Разбойник

– Да я скорее пойду к дьяволу! – выплюнула Фара. Ей опять не понадобилось уточнение относительно того, о ком шла речь.

Отвернувшись от гиганта, она устремила взгляд на кухонный стол позади себя, кипя от негодования, но не испытывая ни капли страха. У нее за спиной раздался тяжелый вздох, по которому можно было судить о медлительном характере этого человека со статью быка.

– Вы были Феей Дугана, – сказал он с оттенком благоговения в голосе.

Фара резко повернулась к нему.

– Что?! – вскричала она.

– Он мне так вас и описывал. Серебристые локоны, серебристые глаза и мелкие веснушки. – Он указал на волосы Фары, словно желая продемонстрировать ей их цвет.

Фара быстро заморгала, глядя на стоявшего перед ней гиганта, уголки ее глаз наполнились слезами.

– Вы знали Дугана Маккензи? – выдохнула она.

– Я был с ним в тюрьме. Мы все были. Очень давно.

– Расскажите мне! – взмолилась Фара. Все ее мысли о страхе и побеге растворились при упоминании имени Дугана. – Пожалуйста, сэр, можете рассказать мне, что он вам говорил? Скажите мне о…

– Сначала идите к нему. – Мясистая рука Франкенштейна почесала большой шрам у себя на голове. – В кабинете. Это даст мне время вспомнить его слова.

– Я могу остаться здесь, пока вы вспоминаете. – Фара медлила, гадая про себя, было ли слабоумие этого человека врожденным или оно развилось в результате многочисленных очевидных травм головы. В поисках хоть чего-нибудь, что могло бы отвлечь его, она заметила тарталетки.

– Это ведь вы готовили мне завтрак, не так ли?

Гигант кивнул.

– Завтрак был очень хороший, – честно сказала она. – Как вы думаете, может быть…

– Идите. Сейчас. Поговорим позже. – На лице повара появилось упрямое выражение, когда он ткнул пальцем в сторону двери.

– Я не хочу идти к Блэквеллу. Я хочу домой!

– Вы нужны ему, Фея! – Подмигнув, он ободряюще кивнул ей.

– Никогда больше не называйте меня этим именем! – Не осознавая, что делает, Фара угрожающе шагнула к повару, он попятился к двери, широко распахнув полные недоумения глаза. – Вы меня понимаете? У вас нет права так меня называть!

Фара понимала, что озадачила их обоих такой бурной реакцией, но ситуация приводила ее в ярость и, надо признать, интриговала. Так много вопросов о ее прошлом осталось без ответов, но, возможно, они ждали ее в этом загадочном замке. И все же, что, если ее здесь не ждет ничего, кроме опасности? Что, если за внимательным персоналом и роскошным убранством ее поджидает макиавеллианский хищник, который попросту играет с ней, перед тем как она станет его следующим блюдом? Она больше не могла этого выносить.

– Я пойду к нему! – рявкнула Фара. – Вы не оставляете мне выбора.

Как будто ее вспышки и не было, он удовлетворенно кивнул.

– Можете взять несколько тарталеток, – предложил он.

– Ни за что! – Фара ссыпала монетки назад в сумочку и понеслась к двери, так и кипя от негодования. Ну почему всякий раз, когда она приближалась к ответам на вопросы, к истине, у нее на пути вставали тупоголовые мужчины? Это невероятно раздражало. Остановившись, она оглянулась. – А с чем тарталетки?

– С клубникой. – Франкенштейн вытер руки о фартук и протянул ей поднос.

Проклиная свою неспособность отказаться от лакомства, Фара взяла одно из крохотных пирожных.

– Это не означает, что я прощаю вас за похищение человека.

– Нет, конечно, – согласился он. – Просто чтобы все разъяснилось.

Фара сунула пирожное в рот, и тут же масло, сахар и терпкость весенней клубники захватили ее вкус.

– Боже мой! – не в силах сдержаться, восхищенно простонала Фара.

Его зубы – или их отсутствие – обнажились вновь, а губы растянулись в приветливой улыбке. Жуя, Фара рассматривала стоявшего перед ней мужчину. Он казался абсолютно неуместным в этой кухне в парижском стиле, оборудованной самыми современными и дорогими инструментами и приборами, хотя куда больше ему бы подошла конюшня кузнеца или… ну-у… тюремная камера. Однако, несмотря на это, он был очень талантливым шеф-поваром.

– Как вас зовут? – не удержавшись, спросила Фара.

– Уолтерз.

– Уолтерз. – Она взяла еще одну тарталетку, а потом еще одну. – Это ваше имя или фамилия?

Он раздумывал над ответом больше времени, чем требовал вопрос.

– Честно говоря, не помню, – признался он. – Просто Уолтерз, хотя я хотел бы иметь и имя.

Фара задумалась на несколько секунд, прежде чем принять решение.

– А что скажете насчет Фрэнка? – предложила она, перекладывая третью тарталетку в другую руку, прежде чем потянуться за четвертой. – Фрэнк Уолтерз.

Он смаковал это имя так же, как она смаковала его пирожные.

– Подходящее, правильное имя, – заключила Фара. Под стать монстру Франкенштейна. – А теперь, с вашего позволения, у меня, кажется, назначена встреча с черносердечным криминальным гением.

Фара заблудилась в бесконечных поворотах извилистых коридоров, прежде чем нашла кабинет. Она на несколько минут задержалась в библиотеке, отвлекшись на книжные шкафы до потолка вышиной и железную винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Кабинет, как Фара и предполагала, находился в великолепной комнате рядом с парадным входом. Хотя, сунув голову в дверь – явно никто не запирал двери в этом чертовом замке, – Фара обнаружила красивую и массивную комнату пустой.

Нет, не пуста per se[8]. Пусть внутри никого не было, странное, почти физическое ощущение присутствия хозяина чувствовалось в каждом уголке этого мужского кабинета. Фара слышала его в едких нотах сигарного дыма, льнущего к мягкой темной кожаной мебели. Запах сигар смешивался с ароматом кедра и какого-то цитрусового масла, которым натирали огромный письменный стол, окруженный еще более темными деревянными шкафами. Ни единого солнечного луча не проникало сюда сквозь тяжелые бархатные портьеры цвета красного вина. Единственным источником света служили две лампы на аккуратном столе и очередной камин размером с жилье небольшой семьи с Чипсайда.

Словно манимая невидимыми руками, Фара сделала робкий шаг в кабинет, потом еще один. Лишь шелест ее юбок и хриплое дыхание нарушали царящую здесь тишину.

Удары ее сердца – громкие, как пушечные выстрелы, – эхом отдавались в ушах, когда она вошла в личное логово Дориана Блэквелла.

Фара попыталась представить в этой комнате такого человека, как Черное сердце из Бен-Мора, занимающегося чем-то прозаическим, вроде написания письма или просмотра бухгалтерских книг. Но, пробежав пальцами свободной руки по бронзовому пресс-папье в форме корабля, она поняла, что вообразить такую картину невозможно.

– Я вижу, вы уже пытались бежать.

Отдернув руку от пресс-папье, Фара прижала ее к вздымающейся груди и повернулась лицом к своему похитителю, стоящему в дверях.

Он был даже выше, чем она помнила.

Темнее.

Крупнее.

Холоднее.

Даже когда он стоял в солнечном свете, проникающем в кабинет через окна фойе, Фара ощущала, что Блэквелл неотъемлемая часть теней этой комнаты.

Словно для того, чтобы проиллюстрировать ее мысли, он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь, успешно перекрыв все источники естественного освещения.

Повязка закрывала его поврежденный глаз, позволяя увидеть лишь край шрама, а в здоровом глазе, освещенном огнем, можно было прочесть мысли, для передачи которых двух глаз и не нужно.

«Теперь ты моя».

Как это было верно. Ее жизнь зависела от милосердия этого человека, печально известного отсутствием милосердия.

Черный сюртук, едва скрывавший его широкие плечи, растягивался в такт его движениям, но если что и привлекло внимание Фары, так это до боли знакомая черно-синяя с золотом клетка его килта. Плед Маккензи. Фара и не знала, что мужские колени могут быть такими мускулистыми или что покрытые черной порослью мощные ноги в больших черных ботинках могут быть такими привлекательными.

8

По существу (лат.).