Страница 2 из 5
Благодаря неустанным стараниям и редкому, точнейшему ви́дению Рава мудрость каббалы дошла до миллионов людей. Вы увидите, что этот путь был усеян многочисленными препятствиями, но, как однажды сказал Раву его досточтимый учитель Рав Йегуда Цви Брандвайн: «Твой дар и твой долг – объяснять мудрость каббалы так, чтобы любой человек мог легко ее понять». Эту задачу и выполнял Рав с уверенностью, самоотверженностью и полной самоотдачей.
Шрага Файвел Грубергер появился на этот свет 20 августа 1927 года в нью-йоркском районе Бруклин. Его родители, Эстер и Макс Грубергер, и старший брат прибыли из польского города Станислав[1] вместе с огромной волной иммигрантов, хлынувшей в США после Первой мировой войны и спавшей к началу Великой депрессии. Предками семьи были в основном религиозные иудеи, жившие в Центральной Европе – Австрии и Венгрии, – и несколько выходцев из России и Украины. Это были так называемые галицийские евреи, члены ашкеназской ветви европейских евреев, происходившие из Галиции. В одно время этот регион входил в состав Австро-Венгерской империи, однако политические границы в той части Европы часто меняли свои очертания.
Быть галицийским евреем значило принадлежать к отдельной культуре. Евреи Галиции жили скромно. Большинство из них занимались ремеслами, работали в маленьких цехах и предприятиях портными, шляпниками, столярами, слесарями, ювелирами, вели оптовую и розничную торговлю. Они крепко верили в силу образования и в то, что оно может обеспечить им общественный рост. Многие из них занимались медициной, например были стоматологами. С ними соперничали выходцы из Литвы, так называемые литваки. Галицийцы в массе своей склонялись к хасидизму, были более сентиментальными и набожными, оттого литваки нередко пренебрежительно называли их неблагоразумными и малообразованными. Польские евреи могли безошибочно различить выходцев из обеих групп по особенностям диалектов идиша и традиционным блюдам. Галицийские евреи были известными сладкоежками и имели привычку класть сахар даже в фаршированную рыбу – одно из любимых блюд моего мужа!
Прибыв в Нью-Йорк, семья Грубергер естественным образом влилась в галицийский анклав в бруклинском районе Вильямсбург, где были синагоги, ешивы, магазины и привычное комфортное окружение. Религиозные иудеи, прибывающие в США в те времена, были ортодоксами, но разделяли умеренные взгляды. К примеру, в отличие от ультраортодоксальных евреев, во время свадьбы женщины не были отделены от мужчин. Кроме того, представители этого поколения не носили длинных халатов и меховых шапок, за исключением нескольких уважаемых хасидских раввинов. Макс Грубергер, отец Рава, по традиции во время молитвы повязывал гартл (пояс), как и Рав до 1980-х, но в целом сообщество можно было назвать относительно современным и открытым.
В 30-х и 40-х годах подвергаемые гонениям любавичские и сатмарские хасиды еще не эмигрировали в Нью-Йорк из Венгрии и Румынии и не принесли с собой ультраортодоксальную волну. Хасиды никогда не сбривали свои бороды и носили пейсы, но на фотографиях с женой мы видим Макса начисто выбритым, в современном наряде – шляпе и костюме. Грубергеры были религиозными, но не ультраортодоксальными иудеями, я бы назвала их «почти-хасидами».
В те времена район Вильямсбург принял также множество ирландских и итальянских семей, которые жили рядом с евреями. По сути, весь район населили иммигранты, увеличив число его жителей вдвое с 1900 по 1920 год. К 1917 году это сообщество было наиболее плотным во всем Нью-Йорке – в одном квартале, соседнем с тем, где обитали Грубергеры, между 2-й Саут-стрит и 3-й Саут-стрит жили более 5000 человек – что, по словам моего мужа, тогда еще было неслыханным делом.
Рав родился за два года до биржевого краха 1929 года, оставившего миллионы людей безработными, бездомными и нищими. И хотя мой муж никогда не рассказывал о том, как Великая депрессия сказалась на жизни его семьи, ее влияние можно было увидеть в том, как он стремился всегда иметь небольшие накопления и избегать расточительства. Многие люди посчитали бы, что он бережлив сверх меры. Он всегда напоминал сотрудникам Каббала Центра, чтобы они выключали свет, выходя из комнаты. Когда нам требовалось что-то купить, он просил изучить цены и выбрать наименьшую, даже если в этом не было необходимости.
Когда дело доходило до издания книг, Рав торговался с издателями за каждый пенни и порой заказывал более крупные тиражи, чем были нам нужны, потому что себестоимость книги выходила ниже на несколько центов. Бывало, я настаивала на покупке конкретной недвижимости для Центра, а он спорил со мной из-за ипотеки, которая должна ввергнуть нас в долги. Будучи успешным бизнесменом, когда дело касалось трат, он был крайне консервативен.
В конце концов семья Грубергер обосновалась в небольшом пятиэтажном кирпичном доме без лифта, с декорированными карнизами и традиционным фасадом. Он располагался по адресу 2-я Саут-стрит, 159, неподалеку от бруклинской Бедфорд-авеню, всего в четырех-пяти кварталах от Ист-Ривер и в трех кварталах от Вильямсбургского моста. В здании, построенном в 1907 году, было около двух десятков квартир, а невдалеке располагалась старая пожарная станция. Как было принято в те дни, фасад дома рассекали зигзаги пожарных лестниц – здесь жители спали душными летними ночами и развешивали белье, напоминавшее разноцветную причудливую паутину.
Быт семьи был далек от того, чтобы называться роскошным. Пятеро Грубергеров, включая старших братьев Рава – Оскара и Зигмунда, – теснились на 700 квадратных футах[2] типичной квартирки с двумя спальнями. Их жилье не было похоже на старомодные квартиры анфиладного типа со сквозными комнатами. У него была более современная планировка с центральным коридором. В наши дни такая квартира может стоить более миллиона долларов, но в 1940 году, когда Раву было 13 лет, его родители платили за аренду 29 долларов в месяц. По соседству жили люди того же социально-экономического происхождения – в основном иммигранты из Восточной Европы, многие из которых приехали семьями, потому их дети родились как по ту, так и по эту сторону океана.
Поскольку квартал был в большей степени еврейским, в окрестностях располагались кошерные мясные лавки, где в стеклянных витринах красовались подвешенные за шеи свежеощипанные цыплята, в холодильниках лежали крупные куски грудинки, телячья печень и говяжьи языки, а пол был посыпан опилками. По утрам в пятницу воздух наполнялся ароматами свежей выпечки: халы, камишбройта[3] и шоколадной бабки с корицей. В больших жестяных ведрах у торговцев рыбой плескались живые щуки и карпы, готовые к тому, чтобы их оглушили ударом по голове, завернули в бумагу, отнесли домой, почистили, выпотрошили и подали к праздничному ужину.
Товарам зеленщиков было тесно в стенах магазинов, а домохозяйки сновали между лавками со своими сетчатыми авоськами, набитыми луком, картофелем, морковью и яблоками, закупленными с хорошей скидкой к трапезе Шаббата. После полудня в воздухе витали дразнящие ароматы горячего куриного супа, сладкой фаршированной рыбы и чолнта – густого рагу с говядиной, перловкой и картофелем. Вдыхая их, мужчины в предвкушении спешили домой с работы или из ешивы, чтобы успеть подготовиться к Шаббату. Рав особенно любил картофельный кугель – запеканку из тертого картофеля, яиц, лука и муки, которую его мать часто готовила на ужин Шаббата.
Эстер Грубергер была домохозяйкой и заботливой матерью, а кроме того – благочестивой иудейкой. В Шаббат ее можно было застать по хасидскому обычаю читающей Книгу Псалмов. Эстер была невысокой и в последние свои годы весьма полной женщиной. Мне не удалось познакомиться с ней, но знаю, что Рав и его мать были очень близки. Муж рассказывал, как она приносила горячий обед ему в ешиву, даже когда он уже учился в старших классах. И пока отец большую часть времени проводил на работе, Эстер вела хозяйство и заботилась о детях. Рав всегда говорил о ней с особой теплотой. Отца он вспоминал с уважением, но такой нежности к нему не питал.
1
Сейчас Ивано-Франковск, Украина. – Здесь и далее – примечания переводчика.
2
700 кв. футов ≈ 63 кв.м.
3
Вид кекса с пряностями.