Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 87 из 105

Бибиков повернулся от окна к жене и, показав на конторку, сказал:

- Вот я и делаю единственно возможное - пишу Бенкендорфу. Опять пишу. Может быть, граф нам поможет. Напиши и ты ему записку, напомни о родстве с ним, попроси. И я буду униженно просить. Если Полежаеву дадут офицерское звание, мы спасены. Тогда и брак возможен, и даже...

- Что "даже", Иван?

- Даже если он узнает о том, первом, письме, будет не так страшно.

6

Его Превосходительству, графу

Александру Христофоровичу Бенкендорфу.

Многоуважаемый граф!

В 1826 году я первый обратил Ваше внимание на воспитанника

Московского университета Полежаева. Я осмелюсь напомнить Вам

текст обращения, автором коего, как известно, был я: "Просвещение

в науках тогда только полезно государству, когда ум и сердца

юношей озаряются вместе с оными светом божественного учения и

строгой нравственности. Я привожу вам пример университетского

воспитания, отрывки из поэмы московского студента Александра

Полежаева под заглавием "Сашка", наполненной развратными

картинами и самыми пагубными для юношества мыслями", и т.д., и

т.д.

Сейчас он во всех отношениях заслуживает Вашего

покровительства. В течение восьми лет, удаленный в армию, он

проделал все кавказские походы и два раза был представлен к

офицерскому званию. Он отказался от заблуждений юности и всецело

изменил свое поведение. Я сблизился с молодым человеком как для

того, чтобы получить удовольствие от его литературных дарований,

так и для того, чтобы ознакомиться с его взглядами, и я нашел

его, так сказать, переродившимся. Это правда, правда, которую Вам

могут засвидетельствовать его начальники. Я льщу себя надеждой,

что Ваше Сиятельство знаете мою суровость в этой части, и уверен,

что во мне Вы всегда имеете верного стража, чуткого интересам

Вашим. Я возьму на себя смелость напомнить Вам, что только

восемнадцать лет было Полежаеву, когда он написал дерзкие стихи,

и что, несмотря на неопытность и горячность, он остался

неколебимо чужд всем либеральным кружкам, а голос его никогда не

звучал против правительства. Я разыскал Вам его произведения,

которых было несколько изданий, и его последнее стихотворение,

которое так хорошо рисует его надежду на милосердие Его

Величества. Я падаю к ногам Вашего Сиятельства и как христианин,

и как отец семейства. Наконец как литератор заклинаю Вас принять

на себя посредство и добиться, чтобы он был произведен в офицеры.

Спасите несчастного, пока горе не угасило священного пламени, его

воодушевляющего. Будучи возвращен обществу и литературе отеческой

добротой Его Величества, он благословит благодетельную руку,

которая спасет его, и развитые его дарования сделают честь и

славу нашей литературы.

С чувством высокого уважения и глубокого почтения

имею честь быть

Вашего Сиятельства



почтительнейший и покорнейший слуга

Иван Бибиков.

Бенкендорф читал и морщился. Ивана Бибикова, недавнего своего эмиссара, он знал хорошо - они даже состояли в дальнем родстве. Что с ним случилось? Он всегда был исполнителен и надежен, любил настаивать на своей преданности престолу и жандармерии. Бенкендорфу было, как всегда, недосуг долго раздумывать, но он медленно перечитал письмо полковника. Зачем он выписал большой кусок из собственного доноса 1826 года? Чтоб о заслугах своих, о непримиримости своей напомнить? О том никто не забывает. Да, именно он в ту пору открыл нам глаза на Полежаева, и государь возвысил его и осыпал благодеяниями. Прошло всего восемь лет - одряхлел Бибиков, что ли, ослеп, оглох? Он нашел Полежаева переродившимся! Как же он, Бибиков, понимает это перерождение? Не так давно в Третье отделение поступило заявление Шервуда...

Донос Шервуда-Верного:

Благодетельное правительство наше, обращая непрестанно

бдительное внимание на все средства и способы, служащие к

благосостоянию народному, во всех своих действиях и

предположениях обнаруживает ясно сию высокую цель...

Прямое просвещение порождает порядок, устройство и,

следовательно, водворяет общее спокойствие и благосостояние,

ложное учение и мудрствование новейших философов, не освященное

религией и прямыми понятиями об истине, влечет неминуемо за собой

безбожие, разврат, безначалие.

Более тысячи юношей обучаются в Университете, в числе оных

несомненно находились люди с прямыми чувствами и отличными

способностями. Плод сего общего ропота обнаружил в писаниях не

токмо учащихся, но и сами профессоры не скрывали в лекциях и

сочинениях своих либеральный свой образ мыслей... Деятельнейшие

меры к прекращению зла не токмо в настоящем виде полезны, но

необходимы. Неоднократное появление стихов, сочиненных против

Религии, Государя, Отечества и нравственности, служит ясным

доказательством необходимости к пресечению дальнейшего

заражения...

...Означенные стихи, как говорят, написаны бывшим студентом

Московского университета Полежаевым, находящимся ныне в

Бородинском пехотном полку рядовым, и который, как говорят, очень

любим обществом офицеров; но оное требует еще исследований.

Можно ли верить Шервуду? Он прислал нам вирши этого вольнодумца, которые ходят в списках среди армейских офицеров. Не Полежаеву ли принадлежат чудовищные строки, сообщенные нам Шервудом: "И Русь, как кур, передушил ефрейтор-император"? Не Полежаев ли поклялся мстить государю в своей лукавой "Песне пленного ирокезца", где он восклицал:

Победим, поразим.

И врагам отомстим!

Я умру! На позор палачам

Беззащитное тело отдам!

(1828)

Не он ли, подражая Байрону, сочинил балладу "Валтасар", где предрекает царю гибель, а преданных его слуг оскорбляет:

Царь на троне сидит;

Перед ним и за ним

С раболепством немым

Ряд сатрапов стоит...

(1826-1828)

Шервуд справедливо числил это стихотворение среди тех, которые сочинены "против Религии, Государя, Отечества". "Раболепные сатрапы"... Мальчишка! Шервуд помог правительству раскрыть заговор декабрьских злодеев, государь пожаловал ему звание "Верный": Шервуд-Верный. А теперь Иван Бибиков хочет опровергнуть Шервуда и называет "верным" себя: "... во мне Вы всегда имеете верного стража, чуткого интересам Вашим". Нет, изменила Бибикову чуткость, прежде ему свойственная! Иначе мог ли бы он с такой безответственностью заявлять, что Полежаев "остался неколебимо чужд всем либеральным кружкам, а голос его никогда не звучал против правительства"? Что-то с Бибиковым случилось... Прежде он и о сыне родном так не писал бы, с такой униженной страстностью: "Я падаю к ногам Вашего Сиятельства и как христианин, и как отец семейства... заклинаю... Спасите несчастного..." Как христианин?.. Совесть, что ли, заговорила в жандармском полковнике Иване Бибикове? Как отец семейства... А это при чем? Не значит ли сие, что у Бибикова взрослая дочь и что отец ей жениха нашел в лице бунтовщика, которого сам же прежде с головою выдал корпусу жандармов? Нет, Иван Бибиков, жандармский полковник в отставке Бибиков, ищи другого зятя!

А все же когда просит родственник, да еще такой перед государством заслуженный человек... Может быть, пренебречь доносом Шервуда? В конце концов, донос имеет давность, писан в 1829 году. "И Русь, как кур, передушил ефрейтор-император..." Можно ли забыть такие преступные строки? Пока забудем. За пять лет солдатской службы человек мог переродиться, попробуем поверить Жану Бибикову-Бенкендорф, не откладывая дело, написал уже от себя военному министру Александру Ивановичу Чернышеву.

Говорит генерал-адъютант А.X.Бенкендорф:

Милостивый государь

граф Александр Иванович!

Частным образом получил я от лица, заслуживающего