Страница 12 из 43
- Да, первая заповедь: "Репортер не имеет права принимать чью-либо сторону, он обязан быть на стороне сенсации", - кивает Подполковник. Кстати, то, что вы наснимали за эти месяцы в Чечне, выглядит, на сторонний взгляд, вполне сенсационно. Чисто теоретический вопрос: а что, если кто-нибудь - не здесь, в Европе - поставит под сомнение подлинность отснятых вами эпизодов? Припомнят всем известную "разбомбленную песочницу" и "девочку с белым котенком"...
- Вопрос действительно чисто теоретический... Вы когда-нибудь задумывались, мистер Александер, почему невозможно подкупить эксперта, оценивающего подлинность произведений искусства для крупных музеев или аукционов типа "Сотби"? Дело тут не в профессиональной этике (хотя и в этике тоже), а в экономике. Эксперт такого класса стоит в общественной иерархии достаточно высоко, и ему очень даже есть, что терять. При этом единственный его реальный капитал - безупречная репутация. Если возникнет хоть тень подозрения, что он сознательно смухлевал, то его - не устраивая никаких судов присяжных и "капитанских расследований" - просто-напросто перестанут приглашать на экспертизы, причем НАВСЕГДА. По этой причине он, соглашаясь дать заведомо ложное заключение, неукоснительно включит в "прайс-лист" и возможную упущенную выгоду - цену всех экспертиз за всю свою последующую жизнь (коих заказов он лишится, если эта история выплывет наружу). А эта сумма столь велика, что ее не окупит никакая однократная афера. Вот потому-то экспертов никто и не пытается подкупать - это экономически бессмысленно.
Так вот, мистер Александер, я вроде тех экспертов. Единственный мой капитал - безупречная репутация, я с этого живу. И телекомпания, покупая мой репортаж, знает, что за подлинность сюжета я отвечаю головой. Так что если я засниму - въяве и вживе - авиаудар по городскому рынку, а начальник штаба ВВС станет, положа руку на "Устав караульной службы", клясться, будто "Ни один самолет федеральной группировки в тот день не покидал аэродрома" поверят мне, а не ему. Ясно?
- Вполне. Похоже, мистер Миллидж, вы именно тот человек, что нам нужен.
- Я весь внимание.
- Мы предлагаем вам снять сенсационный репортаж, по настоящему сенсационный. Однако это затрагивает интересы столь могущественных людей и организаций, что Россию вам придется покинуть немедленно и, может быть, даже не вполне легально; ну, это мы вам обеспечим...
- Небось, опять генпрокурор, мистер Александер? Только уже не с девочками, а с мальчиками? Увольте, такие игры не для меня...
- Ошибаетесь. Речь идет о наркобизнесе под государственным прикрытием.
- Вот это уже интересно. Могу я узнать какие-либо подробности?
- Можете. Но вы должны ясно понимать, что после этого у вас уже обратного хода не будет: дальше либо с нами, либо... Ну, вы поняли.
Несколько мгновений англичанин, чуть прищурясь, что-то калькулирует в уме; потом отхлебывает пива и решительно отставляет кружку:
- Ладно, черт его знает почему, но я вам доверяю: вы, похоже, и вправду нуждаетесь во мне, а я - в вас. Дурацких вопросов, типа "Какую именно из конкурирующих спецслужб вы представляете" я задавать не буду; однако, судя по безупречности вашего кокни, в Третьей мировой вы немало повоевали как раз с англичанами, нет?
- С кем я только не воевал... - усмехается Подполковник. - А самое смешное, что я всю сознательную жизнь был англофилом... Англофильство, извольте ли видеть, уже два века как является фирменной болезнью российских интеллектуалов, наряду с чахоткой и алкоголизмом... вечная платоническая любовь без взаимности, а попросту говоря - онанирование перед портретом прекрасной дамы.
- Знаете, мистер Александер, ВАС я без труда могу представить во множестве жизненных ситуаций - в том числе и непристойного характера, - но вот онанирующим перед портретом прекрасной дамы - увы: ту мое воображение отказывает... И на чем же это вас так "повело", если это не чересчур интимно?
- Ну, пожалуй, последней каплей была одна история времен той самой Фолклендской войны... Берут ваши на штык остров Южная Георгия, и в плен при этом попадается некий аргентинский капитан, который, по рассмотрении, оказывается - ну, очень нехорошим человеком. Уж сколько он там своих аргентинцев укокошил за время тамошней диктатуры - это их дела, но были среди его клиентов и англичане - шестеро правозащитных монахинь... Ну, натурально, ваши британские "Эмнисти" тут же в крик: "А подать его сюда он в наших списках значится! Вот мы ему сейчас!.." (и светило ему, по ихнему, правозащитному, разумению - где-то, считай, по целому году британской тюрьмы гостиничного типа за каждую из тех монахинь, а то и все полтора...) На что командующий операцией только задирает бровь: "Вы, ребята, чего-то с чем-то путаете! Мы вам не Интерпол, а армия, и не аресты тут проводим, а воюем. И приятель ваш - он под погонами, сиречь не арестант, а интернированный, до момента подписания перемирия. Так что ничем не могу поспешествовать..."
И отсидел означенный капитан до окончания военных действий на британской гауптвахте, получая ежедневно энное количество жиров, белков и углеводов - предписанное Женевской конвенцией и оплаченное британскими налогоплательщиками. А по заключении мира невозбранно убыл в свой Буэнос-Айрес... Только вот по прошествии пары месяцев - вы будете смеяться! - нашли его, болезного, на улице: типа, подсклизнулся на банановой кожуре и приложился затылком об бордюрчик тротуара...
И очень я, знаете ли, мистер Миллидж, государство то зауважал. Что во-первых закон там - не дышло, и менять правила игры посередь второго тайма - нельзя, даже ежели кому очень хочется, и даже когда вроде по справедливости хорошо бы... А во-вторых - "Наших не тронь: на дне морском достанем"; к ЭТИМ делам, правда, Закон касательства как бы уже и не имеет. Потому как по закону разбираются с людьми, а с отморозками - PO PONYATIYAM; тут, что называется, "мухи - отдельно, котлеты - отдельно". И кстати есть еще одна, весьма мною уважаемая, ближневосточная страна - та, вроде, по тому же примерно алгоритму действует; или нет?