Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 17



В. П. Волк-Карачевский

Как грабили Ротшильда. Любовь и миллионы

© Волк-Карачевский В. П., текст, 2020

© «ТГВБ», внешнее и внутреннее оформление, издание, 2020

Страница, заимствованная из романа-лексикона в 100 000 слов М. Павича «Хазарский словарь» (Мужская версия). Но, в отличие от романа М. Павича, под ней никто не спит вечным сном. Это обычная цитата из произведения автора, любимого многими читателями

Первое предисловие об авторах

Одни биографы с восхищением описывают, как Ротшильды достигли финансового могущества, и утверждают, что этим они внесли свой вклад в развитие человечества. Другие анализируют их деятельность в истории Европы и доказывают, что Ротшильды ограбили целую эпоху, хитроумно перекачали в свои карманы богатства, накопленные аристократами и монархами, которые несколько веков обирали свои народы и тратили деньги на блестящие безделушки, шитые золотом одежды и пышные церемонии, бросая иногда горсть медяков воспевавшим их поэтам.

И вот ещё один виток человеческой комедии – и эти деньги уже тратят на себя выходцы из нищего квартала еврейского гетто, покупают замки старой французской знати, нанимают поваров, готовивших королям, и вместо когда-то вызывавших смех лапсердаков и ермолок учатся носить модные цилиндры и сшитые самыми лучшими портными фраки. Они жертвуют довольно приличные суммы на постройку приютов для парижских нищих, а правители государства счастливы, если Джеймс Ротшильд удостоит их своим посещением и позволит пустить в оборот облигации очередного займа, чтобы заткнуть дыры бюджета.

Джеймс Ротшильд любил пошутить. Когда его спрашивали, вырастет или понизится курс акций на бирже, он отвечал: «Откуда мне знать? Если бы я мог угадывать изменение курса акций, то стал бы богатым человеком».

Но нашёлся шутник, который ограбил и Ротшильда.

История этого ограбления удивительна, многое в ней долгое время было тайной, а кое-что неизвестно и по сей день. Один молодой человек приятной наружности действительно любил пошутить. Он пользовался полным доверием Джеймса Ротшильда и однажды, прихватив с собой тридцать миллионов франков из сейфов короля банкиров, скрылся в неизвестном направлении, перед этим, шутки ради, поставив его в известность, что на некоторое время покинет Париж. Ротшильд подумал, что всего лишь на четыре дня, а оказалось, что навсегда.

Нанятые Ротшильдом частные детективы шли по следам молодого человека приятной наружности во Франции, в Англии и в США. Им даже удалось установить, что его любовницу звали Жоржетта и что она была обаятельна и отличалась весёлым нравом, а это, как известно, привлекает мужчин не меньше, чем красота.

Но больше никто не смог узнать ровным счетом ничего.



И Ротшильду пришлось к убыткам в тридцать миллионов франков прибавить сумму, потраченную на детективов, – весьма значительную для сыщиков-профессионалов, но ничтожную в сравнении с пропавшими миллионами. А кроме того, он заплатил ещё и газетчикам, и они, не имея привычки отказывать таким уважаемым людям, как барон Ротшильд, не стали изо всей мочи кричать о том, что случилось, понимая, как было неприятно уже немолодому барону обнаружить в своих сейфах вместо тридцати миллионов пустоту, когда-то открытую любопытным и темпераментным итальянцем Эванджелиста Торричелли, учеником великого Галилео Галилея.

Торричелли обнаружил пустоту в стеклянной трубке, запаянной с одного конца, наполненной ртутью и опрокинутой в чашку с такой же ртутью – жидким металлом серебристого цвета. Он был несказанно рад своему открытию, ведь оно опровергало голословное утверждение Аристотеля о том, что природа якобы боится пустоты, и вполне возможно, что Торричелли, сообразив, что природа вообще ничего не боится, пустился в пляс, и, не скрывая охватившего его бурного веселья, станцевал какую-нибудь тарантеллу – танец, исполняемый в очень быстром темпе и сопровождаемый ударами в тамбурин, то есть в продолговатый барабан.

В отличие от Торричелли, Ротшильд, обнаружив пустоту в своих сейфах, ключи от которых он доверял только молодому человеку приятной наружности, признаков радости не проявил, а поддался грусти и печали. Понимая глубину его чувств, газетчики освещали в парижских газетах всё, что произошло, весьма сдержанно и постарались отвлечь внимание досужих парижан разными прочими новостями и сообщениями, например, о войне в Крыму и о том, что один из бульваров города Парижа наконец-то назовут Севастопольским.

И даже биографы Ротшильда не уделяют много внимания этому «ограблению века», века девятнадцатого, упоминают о нём вскользь, мельком, а то и вовсе умалчивают, увлекаясь описанием подробностей гениальных финансовых операций короля банкиров и его любви к классической живописи.

Это невиданных ранее размеров ограбление случилось через несколько лет после смерти великого писателя Бальзака. Создатель «Человеческой комедии» был вхож в дом Джеймса Ротшильда. Мастер пера пытался убедить нувориша оплатить свои огромные долги, неизбежные в процессе создания литературных шедевров, особенно если их творцу приходится жить в Париже, в этой столице мира полной соблазнов. Джеймс Ротшильд не заплатил долгов знаменитого романиста, а предложил ему всего лишь чашечку кофе.

Но Бальзак каждую ночь пил кофе ведрами и ему он был не в новинку. Кофе у Ротшильда он пить не стал и умер. Однако перед уходом в мир иной успел рассказать всем парижанам, что Ротшильд, не будучи красавцем с виду, за что его и называли обезьяной во фраке, не приложил ни малейших усилий для того, чтобы его супруга красавица Бетти подарила ему сына-наследника.

Поэтому во время похорон Бальзака барон Ротшильд первым шёл за его гробом и нёс чашечку кофе.

Не случись Бальзаку умереть, он конечно же не пропустил бы случая написать роман об «ограблении века», то есть о том, как у Ротшильда похитили тридцать миллионов франков. Ведь написаны же романы и сняты кинофильмы об ограблении века двадцатого. Тогда пятнадцать англичан, отсидевших не один срок в тюрьмах, начитались романов писателя Достоевского, взяли топор и пошли грабить почтовый поезд с деньгами. Они ударили машиниста тепловоза не острием топора, а обухом, тот залился кровью, но остался жив. Преступников, прихвативших с собой сто двадцать мешков, набитых деньгами, ловили всей Англией и в конце концов поймали.

Признаюсь тебе, мой взыскательный читатель, мне больше по душе ограбление века девятнадцатого. Почтовый поезд вез ветхие мелкие купюры для сдачи их в утиль. А молодой человек приятной наружности изъял из сейфов Ротшильда ничуть не меньшую сумму новенькими хрустящими банкнотами, причём крупными. И не пролил ни капли крови. Он никого не бил топором по голове. Ни обухом, ни острием. И вёл себя сдержанно и вполне прилично. А с Ротшильдом беседовал мило и непринужденно. И к тому, что произошло, имела отношение прекрасная Жоржетта. Ведь дело происходило во Франции. «Ищите женщину», – говорят французы. И её искали. Но не нашли. Как не нашли и молодого человека приятной наружности. С такими деньгами, какие оказались у них в руках, они пожелали остаться вдвоём и в таком месте, куда не добраться никаким сыщикам, даже если их попросит сам барон Джеймс Ротшильд и пообещает им щедрое вознаграждение.

Бальзак покинул этот мир, Александр Дюма уехал путешествовать по России, где он, восторженный фантазёр и известный гурман, не раз закусывал под развесистой клюквой, и написать роман об «ограблении века» было некому. И тем не менее роман этот написан. Возможно, он не так обширен, как сочинения господина Бальзака, и не так живописно изображает тонкости души человеческой, может быть, это даже не роман, а краткая повесть или просто длинный рассказ с предисловиями и послесловием и вставной новеллой. Но у него есть и некоторые достоинства.

Во-первых, я надеюсь, что он так же занимателен, как и всё, что в своё время второпях успел написать Александр Дюма, пока нетерпеливым белошвейкам не удавалось отвлечь его от пера и бумаги. А во-вторых, вот он, в Ютюбе, и его можно слушать, не ожидая, пока нерасторопный издатель подсуетится договориться с типографией и книжными лавками, число коих стремительно уменьшается, словно шагреневая кожа. Слушать, даже не затрудняя себя необходимостью составлять слога в слова, которые, по точному замечанию Гоголя, иной раз чёрти что и значат.