Страница 13 из 32
Не больше интереса вызвало у него и признание младшей дочери Аманды в том, что она лесбиянка. В ответ он лишь вздохнул, слегка удивился и ответил:
– Ну, главное, постарайся не забеременеть, дорогая.
А потом удалился в сад – блаженный, как всегда.
И на что с таким человеком вообще могла надеяться фурия?
Для существа, приученного запускать шаловливые пальчики в раны человеческой психики, Поло представлял собой стеклянную поверхность, настолько лишенную каких бы то ни было отметин, что он отказывал злобе даже в малейшей поддержке.
События нисколько не задевали его идеальное безразличие. Жизненные катастрофы словно не оставляли на рассудке никаких шрамов. Когда он, наконец, узнал о неверности жены (застал любовников, когда они трахались в ванной), то так и не смог заставить себя почувствовать обиду или унижение.
– Бывает, – сказал он себе, попятившись из ванной, чтобы они закончили начатое.
– Que sera, sera.[1]
«Que sera, sera». Он бормотал эту чертову фразу с монотонной регулярностью. Джек как будто жил по этой философии фатализма, и любые нападки на его мужество, амбиции и достоинство стекали с его эго, как с гуся вода.
Йеттеринг слышал, как жена Поло призналась во всем мужу (фурия висела вверх ногами на люстре – как обычно, невидимая), и кривился при виде этой сцены. Вот смятенная грешница, так и напрашивающаяся, чтобы ее обвиняли, поносили, даже ударили, а вместо того чтобы подарить ей удовлетворение в виде своей ненависти, Поло просто пожал плечами и позволил ей высказаться, ни разу не перебив, пока она не облегчила совесть. Ушла из жизни она, в конце концов, больше из-за досады и тоски, чем из чувства вины; Йеттеринг слышал, как она жаловалась зеркалу в ванной на оскорбительное отсутствие праведного гнева со стороны мужа. Немного погодя она бросилась с балкона кинотеатра «Рокси».
В каком-то смысле ее самоубийство было удобным для фурии. Без жены и съехавших из дома дочек Йеттеринг мог планировать все более замысловатые ухищрения, не боясь при этом показаться созданиям, которые не привлекли внимание хозяев.
Но в отсутствие жены дом оставался пустым в течение всего дня, и вскоре скука легла на его плечи таким бременем, которое Йеттеринг едва ли мог выдержать. Часы с девяти до пяти, проведенные в одиночестве, часто казались бесконечными. Он слонялся и бездельничал, планировал изощренные и непрактичные способы возмездия этому самому Поло, мерил шагами комнаты, изнывая от тоски в обществе пощелкиваний и жужжаний – в доме остывали батареи, включался и выключался холодильник. Ситуация становилась отчаянной, и вскоре самым ярким моментом дня оказалась доставка почты. Если почтальону нечего было положить, и он проходил к следующему дому, то на Йеттеринга наваливалась непреодолимая меланхолия.
Когда возвращался Джек, начинались серьезные игры. Обычный разогрев: он встречал Джека у дверей и мешал ключу повернуться в замке. Соревнование длилось минуту или две, пока Джек случайно не улавливал меру сопротивляемости Йеттеринга и не побеждал. Когда Джек входил, Йеттеринг принимался раскачивать абажуры. Поло обычно игнорировал этот концерт, каким бы диким тот ни был. Разве что пожимал плечами и бормотал под нос: «Дом проседает», – а потом неизменно: «Que sera, sera».
В ванной Йеттеринг выжимал зубную пасту на сиденье туалета и забивал головку душа мокрой туалетной бумагой. Даже принимал душ вместе с Джеком, невидимо свисая с карниза занавески и мурча на ухо непристойные мысли. Это всегда приносит успех, учат демонов в Академии. Непристойности на ухо исправно смущают клиентов: приводят к мысли, будто они сами задумывают подобные зловредные пакости, потом приходят отвращение к себе, неприятие себя, а затем и безумие. Естественно, в редких случаях жертв так распаляли эти нашептанные мысли, что они выходили на улицу и претворяли их в жизнь. В таком случае жертву часто арестовывали и помещали под арест. Тюрьма вела к новым преступлениям, медленному истощению моральных резервов – и этим путем можно было добиться победы. Так или иначе, но безумие побеждало.
Только по какой-то причине Поло был исключением из этого правила, он был неколебим – столп благочестия.
Более того, продолжайся все такими темпами – и первым сломается Йеттеринг. Он устал, он так устал. Бесконечные дни, проведенные за пытками кошки, чтением комиксов во вчерашней газете, просмотром игровых шоу: они истощали фурию. Недавно в Йеттеринге проснулись чувства к женщине, которая жила на противоположной стороне улицы от Поло. Это была молодая вдова, казалось, большую часть жизни она занималась тем, что расхаживала по дому нагишом. Иногда, в разгар дня, когда почему-то не являлся почтальон, это было почти невыносимо – наблюдать за женщиной и знать, что она никогда не переступит порог дома Поло.
Таков был Закон. Йеттеринг – младший демон, и ареал его ловли душ строго ограничивался периметром дома жертвы. Выйти наружу значит уступить власть над жертвой, отдаться на милость человечества.
Весь июнь, весь июль и почти весь август он потел в своей тюрьме, и все эти яркие жаркие месяцы Джек Поло сохранял полное равнодушие к нападкам Йеттеринга.
Видеть, как эта безэмоциональная жертва переживает все его испытания и ухищрения, было совершенно унизительно и постепенно подтачивало самооценку демона.
Йеттеринг рыдал.
Йеттеринг кричал.
В припадке неуправляемого ужаса он вскипятил воду в аквариуме и сварил гуппи.
Поло ничего не слышал. Ничего не видел.
Наконец, на исходе сентября, Йеттеринг нарушил одно из первых правил своего положения и обратился напрямую к хозяевам.
Осень – адское время, и демоны высших рангов милостивы. Они снизошли до ответа своему созданию.
– Чего ты желаешь? – спросил Вельзевул, и воздух в гостиной почернел при звуке его голоса.
– Этот человек… – нервно начал Йеттеринг.
– Да?
– Этот Поло…
– Да?
– Здесь я бесполезен. Я не могу наслать панику, не могу внушить ему страх или даже легкую тревогу. Я стерилен, Повелитель Мух, и я прошу, чтобы меня избавили от мучений.
На миг лицо Вельзевула проявилось в зеркале над каминной полкой.
– Чего-чего ты хочешь?
Вельзевул был наполовину слоном, наполовину осой. Йеттеринг пришел в ужас.
– Я… хочу умереть.
– Ты не можешь умереть.
– В этом мире. Умереть хотя бы в этом мире. Исчезнуть. Чтобы меня сменили.
– Ты не умрешь.
– Но я не могу его сломить! – вскричал в слезах Йеттеринг.
– Ты должен.
– Почему?
– Потому что мы так сказали, – Вельзевул всегда пользовался королевским «мы», хотя и не имел на это оснований.
– Хотя бы объясните мне, почему я в этом доме, – умолял Йеттеринг. – Кто он такой? Он ничто! Ничто!
Вельзевула это насмешило. Он хохотал, жужжал, трубил.
– Джек Джонсон Поло – дитя прихожанки из Церкви Утраченного Спасения. Он принадлежит нам.
– Но зачем он вам нужен? Он же такой занудный.
– Он нам нужен, потому что эта душа обещана нам, а его мать не отдала ее. Как и себя, если на то пошло. Она обманула нас. Она умерла на руках у священника и благополучно оказалась в…
Последовавшее слово было анафемой. Повелитель Мух насилу заставил себя его произнести с бесконечным горем в голосе:
– …раю.
– В раю, – повторил Йеттеринг, не вполне понимая, что значит это слово.
– Джека должно заполучить во имя Древнего и наказать за преступления матери. Не бывает слишком страшной пытки для семьи, которая обманула нас.
– Я устал, – взмолился Йеттеринг, осмелившись приблизиться к зеркалу. – Прошу. Я вас заклинаю.
– Овладей им, – сказал Вельзевул, – или будешь страдать вместо него.
Фигура в зеркале взмахнула черно-желтым хоботом и исчезла.
– Где твоя гордость? – спросил голос хозяина, прежде чем стихнуть вдали. – Гордость, Йеттеринг, гордость.
И пропал.
В досаде Йеттеринг схватил кошку и запустил в камин, где та быстро кремировалась. Если бы только закон позволял столь легко причинять боль человеческой плоти, думал он. Если бы. Если бы. На какие пытки он тогда бы обрек Поло! Но нет. Йеттеринг знал законы как свои пять пальцев: учителя высекли их на обнаженной коре мозга, еще когда он был неоперившимся демоном. И Первый Закон гласил: «Не подними руки на жертву твою».
1
Что будет, то будет (исп.)