Страница 4 из 16
Сикофанты были сборщиками компромата на влиятельных лиц для возбуждения против них судебного процесса ради сведения счетов, получения взяток и просто из черной зависти. Фактически каждый мог обвинить каждого, только бы оба были свободными гражданами, не рабами, а в случае судебного выигрыша – забрать часть штрафа или конфискованного имущества. Извращая мораль и паразитируя на законодательстве, в пылу шпионского азарта и ради личной наживы вездесущие сикофанты преследовали состоятельных граждан, авторитетных ораторов, выдающихся полководцев.
Согласно описанию Плутарха, известный афинский стратег Никий жил в постоянном страхе перед сикофантами, ходил «вечно съежившись», избегал пиров и даже дружеских посиделок, только бы не быть оклеветанным. Для пущей безопасности щедро давал в долг, лишь бы никого не обидеть.
Потенциальные жертвы нередко брали сикофантов на содержание для защиты от недругов и конкурентов – эдакий древний аналог «крышевания». Прагматичный Сократ для защиты от сикофантов советовал богатому другу Критону: «Ты бы держал человека, который хотел бы и мог отгонять от тебя тех, кто вздумает напасть на тебя». Таким человеком оказался малоимущий, но оборотистый Архидем – он открыл настоящую охоту на врагов Критона и тут же изобличил множество злоупотреблений сикофантов. Дела богача пошли в гору, а вот философу совет вышел боком, послужив одним из неформальных поводов его преследования.
Прославленного оратора Демосфена однажды хотели назначить обвинителем, но он ответил решительным отказом: «Афиняне, советчиком вашим я буду и впредь, хотите вы этого или не хотите, но клеветником и доносчиком – никогда, как бы вы этого ни хотели!» Известного сикофанта Аристогитона проницательный Демосфен уподобил скорпиону и змее, а затем обозначил его подлинное место в обществе: «Он ходит, окруженный тем, чем окружены нечестивые в Аиде – проклятием, руганью, завистью, раздором, враждой». В дальнейшем змея станет устойчивой аллегорией клеветника.
Вездесущий, изворотливый и нахальный сикофант – среди главных персонажей выдающегося древнегреческого драматурга Аристофана. В комедии «Птицы» сикофант выступает с пафосной самохарактеристикой: «Я островной глашатай и доносчик». В «Мире» толпа клеветников третирует богача Каллия. Во «Всадниках» сикофант Клеон грозится «задушить, запугать, обобрать» всякого афинянина, но особенно богатого. В «Плутосе» один из главных героев все тот же ненавистный клеветник, возомнивший себя главным человеком в городе.
Пьер-Нарсис Герен «Федра и Ипполит», 1802, холст, масло
В древнегреческом мифе прекрасный юноша охотник Ипполит был оговорен своей мачехой Федрой. Богиня Афродита внушила ей любовь к пасынку, но из уважения к отцу Тесею тот отверг Федру – и она в гневе его оклеветала. По рассказу Еврипида, коварная Федра послала мужу таблички с обвинением, будто бы Ипполит ее изнасиловал. Тесей призвал Посейдона погубить Ипполита. Морской владыка послал навстречу Ипполиту водяного быка – испуганные кони понесли и растоптали несчастного юношу.
Аристотель ставил сикофантов в один ряд с мошенниками и подлецами. Боясь преследования суда, философ покинул Афины, а на вопрос встречного путника, каковы они, отвечал, явно намекая на сикофантов: «Великолепны, но груша за грушей там зреет, яблоко за яблоком, смоква следом за смоквой…»
Едва ли не всякий древнегреческий мыслитель считал своим долгом высказаться о клевете. «Человека, клевещущего на других, изгоняй из дома», – призывал Фалес. «Никакого порока нет злее клеветы», – настаивал Менандр. «Клеветы и злоречия надо остерегаться, как ядовитого червя на розе», – предупреждал Плутарх. «Много дружеских связей расторгнуто, много домов обращено в развалины доверием к клевете», – сетовал Лукиан.
В античном мире «трехжальность» клеветы еще не отливается в афоризм, но уже отчетливо проговаривается. Некий доброжелатель сообщил Эзопу, будто о нем за спиной говорят всякие гадости. Эзоп на это отвечал: «Убийцы не те, кто делают кинжалы, а те, кто пользуются их изделиями; так и обо мне злословят не клеветники, а ты, если ты пользуешься их клеветой. Осуждают то, чего не понимают».
Сикофантов все же старались контролировать юридически. Обвинителя, не получившего в свою пользу пятой части судейских голосов, штрафовали и впредь лишали права инициировать судебные преследования. В Афинах трое особо рьяных сикофантов ежегодно могли быть сами преданы суду народным собранием. Однако сикофантство как паразитарная общественная и пагубная речевая практика, специфическое ремесло и легальный способ заработка процветало очень-очень долго.
Процветанию сикофантов способствовала не только несовершенная система судопроизводства – благоволила им и сама эллинистическая мораль, которая признавала личную месть достойной почтения наравне с защитой общественных интересов. В народе сикофантство считалось зазорным, алчных клеветников называли «собаками демоса». Однако социальная зависть превращала тот же демос в оплот сикофантства. По свидетельству римского историка Корнелия Непота, демосу были присущи «суровость, подозрительность, непостоянство, завистливость и враждебный настрой к тому, кто имеет высокую власть». Наветы внушали страх, вызывали омерзение, но и негласно поощрялись.
Мораль рабов
Пройдет время, и Фридрих Ницше раскроет этот поведенческий механизм в работе «К генеалогии морали», дав ему название ресентимент (фр. ressentiment – негодование, озлобление, злопамятство) – враждебность к тому, что человек считает причиной своих неудач. По мысли философа, ресентимент – определяющая характеристика «морали рабов, противостоящая морали господ». Впоследствии закрепившийся в социологии, этот термин станет означать нечто более широкое и сложное, чем просто зависть. С одной стороны, ресентимент маскирует чувство неполноценности «плебея» перед «аристократом» (при всей исторической изменчивости обоих понятий). С другой стороны, служит социальным противовесом, ограничивая господство правящих элит. Отсюда неявные, но значимые социальные функции клеветы: уравнительная и нейтрализующая. В противопоставлении тиранической власти и диктатуры демоса клевета – ответная «иммунологическая» реакция, направленная на подавление «вируса» господства, на ограничение власти.
В повседневно-бытовой коммуникации ресентимент возникает из стремления ослабить позицию соперника, конкурента. Или, по крайней мере, не допустить ее усиления. Работая на создание «образа врага», клевета становится одновременно и средством избавления от чувства вины, и ловким обоснованием подлости, и утешением для уязвленного самолюбия.
Питер Брейгель Старший «Фламандские пословицы», фрагмент «Не терпеть вида солнечных бликов на воде» (ревновать к чужим успехам), 1559, холст, масло
Так обнажается еще один психоповеденческий механизм клеветы – мщение и обнаруживается ее психологическая функция – компенсаторная. Клевета – моральная сатисфакция и мнимый способ восстановления справедливости. Клеветник часто воображает себя не только властителем судеб, но и карающей десницей.
Здесь самое время вспомнить древнегреческую полулегенду-полубыль, заметно повлиявшую на осмысление клеветы в европейской культуре. Величайший художник своей эпохи Апеллес был оклеветан соперником-завистником Антифилом, который ложно вывел его соучастником заговора против царя Птолемея. Правитель поначалу поверил Антифилу и хотел казнить Апеллеса, но один из схваченных заговорщиков возмутился подлостью клеветника и засвидетельствовал непричастность художника к заговору. Птолемей выдал Апеллесу сто талантов денежной компенсации, а в придачу Антифила в качестве раба. Финал этой истории – доказательство ницшеанского тезиса: природа очернительства суть рабская. Как ни изворотлив клеветник – все равно носить ему клеймо раба.