте, и их можно крутить, как колки, настолько они большие, хотя грудь даже не положить в ладонь, её можно только расплющить, как мочку. О, чёрт, кто придумал эти гвоздики… Он вернулся к губам, но нашёл только шею. Она уворачивалась от поцелуев… Дурак… От него же за версту несёт перегаром…
— Макс, пусти! — простонала она, вырвав грудь из его рук.
Он уронил руки на колени, борясь с желание подняться выше и ослабить ремень. Краем глаза он следил за Полиной. Она подошла к двери, опустила руку на ручку — откроет сейчас дверь и уйдёт навсегда. Сейчас она не на сцене.
— Макс, у вас что, замка нет? — в растерянности обернулась Полина.
Макс втянул голову в плечи, стараясь унять прокатившуюся по телу дрожь.
— Только ключ, но он в куртке.
— Я сейчас принесу.
Она рванула дверь, и он вскочил с дивана и оказался рядом.
— Полин, — Макс толкнул дверь, и та захлопнулась. — Не надо! Я не в лучшей форме. От меня несёт!
Губы Полины скривились в усмешке.
— А ты меня не целуй, — она провела рукой по небритой щеке.