Дикие гуси

…Крутой косогор, залитый солнцем, с яркими пятнышками сочной спелой земляники. Ромашки, качающие бело-желтыми головками на ветру. Голубые колокольчики с острыми листочками на тощих длинных стебельках с тонкими, покрытыми серебристым налетом листьями. Красная медуница и целые скопления кошачьей лапки: розовой, белой, желтоватой. Редкие пучки зеленой стрельчатой травы. Ярко-золотое молодило с сочными толстыми листочками, словно приклеенными к стебельку, возле ольховника на пригорке. А еще сверкающая под солнцем река внизу. Желтый песчаный противоположный берег, заросший кустарником и он, Александр Кудрявцев, тогда еще просто Сашка, бегущий по кромке воды.

Черные плавки словно перечеркивают тонкий загорелый силуэт. Беспричинная радость переполнила мальчишечью душу. Сверкающие брызги из-под ног вылетают веером. Мальки, спасающиеся от крупной рыбы на мелководье, шарахаются во все стороны серебристыми молниями. Вода кажется голубой…

Кто-то чуть задел его плечо. Алекс, еще не проснувшись и не открывая глаз, автоматически выбросил вперед руки, стремясь достать противника и одновременно прикрыться. Последовал резкий разворот с положения сидя. Всего доля секунды, а он был уже на ногах. Кулак пронзил воздух. Вторая рука выброшенная для захвата тоже ничего не нашла. На раскрашенное лицо, из-за его резкого движения, упало несколько капель воды сверху. Они были холодными, довольно не приятными и удовольствия ему не доставили. Потекли по коже, оставляя ощущение сырости. Русский поспешил стряхнуть воду. В джунглях к утру и так похолодало.

Кудрявцев проснулся окончательно, услышав легкий шелест прыжка в сторону и открыв глаза. В метре застыла невысокая фигура в камуфляже. Раздался тихий смех и глуховатый шепот Кита, говорившего по-английски с жутким акцентом:

– Не дергайся. Если бы кто-то чужой был, ты бы лежал уже дохлый. От Дюрье сигнал поступил, машина идет…

Алекс выругался, мгновенно разозлившись:

– Черт бы тебя побрал, Кит! Сколько тебе говорить, прекрати подкрадываться! Что за дурацкая привычка – к своим, как к врагам красться? Ведь пришибу когда-нибудь!

Японец чуть усмехнулся тонкими губами и от этого глаза стали практически не видны из круглых щек:

– А ты сначала поймай, Алекс-сан!

Когда он говорил «сан», это означало насмешку. Кудрявцев нахмурился. Ему вовсе не понравилась самоуверенность приятеля. В руках японца, словно из ниоткуда, появился длинный самурайский меч катана-синто. Блеснул в полумраке джунглей синеватым отсветом на клинке. Русский поморщился – снова будет море крови…

Кит страшно гордился своей принадлежностью к роду самураев. Старался, по возможности, придерживаться самурайских кодексов чести. Любил действовать мечом и часто повторял:

– Моему прапрапрадеду этот синто подарил сёгун Токугава Йэясу за храбрость! Йэясу стал родоначальником сёгуната Такугава. Моему синто больше четырехсот лет.

Все в отряде знали, что этот меч изготовлен после 1573 года, потому и зовется «синто». Он был вторым в группе японских мечей. Первая группа называлась кото. Их выковали до 1573 года. Но и его меч имел большую историческую ценность. Когда коммандос хотели подковырнуть Китано, то предлагали ему продать сокровище и устраивали торги, как на аукционе. Такеши терпел минуты две подобное безобразие, а потом «взрывался» и читал длиннющую лекцию, почему нельзя продать такой меч.

Оба направились к опушке, где в густых зарослях лиан и корней были заранее прорублены проходы. Здесь росла наиболее густая полоса светолюбивых растений, простиравшаяся метров на шесть вглубь леса. Со стороны открытых мест она казалась сплошной, но это было далеко не так. По крайней мере в трех местах проходили звериные тропы, где можно было пройти без особых усилий если уж не в полный рост, то пригнувшись. Растения висели над тропой, словно затейливая занавеска.

Несмотря на полумрак, царивший в густом лесу, коммандос все видели прекрасно. Долгая служба в подразделении «дикие гуси» научила видеть по-кошачьи. Выбрались на опушку и быстро огляделись, особенно тщательно оглядывая противоположный край. Машины еще не было, слышалось еле слышное гудение вдалеке. Китано решительно направился в сторону и начал забираться на высокое дерево, нависавшее над дорогой. Алекс проводил его взглядом.

У японца была прямо-таки любовь прыгать сверху. Причем делал он это словно кошка. Из любого положения приземляясь на ноги. Абсолютно бесшумно, черной тенью, падал в гущу противника, ошеломляя его своим неожиданным появлением и начиналась мясорубка. Раскрашенное полосами и пятнами круглое лицо и сверкающий меч наводили ужас даже на сослуживцев, не говоря о врагах. Тот просто терялся и замирал на короткое время, чем незамедлительно пользовался низкорослый противник.

Никто не рисковал приблизиться, пока Кит рубится. Пользовался он катаной виртуозно. Особенно любил спорить с новичками, что разрубит сигару и не заденет листка бумаги, на котором она лежит. Новички, как правило попадались, а Такеши получал приз в долларах. Обычно не более десяти. Дон временами ехидничал:

– Раз ты самурай, чего ты в «Диких гусях» забыл? Жил бы себе в Японии, в домике без мебели, писал стишки-танки, рисовал креветок с драконами и затачивал своим мечом карандаши…

Никто не знал, почему японец служит в «диких гусях», зато все замечали, что деньги его мало интересуют. Большинство служило в подразделении, чтобы заработать и даже не старались скрыть этого. Японец решительно не желал объяснять странности в своем поведении. Злился на слова американца, хоть и старался не показывать вида. По самурайскому кодексу чести проявлять чувства было нарушением, но времена меняются. Алекс частенько видел, как скулы японца бледнеют и начинают двигаться из стороны в сторону, выдавая раздражение.

Русский относился к умению Китано с уважением. С интересом следил за его тренировками и даже пытался повторять, взяв в руки обломок шеста. Такеши увидел неподдельный интерес в его глазах. Гордый тем, что смог заинтересовать искусством кэн-до сослуживца, он дал ему несколько уроков владения мечом. Алекс оказался понятливым учеником и уже через пару занятий повторял «уроки», фехтуя палкой и не делая ошибок.

Смит с усмешкой относился к кэн-до, считая меч пережитком прошлого и архаизмом. Подначивал японца, что тот не знает собственной национальной борьбы, а он, американец, изучил ее. Дон считал, что в совершенстве владеет айкидо и частенько хвастался тем, что трижды побеждал на подпольных чемпионатах боев без правил. Даже в отряд он умудрился протащить три красных шелковых ленты победителя, хотя это было запрещено. В его комнате на базе они гордо висели на стене над его кроватью. Ни Алекс, ни уж тем более Китано не стремились оспаривать гордое звание чемпиона, хотя оба про себя посмеивались над тщеславием приятеля.

Американец всегда был готов подраться и частенько сам нарывался на неприятности, затевая ссоры в барах. Русский и японец смотрели на выходки янки сквозь пальцы и не стремились остановить до тех пор, пока не появлялась местная полиция. Понимая, что служители закона слабо дерутся и раззадоренный дракой Дон может их крепко отволтузить, оба накидывались на американца и закручивали ему руки собственными ремнями. Давали слово полицейским, что наутро приятель сам явится в участок и утаскивали его с собой. Полковник Кшесиньский, когда они уходили в город, каждый раз предупреждал Дона:

– Смит, держи себя в руках. Мне надоело вытаскивать тебя из полицейских участков. Ты, конечно, прекрасный боец, но не стоит это проверять на местных. Однажды ты вылетишь из отряда. Ты меня понял?

Дональд кивал, но стоило ему выпить, слова начальника забывались мгновенно. Он начинал «искать приключений» на свою голову. Цеплялся к каждому входящему без всякого повода. В последнее время, едва они появлялись в баре, местные мужики исчезали из него еще до того, как Дон пропускал стаканчик. Американец не унывал, закрываясь в угловой комнате сразу с двумя, а то и с тремя девушками. Временами оттуда доносились крики, стоны, плач и мольбы. С каждым посещением женщин, желающих уединиться с неистовым янки, становилось все меньше. Проститутки не больно-то жаловали Смита и старались отказать под благовидными предлогами или, по примеру мужчин, исчезали из бара, не обращая внимания на ругань хозяина.