Страница 2 из 6
Лёлька тупо кивнула.
На самом деле она не понимала ничего. А кто бы понял на ее месте?!
Недоверчиво покосилась на Лину.
Крепкая, высокая, румяная, с очень светлыми, даже белесыми волосами, голубоглазая – самая обыкновенная девчонка. Одета в джинсики и белую майку.
На майке зеленая надпись: «Корректор».
На сумасшедшую Лина совершенно не похожа…
Коридор закончился, впереди показалась кабина лифта. Дверцы открылись, как только девочки подошли.
– Ишь, – буркнула Лина, – знает, что мы пришли. Ждет небось…
У Лёльки подкосились ноги.
Лифт знает? Лифт ждет?!
– Да ладно, привыкай, – сказала Лина, вталкивая ее в кабину, в которой не было привычной панели с кнопками этажей.
Дверцы закрылись, лифт пошел вверх.
– К чему привыкать? – спросила Лёлька.
– К тому, что тут за нами постоянно следят.
– Кто? – испуганно спросила Лёлька. – Врачи?
– Врачи – это которые лечат, – усмехнулась Лина. – В больнице. А это не больница. Это Корректор.
– Что?! Что ты говоришь? Какой Корректор?! – испугалась Лёлька.
– Какой-нибудь, – пожала плечами Лина, ткнув себя в надпись на груди. – Так называется это место, куда мы попали. Видишь майку? Думаешь, она моя? Фигушки! Все наше у нас забрали. Свой чемодан ты тоже больше не увидишь. Вернут только всякую ерунду, типа заколок, расчески, зубной щетки. Джинсы, кроссовки, носки, майки выдадут казенные. Пижамы и белье тоже.
– А планшет? А телефон?
– Фигушки, я же говорю, – повторила Лина. – Даже свою ручку не увидишь, даже блокнот! Скажи спасибо, что оставят имя! Тебя как зовут, кстати?
– Лёлька… – не сразу смогла выговорить та.
– Ну а я, как ты слышала, Лина. Все, приехали.
Лифт остановился. Дверцы раскрылись, и Лёлька даже отпрянула – такой оглушительный встретил ее ор, шум, хохот, рукоплескания и, как показалось в первую минуту, несчетное множество лиц.
– Привет, преступники и убийцы! – весело выкрикнула Лина. – Ну, вот вам новая игрушка!
Орел-наблюдатель, описывая круги в вышине, без умолку подавал сигналы, и клекот его становился все пронзительней, все тревожней.
«Пожалуй, не уйти», – устало подумал Данила, припадая спиной к дереву.
Если не дать себе хоть минутной передышки, он не вынесет этого сумасшедшего бега. Хотя, наверное, было бы даже лучше, если бы просто сердце не выдержало. Лучше умереть на бегу, пока не догнали.
Потому что все равно догонят, и тогда…
Птицеглавые отстали ненадолго, но они-то уж не потеряют след! Они никогда след не теряли! То, что Данила еще жив и оторвался от погони, – обычная их забава: погонять человека по лесу, пока в нем еще тлеет огонек надежды на спасение, а потом вдруг окружить со всех сторон и, обессиленного, задыхающегося, расстрелять в упор.
Данила тряхнул головой, отгоняя внезапное воспоминание, каким он видел сегодня Шурку: тело сплошь утыкано стрелами, ноги мучительно согнуты, словно, умирая, он все еще стремился убежать от страданий.
Не убежал. Так и остался в лесу, где ему не повезло…
Птицеглавые никогда не подбрасывали тела своих жертв к стенам форта: оставляли там же, где убивали. А другие одичавшие откровенно тешились горем и ужасом людей, когда те обнаруживали у стен форта изуродованные останки всех, кому не повезло в лесу.
Поэтому люди приучились держать себя в руках, не радовать врага. Вооруженные дежурные выходили, подбирали трупы и молча, деловито возвращались в форт.
Нелюди поднимали злобный, разочарованный вой и свист и долго еще метались по деревьям, норовя так раскачать ветви, чтобы допрыгнуть до стен форта. Но, во-первых, весь лес поблизости был надежно вырублен, во-вторых, сквозь стены проходил ток, а в-третьих, сверху они были щедро усыпаны битым стеклом.
Орел-наблюдатель вдруг заклекотал и резко пал с высоты, напрягая когти, словно хотел подхватить Данилу и вынести его из леса.
Понятно: погоня совсем близко! Диспетчер, наблюдавший за Данилой из форта и видевший округу телеобъективами, вживленными в глаза орла, не мог сейчас помочь ничем, кроме этих сигналов тревоги.
«Хорошо, хоть орел видит, – подумал Данила. – Наши будут знать, как и где меня убивали. Жаль, что я так и не успел ничего сделать, искупить вину… Интересно, родителям сообщат, что я погиб? Хотя вряд ли. Они, наверное, даже не знают, где я теперь. Думают, что я до сих пор сижу себе в санатории и, типа, лечусь неизвестно от чего. Надеются меня когда-нибудь увидеть…»
Странно: мысль о том, что родители даже не представляют, кто он и где, пришла в голову впервые. Почему Данила никогда об этом не задумывался? Почему почти забыл о них и о том, кем, каким он был раньше?
Почему-почему… некогда было! Здесь надо было выживать, спасаться и спасать других, работать в лесу, бороться…
И надеяться!
Но, кажется, надежды больше нет…
Данила с трудом отстранился от дерева. Запоздало спохватился, что забыл оглядеть его крону, прежде чем опереться о ствол. А вдруг в гуще ветвей свили гнездо одичавшие?!
Нет, крона чиста. Конечно, это ведь береза! Береза осталась единственным деревом, которое не подверглось мутации, и нелюди обходили его стороной.
Именно из березовой древесины люди делали стрелы для обычных луков. Птицеглавые предпочитали тростниковые. Даже без наконечников. Но все равно убойные, не хуже тех, которые использовали люди для огнестрелов!
Огнестрел – всего лишь железяка. Бездушная железяка. И стрелы у него такие же. А тростник ненавидел людей. Именно поэтому стрелы птицеглавых всегда попадали в цель и всегда убивали.
Тростник сам этого хотел!
Данила зачем-то осмотрел огнестрел, хотя и так знал, что в нем осталась всего одна стрела.
Хорошо бы успеть напоследок сшибить ею какого-нибудь птицеглавого. Чтоб знали Данилу Макарова!
Он погладил шершавую березовую кору и устало побежал дальше.
– Эй, да ты что? Ну давай, очнись уже! Ох и дура эта Лина! – жужжал рядом чей-то голос. – Лишь бы какую-нибудь глупость спороть. Джен, помоги ей сесть. Ребята, принесите кто-нибудь воды. Ага, спасибо. Ну…
Раздалось громкое «ф-фу!» – и в лицо Лёльке снопом ударили холодные брызги.
Она вскрикнула, дернулась и открыла глаза.
На нее встревоженно смотрели несколько ребят и девчонок. Один, рыжеволосый, кудрявый, какой-то необыкновенно толстощекий, держал в руке большую белую кружку.
Когда Лёлька открыла глаза, рыжеволосый сделал громкое глотательное движение – и щеки его разом похудели.
Лёлька поняла, что он уже набрал воды – снова брызнуть ей в лицо, а теперь проглотил.
– Привет, – буркнул рыжий, утирая рот свободной рукой. – Жива?
Лёлька кивнула, глядя на него с ужасом.
– Да брось! – сказал мальчишка с досадой. – У Лины самые нелепые шутки в мире. Никакие мы не убийцы, никакие не преступники. Ну, в смысле…
Он вдруг сморщился и озадаченно огляделся.
Остальные отводили глаза.
– Во всяком случае, в реале, – быстро проговорил мальчишка. – А что кому снится – это чепуха. Ясно?
Лёлька помотала головой. Вообще-то на ее месте так поступил бы каждый. Но все же главное она поняла: эти ребята и девчонки не собираются прямо сейчас резать ее или душить.
Может, даже и не соберутся никогда.
На маньяков они не слишком-то похожи…
С другой стороны, Лёлька что, знакома хоть с одним маньяком?! «Судьба Онегина хранила» – как сказал бы папа.
Хотя ночью, наверное, надо быть поосторожней с этими новыми знакомыми. Всякие психозы вроде бы именно по ночам обостряются.
Ей помогли встать.
Со всех сторон звучали имена: с ней знакомились, и она тоже тупо повторяла: «Лёлька, Лёлька…» – заодно пытаясь запомнить, что рыжего мальчишку, который брызгал ей в лицо водой, зовут Стюарт, а вон того, длинного и худого, – Захария, что красивая золотоволосая девочка – это Мадлен, брюнет с большими карими глазами – Гаэтано, коротко стриженная, угрюмая – Оксана, маленькая, похожая на куколку, – Труди, стройный, смуглый, узкоглазый – Джен…