Эйнит

— Не беспокойтесь, мзм, — начал было Дилан, но хозяйка прошествовала мимо дочери, как-то слишком многозначительно улыбнувшись, громко загремела чайником и открыла на полную мощность кран — должно быть, не хотела слышать, о чем будут говорить в гостиной. Однако в ней все молчали, даже часы. Дилан сосредоточенно ковырялся в их внутренностях. Эна подвинула к нему столик с лампой и пошла к окнам отдернуть портьеры.

— Не беспокойся, Эйнит. Я — о’кей, — растянул парень слова на американский манер, не без улыбки отметив, как недовольно вытянулось лицо Эны, когда она вернулась к креслу и взяла в руки флейту.

Решив во что бы то ни стало отомстить ему американской музыкой, она заиграла марш времен войны Севера и Юга. Дилан смолчал, и даже мать молча поставила на столик, с которого исчез планшет, кружку дымящегося чая и тарелку с кусочками непонятно откуда взявшегося кекса.

— Это мать Дилана прислала, — пояснила мать, когда дочь убрала ото рта инструмент. — Тебе чая налить?

— Она может мой взять, я действительно ничего не хочу. Меня после школы накормили, не переживайте.

— Ладно, — мать вновь странно взглянула на дочь, — пойду по саду прогуляюсь. Минут пять прошло в полном молчании. Наконец Эне надоело буравить взглядом ягоды и кусочки грецких орехов, торчащих из рыхлого теста, и она взглянула на парня. Вернее на его нос, направленный внутрь часов.

— Похоже, ты чинишь часы впервые...

Эна поднялась из кресла и оперлась локтем о стену позади часов, с удовольствием отмечая для себя, что лицо часовщика началось заливаться румянцем.

— Если даже так, то я стараюсь, — выдавил из себя Дилан, так и не взглянув на стоявшую почти вплотную к нему Эну.

— Книжку читал? — не унималась та.

— «Ютюб» смотрел.

— Включить тебе его?

Дилан молча кивнул, и Эна направилась на кухню, где рассчитывала отыскать убранный матерью планшет. Заодно решила выглянуть в сад, чтобы узнать, что делает сейчас мать. Та сидела на скамейке, укутавшись в плед, как и она сама прошлой ночью, и глядела на зелень простиравшегося перед ней поля. И наверное не думала, что эти бескрайние просторы — путь в никуда. А думала о том, как хорошо оставить дочь с этим придурком одну. Эна даже надула щеки, чтобы тяжело выдохнуть, и поспешила обратно.

Дилан благодарно принял планшет и принялся искать видео-инструкцию.

— А инструменты у тебя старые, — протянула Эна, вновь забираясь в кресло, на этот раз с ногами.

— Инструменты деда, — ответил парень, не отрываясь от экрана. — Он бы починил в два счета. Но и я починю, не думай, что я безрукий.

— Да я и не думаю, — передернула плечами Эна и принялась наигрывать на флейте мелодию материнской колыбельной.

Дилан отложил планшет и вернулся к инструментам, не показывая своего отношения к ирландской мелодии. Эна перестала дуть и вдруг, сама от себя не ожидая, запела:

В деревню нашу вскорости вернуться обещала,

Да только ни словечечка с тех пор, как ты сбежала.

В печали одиночества идут за днями дни,

В года неотвратимые слагаются они.

Закат дней приближается, все жду-пожду тебя,

Слезой глаза туманятся, дождусь ли я тебя?

Помнишь, как сбирали мы боярышника цвет Весною той далекою, куда возврата нет?

Помнишь, как плясали рил мы в ведьминском кругу?

Так что же сталось с клятвой под каштаном на лугу?

Наверно, ты пропащая, забыла про меня,

Недаром ведь говорено, нет дыма без огня.

Вкруг озера отчаявшись в лучах златой зори Брожу в воспоминаниях счастливой той поры.

И шепот мой отчаянный волна несет волне,

Кто у меня украл тебя на чуждой стороне?

Эна видела, что руки Дилана замерли, и он больше не шурудил механизм часов, а глядел на нее, вернее слушал. Эне хотелось замолчать, но слова лились сами собой, так что пришлось допеть до конца.

— Мой выговор тебе смешон? — выпалила она, чувствуя, что раскраснелась то ли от песни, то ли от немигающего взгляда соседа.

— Как и тебе мой, — усмехнулся Дилан и вдруг, будто вспомнив про отвертку, ткнул ей в механизм часов. — Так что в этом мы квиты. О, кажется, заработало!

Стрелки действительно начали двигаться, и Дилан с прежним рвением погрузился в работу.

— Я слышал похожую песню, — сказал он вскоре, собирая инструменты в чемоданчик. — И все же твоя необычная.

— Не знаю, — пожала плечами Эна. — Говорят, ее пела своим детям моя прапрабабка, в честь которой меня, кстати, назвали, и это стало семейной традицией.

— Но песня ведь от лица мужчины?

— Нуда... Традиции, они такие, черт сам не разберет.

— Послушай, — Дилан уже взял в руку чемоданчик, и Эна облегченно выдохнула, поняв, что затянувшийся визит соседа подошел к концу. — Могла бы ты спеть эту песню моей матери? Она очень любит такое.

— Это что, приглашение в гости? — спросила быстро Эна, пройдя расстояние от кресла к столику, на котором нетронутая чашка с чаем давно перестала дымиться.

Дилан бросил взгляд на дверь, будто искал путь к спасению, но Эна решила его не отпускать просто так.

— Сначала подбросил кошку, — принялась она загибать пальцы. — Потом сунулся часы чинить, теперь приглашает на чашку чая к своей матери... У вас что в Ирландии парни знакомиться с девушками совсем не умеют?

— Не хочешь, не приходи, — пробубнил Дилан и направился к двери.

— Отчего же?! — бросила ему в спину Эна. — Приду. Только когда ты будешь в школе, чтобы ты не мешал своей матери наслаждаться моим пением.

— Отлично, я ей передам. А ты бы все-таки кекс попробовала. У нее получается отличная выпечка.

— Какая замечательная у тебя мама, а вот моя ничего не умеет готовить, — произнесла Эна медленно и демонстративно поднесла кусок кекса ко рту. — Что там?

— Смородина, вишня, грецкие орехи... И еще дурман-трава, которая усыпляет, чтобы ты ночью спала и не спускалась в гостиную, когда тебя не просят.

— Дурак! — выкрикнула Эна и бросила кусок кекса обратно на тарелку. — Проваливай отсюда!

Дилан усмехнулся и в три шага оказался у двери.

— Так что маме передать, ты придешь? — спросил он, уже переступив порог.

— Передай, что мне очень понравился ее кекс, — сказала Эна и повернулась к парню спиной раньше, чем тот затворил дверь.

— Повышенные тона? — на пороге кухни стояла мать, все еще кутаясь в плед. — Ты опять ему нахамила?

— Мама, он придурок. Он издевается надо мной.

— А мне Дилан показался очень милым, — пожала плечами мать. — Починил часы. Обещал дров наколоть. Да и мать у него, должно быть, приятная женщина. Неплохо бы познакомиться с соседями. Давай тоже спечем что-нибудь?

— Ты только банановый хлеб умеешь печь, — буркнула Эна, сжимая руками полоски кенгурушки.

— Так его и спечем, а утром ты отнесешь кекс соседям. Будет предлог встретиться с Диланом.

— Если он тебе так понравился, то неси хлеб сама, а я им сыта по горло! В следующий раз не смей оставлять меня с ним одну!

— Значит, следующий раз все же будет? — коварно улыбнулась мать.

— Уверена, что он припрется еще не один раз, заготовив очередную гадость.

— Эна, ты никогда так плохо не говорила о людях, что с тобой?

— Со мной ничего. Это с ним что-то не то, как со всеми ними, ирландцами!

— Ладно, допускаю, что он тебе не понравился. Но у него есть друзья, и среди них обязательно найдется тот, кто тебе приглянется. Ты должна выйти из дома. Не собираешься же ты год просидеть подле меня!

Мать по-доброму усмехнулась, но на лице дочери не было и намека на улыбку.

— Не собираюсь? — выпалила Эна зло. — Кажется, для этого ты и приволокла меня сюда! Чтобы я сидела подле тебя!

— Не говори так с матерью, будто ты не понимаешь, что я больна, — сказала она на этот раз уже вовсе не спокойно. — Дай мне время, и я откажусь от таблеток, научусь водить в Ирландии, и мы попутешествуем...

— Попутешествуем?! Да вся Ирландия не больше Индианы!

— Но ты же никогда не была в Индиане!