Изнанка

Борис стоял, опустив голову, взгляд порывисто скользил по узору на ковре. Неожиданно он почувствовал дикое отчаяние, от которого хотелось выть. Тетя Ира – мертва, вокруг – унылый пустынный мир с безликим небом. И что теперь делать-то? Ждать непонятно чего? Просто ждать?

С улицы донёсся гам. Борису стало душно, воздуха не хватало. Он развернулся и быстро вышел из комнаты, а за ним, с растерянным выражением на лице, последовал Виталий. Марина осталась сидеть на диване со скорбным видом. Она лишь сильнее сжала руку дочери в своей ладони.

На участке поля уже собралось человек двадцать. Все гомонили, о чём-то спорили. Пухлый мальчуган опять ревел в голос, размазывая сопли по лицу. Старуха в пёстрой косынке сидела на скамейке возле забора, охала, прижимая левую руку к груди в области сердца, а правой крестилась. В стороне от остальных стоял старик в пиджаке на голое тело. Он сжимал в руках металлическую флягу, то и дело, прикладываясь к горлышку. Какой-то парень ходил по чёрному песку – осторожно ходил, словно опасаясь, что земля под его ногами может разверзнуться, и он полетит в бездну.

Борис увидел того самого мужика в бейсболке, с которым повздорил на железнодорожных путях. Его истеричный срывающийся голос заглушал голоса остальных собравшихся:

– Ты что, совсем сдурел, Степан?! – брызжа слюной, орал он в лицо хмурому долговязому типу. – Какая к дьяволу помощь? Откуда возьмётся эта помощь? Откуда, я спрашиваю? Посмотри вокруг, идиот!

– Ну как же так-то, – пытался тупо возразить долговязый Степан. Его вытянутое «лошадиное» лицо покрывала белёсая щетина, под носом и на подбородке темнела запёкшаяся кровь. – Кто-то же должен приехать, разобраться. Надо, Ген, подождать чуток…

– Кто приедет, придурок? – завопил Гена. – Кто, кто, кто?!

Он плюнул себе под ноги и уставился в небо, тяжело дыша. Его ноздри вздувались, как у загнанной лошади, глаза яростно сверкали.

Борис и Виталий не стали приближаться к остальным, остановились метрах в десяти, словно опасаясь, что всеобщая истерия и им передастся, как какая-то зараза.

Старик крепко приложился к фляге, а потом захохотал, как безумный. Гена бросил на него уничижительный взгляд.

– Ты что смеёшься, козья морда? – видимо ему было плевать, на ком злость срывать. – Тебе смешно, да? По-твоему, всё это смешно?

Старуха на скамейке теперь крестилась мелко и быстро, что-то бормоча себе под нос. Пухлый мальчуган перестал вдруг реветь и, выпятив дрожащую губу, поглядел на свои штаны, по которым расползалось мокрое пятно.

– Страшно, – прошептал Виталий.

Борис с ним мысленно согласился. Действительно страшно. Он поёжился и взглянул на небо. Ему показалось, что стало темнее. Неужели здесь скоро наступит ночь? А какая в этом мире ночь? Вот уж чего выяснять не хотелось.

– Это солнце, – хмуро сказал Виталий. – Оно не похоже на солнце. И оно не движется по небосклону. Ты заметил?

– Заметил, – отозвался Борис. – Это солнце на какой-то светильник больше похоже.

Пожилые, интеллигентного вида мужчина и женщина, стояли возле самой границы чёрной пустоши. Они обнимались, пытаясь, таким образом поддержать друг друга. Задиристый Гена с презрением глядел то на одного человека, то на другого, словно обвиняя их во всём случившемся. Он подошёл к щекастому мужчине, прошипел:

– Ты что на меня пялишься, тупой хомяк?

Мужчина покраснел, попятился и отвернулся, не желая связываться с задирой.

К толпе присоединилась дородная женщина в пёстрой кофте, на руках у неё сидела маленькая болонка. Собачонка гневно таращила на всех глазёнки и иногда рычала, будто бы предупреждая: «Подойдёте близко – укушу!»

Парень лет двадцати пяти в серой толстовке с эмблемой какого-то иностранного спортивного клуба раскинул руки и выкрикнул:

– Я понял! – вид у него был ошалелый, глаза лихорадочно блестели. – Я всё понял! Это эксперимент! Над всеми нами проводится эксперимент!

– Не неси чушь, Банан! – прошипел вездесущий Гена. – Какой ещё, нахрен, эксперимент?

– Откуда мне знать какой? – возмутился Банан. – Но это точняк эксперимент. Из нас кроликов подопытных сделали. Мы все кролики подопытные!

Долговязый Степан произнёс неуверенно:

– А может, это оружие какое-то новое испытали? Вон вокруг всё чёрное… Я думаю, скоро военные сюда приедут и нас всех заберут отсюда. Наверное, ошибка вышла, и оружие не там где надо испытали. Нужно военных ждать.

– Хрень! – выкрикнул Гена. – Всё это хрень!

Болонка на руках дородной женщины пискляво тявкнула. Старик в пиджаке фыркнул и как-то слишком уж весело провозгласил:

– Выпью-ка я за хрень! – и приложился к фляге.

Парень в толстовке уставился на чёрную пустошь, покачал головой.

– Не-а, никакое это не оружие. Точняк, не оружие. Нас куда-то переместили. Какой-то мудила в белом халатике нажал на кнопочку и вот мы здесь, в сраной чёрной пустыне. Может, это вообще другая планета.

– Ты больной на всю бошку обдолбыш, Банан! – выпалил Гена. На его покрытом оспинами лице выступили пунцовые пятна. – Какая ещё другая планета? В жупу засунь свои наркоманские бредни!

Парень набычился, подступил к Гене и толкнул его двумя руками.

– Я тебя оскорблял, а? Ты кого обдолбышем назвал, козлина?!

– Тебя назвал! Ты и есть…

Договорить Гена не успел – кулак парня впечатался ему в челюсть. С головы слетела бейсболка. Люди все разом охнули. Гена с трудом удержался на ногах. Быстро отправившись после удара, он сжал кулаки и уже собирался наброситься на обидчика, но его удержали двое мужиков.

– Хватит! – рявкнул один из них. – Что вы как дурни какие-то? Беда пришла, а вы кулаками размахиваете! Как дети, ей богу!

– Беда? – взвизгнул Гена, пытаясь вырваться. – У меня, между прочим, тёща померла! Лежит сейчас дома…

– Замолчи! – грозно прошипел ему в ухо второй мужик, который его удерживал. – И давая больше без кулаков, усёк? У тебя тёща померла, а у меня половина дома исчезла, а в той половине жена с дочкой были! Где они теперь, а?

Кто-то выкрикнул из толпы:

– А мы все где?

Гена обмяк.

– Ладно, ладно… Нам всем нужно успокоится, – он бросил на парня в толстовке холодный взгляд, в котором было обещание поквитаться.

Парень ухмыльнулся, скрестил руки на груди и отвернулся. Старуха на скамейке прокряхтела:

– Это нас Боженька наказал.

К Борису и Виталию подошёл старик. Он вздохнул и произнёс угрюмо:

– Похоже, мы все в глубокой жопе.

– Ты прав, Прапор, – согласился Виталий. – Лучше и не скажешь.

Старик зашагал прочь, склонив голову. Он бормотал на ходу:

– Хлебушка маловато в доме, вот в чём беда… Ох, мало… Зато картошечка есть. С картошечкой не пропадёшь…

Борис проводил его взглядом.

– Может, обойдём деревню, а? – предложил он Виталию. – Посмотрим, что да как.

– Хорошая мысль, – одобрил тот.

Они отправились в путь. Толпа продолжала гомонить, и опять среди этого гама выделялся голос Гены. Видимо, о своём призыве «нам всем нужно успокоиться» он благополучно позабыл.

Борис то и дело бросал взгляд на пустыню. Белая Даль стала чёрной. Тухлая какая-то ирония. С этой стороны чахлая трава, стебли кипрея с красноватыми, потемневшими по краям листьями, даже в октябре сохранившие сочный зелёный цвет пучки щавеля. А с той стороны пустота. Осенние травы казались необычайно живыми на фоне чёрного песка. Ему вспомнились строки песни, которую написала Инга: «Мы шагнули за грань, и теперь мы одни. Наше будущее скрыто под толщей песков…» Пророческая песня получилась. Только он сейчас добавил бы: «…под толщей чёрных песков».

Борис увидел трупики птиц в траве – очевидно, тех самых галок, которые разбились сегодня на его глазах. Ещё одни жертвы всего этого безумия. Такие же жертвы, как тётя Ира, тёща Гены.

– У меня ощущение, что мы в каком-то маленьком мирке, – заговорил Виталий. – Ну, или в огромном помещении. Это солнце… А ещё линия горизонта. Погляди, она ровная, без изгиба.