Страница 10 из 131
Репейник не считал себя особо храбрым, о своих умственных способностях был мнения сдержанного, но высокого (кого попало не берут в Гильдию), а мыслей о самоубийстве у него не появлялось никогда. Кроме того, он знал, что случаи, когда мутаморфы сохраняли разум после превращения, были очень редки, и «обследование о сознательности» – не более чем формальность. Рычащее, привязанное к каталке существо привозили к фельдшеру. Тот, перекрикивая рев подопечного, задавал несколько вопросов («помнишь ли свое имя, сколько пальцев показываю, кивни, если меня понял») и, качая головой, делал знак увезти чудовище обратно в клетку. Да и какой разум мог остаться у бедняги, вытерпевшего муки превращения и прожившего не один десяток лет в лесу?
Впрочем, были еще ублюдки. Те, чья метаморфоза была скрытой, невеликой, вроде чтения мыслей или умения дышать водой, а в остальном – в обличье, в повседневной жизни, в чувствах и чаяниях – они оставались людьми. Людьми второго сорта, уродами, изгоями. Оттого они скрывали свою натуру и жили осторожной, чаще всего одинокой жизнью. Джон знал, каково это – родиться ублюдком. Именно поэтому он был здесь, на берегу омута, ночью, и собирался поймать русалку. Живьем.
Сыщик лежал в кустах, выставив между веток духовую трубку. В трубке, совсем близко с губами, притаился маленький дротик, смазанный усыпляющим ядом. Если такой дротик попадал в человека, тот терял сознание через пять секунд. В среднем. Пять секунд – это очень, очень много, за это время можно успеть натворить кучу дел, например, убить того, кто стрелял дротиком. Поэтому из духовых трубок обычно «плевались», надежно спрятавшись в засаде. Репейник тщательно подготовил засаду: он выбрал самый большой и густой куст лещины на берегу, лег на заботливо расстеленную дерюжку, намазал лицо и шею какой-то дрянью от комаров. Ветка перед лицом Джона делала развилку, и он пристроил на эту развилку трубку, чтобы было удобней целиться. Необычное оружие Репейник приобрел по случаю, с месяц назад. Зашел в оружейную лавку прикупить револьверных патронов, засмотрелся на витрины – и вышел из лавки, крутя в руках желтую латунную трубку, похожую на флейту, только без дырочек. Собираясь вчерашним утром на задание, сложил диковину в заплечный мешок – словно по наитию. Теперь он гадал, к добру было это наитие, или к худу. На случай промаха Репейник положил рядом с собой еще два дротика, хотя они были, пожалуй, лишними. Если русалка поймет, откуда стреляли, и если то, что про неё говорили – правда, у Джона просто не будет времени на второй раз.
На берегу сидели Кордены, Роб и Вили. Старик обнимал жену за плечи и вглядывался в темную воду. Пепельно-серая в лунном свете голова старухи упала на грудь – Вили спала. Ночь была светлая, порой веял легкий бриз, и тогда вода в реке мерцала, отражая и разбрызгивая лунное сияние. Орали сверчки. Репейник ждал. От куста, где он прятался, до четы Корденов было примерно десять ре. Дальше сажать их было нельзя – Джон бы промахнулся, ближе тоже не стоило – его могла почуять русалка. План был таков:
1. Роб и Вили должны сидеть на берегу, дожидаясь, пока к ним выйдет из воды дочь.
2. Как только она появится, Кордены встают и отходят к берегу, стараясь не заслонять Джону сектор обстрела.
3. В этот момент Репейник стреляет, изо всех сил стараясь попасть.
4. Если он все-таки не попадет,
5. или если сонный яд не подействует на «монстру»,
6. Кордены должны попытаться заманить русалку в яму, которую Джон вырыл рядом с кустами. Яма не очень большая, где-то три ре в глубину – дальше копать Джон не стал, и так последние полчаса провозился по колено в воде. Сейчас яму прикрывают сломанные ветки, наспех засыпанные землей, а под ними спрятан кусок рыбацкой сети. Это плохая ловушка, особенно если учесть, что предназначается она для существа, которое силой и ловкостью превосходит любого атлета, но Джон приготовил её только для того, чтобы оглушить русалку падением, сбить с толку и замедлить движения сетью, а дальше он надеется
7. подоспеть с очередным дротиком (см. пункт 3).
8. Или, если всё пойдет плохо – с револьвером.
Разумеется, русалка могла и не выйти к родителям, но Джон был уверен, что она выйдет. Рассказ старика убедил сыщика в том, что он подозревал с самого начала. Джил хотела мести. Но мстить она собиралась не Гриднеру – тот всего лишь возглавил деревенских жителей – и даже не самим деревенским, а тому, кто отдал её в жертву. Родителям. Отец сам открыл ворота убийцам Джил, вытащил за неё жребий и позволил совершиться жертвоприношению. Ясное дело, русалка винила во всем только Кордена. Его – и мать, оставшуюся безучастной.
Ночь продолжалась.
Луна стояла высоко, и на круглом её лице было написано усталое презрение.
Сверчки верещали так, будто от этого зависела их жизнь.
Джон соскучился и замерз. Трубка оставила во рту кислый привкус латуни, под ребром бугрилась кочка – намял бока, а ведь когда ложился, казалось, было ровно. Над ухом зудели комары. Джон заворочался, сунул под мышки озябшие ладони и увидел, как старик Корден клюнул носом. «Не придет, – подумал Репейник. – Вся ночь насмарку. Завтра буду спать до обеда. Не придет…»
От безделья он снова принялся обдумывать рассказ Кордена. История, которую изложил старый Роб, выходила печальной, но уж больно логичной, складной.Так бывает со всеми преданиями, которые передаются из поколения в поколение, шлифуясь в устах рассказчиков, сперва теряя лишние детали, потом теряя то, что кажется лишним, а потом и вовсе меняясь до неузнаваемости. Легенда о злой реке и несчастных девчонках, принесенных ей в жертву, по мнению Джона, как раз начала терять весьма важные подробности. Допустим, Корден не врёт, думал Репейник, и Джил действительно может управлять рыбьими стаями, хотя раньше про таких способных к магии русалок Джон не слыхал – редкостью было найти мутаморфа, который сохранял хотя бы слабую искру рассудка, а уж занятия магией были явно не для русалок. Допустим также, что в этой богами проклятой деревеньке каждая девка, которую бросают в воду, становится Очень Могущественной Русалкой, этакой владычицей омута, повелительницей карасей.
Но при этом остаётся странным вот какой момент. Почему уходит рыба? Неужели извилистая речушка Марволайн, она же – Погибель, обладает разумом и способна влиять на поведение живых существ, да ещё требует при этом кровавых жертв? Обычно реки так себя не ведут. Обычно реки занимаются простыми, мирными вещами: текут, впадают в моря, разливаются весной и мелеют летом. Правда, при этом они несут в себе сырую магию, очень много сырой магии в виде заряженных песчинок. Погибель-Марволайн была по этой части большой мастерицей – река так и дышала волшебной энергией. Но даже если собрать вместе очень много заряженных магией песчинок, получится всего лишь заряженная магией гора песку. Не обладающая разумом и не алчущая жертв…
У самого берега раздался всплеск. Репейник встрепенулсяи стал жадно вглядываться в темноту. Старый Корден встал во весь рост, его жена подалась вперед, приставив зачем-то ладонь к глазам. Джон изо всех сил напрягал слух, но слышал только, как колотится сердце – даже сверчки затихли, только один, самый настырный, выводил неподалеку переливчатую трель. Больше никаких звуков ночь не издавала, и ничто не спешило появиться из черной блестящей воды. Прошелестел ветерок, чуть взъерошил траву и стих. «Должно быть, рыба плеснула», – подумал Репейник, переводя дух. Роб Корден, упершись в колени, медленно опустился на землю, Вили все так же глядела в темноту. «А может, это она приходила, – размышлял Джон, – но поняла, что дело нечисто, и не стала вылезать. Да, так и было, пожалуй. Бриз-то с берега на воду тянет, она вполне могла меня учуять». Он машинально потянул носом, но уловил только запах реки: холодная вода, тина и аромат кувшинок. Запах был резким, свежим. «Странно, – подумал Джон, – Бриз-то с берега на воду… а так сильно пахнет». Запах тины стал ещё сильней, и тут Репейник понял, почему замолчали сверчки.